Майами, стр. 101

— Посылка у нее. Американ 515. Мексико-Сити/Майами. Среда.

— Так. Вот еще что. Пусть твоя девочка сделает так, чтобы объект встретил ее с этого рейса. Как это сделать, придумай сам, ясно?

— Я сделаю это, — сказал Джонни.

— Хорошо. Это все, что от тебя требуется. Капкан насторожен. Если обе девочки встретятся в Майами, то с твоими проблемами будет покончено.

— Спасибо тебе, спасибо…

Но связь уже оборвалась. Джонни рухнул в кресло. Страх и восторг боролись на его лице. Назад пути не было. Близилась финальная игра. Все, что оставалось — это месть и та страшная цена, которую он платил за нее.

Он поднялся и подошел к бару. Выбрал графин и налил в фужер шотландского на четыре пальца. Быстро выпил и сделал выдох. Теплый алкоголь ударил по слизистой оболочке пустого желудка. Потом вернулся к столу и набрал номер «Хилтона» в Мексико-Сити. Поглядел на циферблат. Шесть часов. Есть шанс, что он застанет ее в номере.

— Мона? Джонни.

— Привет, Джонни. Как дела? Рада слышать твой голос.

— Да. Как ты там, радость моя?

— Вшиво, милый. Никакой работы для меня. Очевидно, у нас дела идут на спад. Я тут встретила массу знакомых, но мне никто ничего не предложил.

— Ну и хорошо. Без лишнего пота. Свою плату ты все равно получишь. Так и планировалось. Слушай, Мона, я соскучился. Хочу, чтобы ты вернулась домой.

— Джонни, ты это серьезно?

— Да. Карандаш под рукой есть? Я хочу, чтобы ты заказала билет на «Американ Эрлайнз» рейс 515 на Майами в среду из Мексико-Сити. Поняла? Я хочу, чтобы ты летела этим рейсом, договорились? Не другим и не в другой день, и не в другое время. Ты меня поняла?

— О, замечательно, детка! То есть послезавтра. Ты собираешься встретить меня или как?

— Нет, сам я не смогу. Застрял тут прочно. Но будет другое. Я хочу, чтобы ты попросила Кристу тебя встретить. Отправь ей факс, где сообщишь, что тебе прямо-таки жизненно необходимо, чтобы она тебя встретила с этого рейса. Что у тебя очень важный вопрос, который нужно обсудить с ней, что по телефону ты говорить не можешь.

— А что ты затеваешь, Джонни?

Мона была глуповата, но не настолько. И сейчас у нее зашевелились подозрения.

— Дорогая моя, тебе нужно довериться мне. Я не могу объяснить тебе все сию минуту. Я хочу, чтобы ты сообщила Кристе, когда увидишь ее в аэропорту, что передумала и не будешь у нее работать. Что хочешь вернуться ко мне в «Эль». Что я позвонил тебе в Мексику и сделал такое предложение, от которого ты не смогла отказаться. Вот почему ты попросила ее тебя встретить. Это ты скажешь ей при встрече.

— О, Джонни, как замечательно! И я вернусь в Нью-Йорк, и все будет как и прежде?

— Только еще лучше, сладкая моя. Лучше в миллион раз.

— И ты устроишь мне заказ на городскую рекламу?

— Я расклею твое лицо повсюду, Мона. Клянусь. Твоя хорошенькая мордашка надоест всему миру до смерти.

— О, Джонни! — Она хихикнула в телефон, когда ее мозг наполнился восхитительными видениями.

— А то, что я пошла работать в агентство Кристы, а потом ушла от нее, как-то тебе поможет?

— Будь уверена, моя сладкая. Эй, а еще что-нибудь у тебя есть нового?

— Да ничего нет в этом болоте.

— Встречалась с кем-нибудь за это время, помимо деловых встреч?

— Нет. Хотя да, тут приходил парень и принес пару фотоаппаратов, которые принадлежат Бену Бреддоку. Их задержали в таможне, и Криста запросила меня факсом, не могу ли я привезти их назад. И он за это устроит мне заказ для «Браво». И теперь, раз я вернусь к тебе, ты получишь свои десять процентов!

— Лучше не отправляй их с багажом. Нехорошо, если потеряются аппараты Бреддока. Он отличный фотограф. Да и рентгеновские установки примут их за бомбу.

— Нет, мой сладкий. Я возьму их ручным багажом.

— Да-а. Вот и оставь их у Кристы в Майами. Нечего тебе тратить время и тащить их к Бреддоку. Ну его к черту.

— Джонни, я так рада.

— Ты еще больше обрадуешься, когда наденешь на себя новую вещицу, которая лежит для тебя в моем шкафу.

— А что ты приготовил для меня в постели, Джонни?

— Лучше скажем так — со времени нашей последней встречи ничего не убавилось.

Она засмеялась. Он засмеялся. Но думали при этом совсем о разном.

— А я могу лететь сразу в Нью-Йорк из Майами?

— Как только повидаешься с Кристой и передашь ей камеры Бреддока и «последнее прости». А я буду сидеть прямо тут и ждать тебя.

— Я люблю тебя, Джонни.

— Взаимно, — сказал он. Он общался с Тенью.

Она повесила трубку.

Предстояло сделать еще несколько звонков.

Первый был простым. «Американ Эрлайнз» подтвердили, что билетов на рейс 515 в среду Мексико-Сити/Майами имеется достаточно. Мест много. Следующий звонок был чуть более сложным.

— Бреддок?

— Да.

— Россетти.

— Привет, парень.

— Только одну вещь скажу, Бен. В среду тебе позвонят из ДЕА Майами, или от адвоката, или от нашего общего друга, модели. Возможно, будут все три звонка. И что ты скажешь?

— Что я не разговаривал с Кристой года два.

— И никогда не оставлял «Хассельблады» в Мексике. И не просил никого привозить посылки ниоткуда.

— Верно, Джонни. Я все помню. Мы это проходили. Память у меня хорошая.

— Ладно, и ты помнишь, что получишь за свою помощь в этом деле?

— Я никогда не забываю числа, особенно большие.

— Только не сделай что-нибудь не так, Бен. Тут задействовано много народу, причем такого, с кем лучше дружить, чем наоборот. Если ты нас наколешь, то мы тоже в долгу не останемся.

— Не дергайся, Джонни. Я уже взрослый мальчик.

— Хорошо, Бен. Я это знаю, детка. Пока.

Он бросил трубку. Собрался с мыслями, как делал это миллион раз прежде. Не просмотрел ли чего-нибудь? Все ли стыкуется? Некоторые звенья могли подвести. Как и всегда. Мог задержаться рейс. Могло спустить колесо машины. Могли подвести люди. Но имелись и большие шансы, что все сработает как надо.

И в среду, в аэропорту Майами, примерно в полдень Криста Кенвуд будет арестована, когда вступит в физическое владение адресованной ей посылкой с героином, оценочная стоимость которой составит приблизительно полтора миллиона долларов.

48

Факс заработал на туалетном столике Кристы, когда она расчесывала волосы. Подобно Моне, он распространял беспокойство.

Криста позвонила ей сразу после получения факса, но Мона не отвечала. Это тревожило, а также означало, что придется ехать в аэропорт, несмотря на разворачивавшуюся драму жизненно важных съемок для Уитни. Мона была крупной моделью. Агентство Кристы — маленьким. И какого черта было нужно Моне? Зачем она ездила в Мексико-Сити? Гадать не имело смысла. Она узнает это завтра в полдень. Кристе пришло в голову, что Мона может расторгнуть контракт, который недавно подписала. Если это все, что ей надо, то прекрасно. Криста не станет ее удерживать и подавать в суд. Такую девушку, как Мона, можно ставить в кадр, но думать ее не научишь. И если она по какой-либо причине чувствовала себя несчастной, то лучше ей уйти.

Она вздохнула и сделала крошечный глоток кофе. И впрямь, Мона была самой последней из ее проблем. А вот Питер Стайн — нет. Он слишком врезался в жизнь Кристы. Снова он продемонстрировал свою уникальную способность очаровывать и злить ее одновременно, и она была достаточной реалисткой, чтобы сознавать, что сама она точно так же действовала и на него. И нетрудно было понять причину. Они были противоположностями во всем, кроме одного. Оба с несокрушимой уверенностью считали себя правыми. Беда только в том, что их взгляды на «правильное» не совпадали. Криста была крепкой как сталь. Питер как алмаз. Каждый был несокрушимой силой и несдвигаемой горой. Он был камнем. И она тоже очень твердая. Но если форма была идентичной, то сущность диаметрально противоположной. Он говорил — черное. Она — белое. Он оперировал вымыслом. Ее валютой была реальность. Он идеалист, витающий в заоблачной выси. Она могла бы написать руководство по прагматизму. Их последняя стычка будто в миниатюре отражала все те, что уже отшумели, и все, что еще предстоят, если у них все-таки получится совместное будущее. Питер был равнодушен к деньгам, к выигрышу от сделки или к продаже большего количества книг. Он ни на йоту не заботился о славе, успехе или материальном вознаграждении. Его увлекала музыка слов, стремление передать тончайшие оттенки, каждодневная борьба за то, чтобы создать такое произведение, которое удовлетворяло бы вкусам самого беспощадного критика. Криста понимала, что это самая важная часть его жизни. Но никогда не сможет понять, как случилось, что она вытеснила все остальное. Конечно, ему нужно было делать свою работу. Кровь, каторжная работа, пот и слезы были константами. Но почему, ради всех святых, нужно отбрыкиваться, когда тяжелый труд закончен, пренебрегать, если за эту работу готовы хорошо заплатить? Какая непрактичность. А быть непрактичным означало обкрадывать себя. А ведь ты сам — это самый важный товар на земле. Вновь и вновь она старалась понять его яростную реакцию. И каждый раз все кончалось тем, что объясняла это заносчивостью, снобизмом художника и неспособностью признать собственное поражение. Питер — и в этом она была уверена — разозлился так из-за того, что она проявила себя такой ловкой и удачливой в той области, к которой у него не было природных способностей. И тут он продемонстрировал свою слабость и малодушный отказ признать свою ошибку. Но в то же самое время Криста была достаточно умна, чтобы сознавать, что все объяснения были пропущены через кривые линзы индивидуального восприятия. Могло ли так быть, что Питера на самом деле не заботят материальные вещи, что его глубоко и искренне не интересует денежное выражение успеха, а, может, и раздражает, что его не интересует, попадет ли его книга в число бестселлеров, не интересуют слава и богатство, а также люди, неравнодушные к таким вещам? Предполагалось, что такие люди где-то существуют, хотя Кристе ни разу до этого не доводилось встречать столь ярко выраженный экземпляр.