Бессмертные карлики, стр. 16

Фиэльд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл французского клуба.

Все устройство и обстановка были, впрочем, прямо из Парижа. Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике для комфорта. Но во французском клубе не думают прежде всего о членах, которых безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмами. Вообще, не заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем, чтобы сидеть на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят и садятся осторожно и заботливо на причудливо изогнутые стулья в стиле рококо, меж тем как мы, люди грешные, укладываем наши путы в практичный аппарат, приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.

Слабость перуанцев ко всему гальскому особенно проявлялась в обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаз. Но когда позднее Фиэльд в сопровождении своего хозяина вошел в большую столовую, где все сверкало серебром и белизною, он познакомился с французскою кухнею и с французскими винами, которые напомнили ему современные храмы обжорства в самом сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще подчеркивало сходство с французским клубом, тут было немало офицеров, в столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось бы, если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот факт, что вся армия Перу была организована в духе генерала Фоша.

Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на большинстве живых языков великих держав.

Но во всем его существе горела любовь к этому Перу, где уже веками жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь, которая текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным народом, который был побежден жестокою волей его отцов. Это может показаться странным, но история инков была его святынею. В этом отношении он сумел оградить «Комерцио» от постороннего влияния, и его статьи об индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной любви и вдохновения.

— Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, — сказал Ла Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. — Профессор был почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не сожалел и не грустил о его потере… Ну… он был, правда, уже очень старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И когда мы с ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей научной мечты.

— Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра? — спросил Фиэльд.

— Этого никто не знает, — ответил Ла Фуэнте. — Даже его внучка. Он однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием… Да, да, воспоминание о Раймонде Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.

— А его спутники?

— То были не известные здесь личности, но опытные люди, — охотники из Порта Бермудец и один индеец племени Коло. Ходили слухи о том, что путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в госпитале Св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он, например, скрывал от нас свою страсть к игре самым удивительным образом. Она здесь, в Перу, является всеобщим пороком.

— Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою Мартинец.

— Да, но я не думаю, чтобы хорошо было говорить об этом обстоятельстве. Старый Мартинец очень хотел бы как можно меньше обнаруживать эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это не имеет значения, так как молодой Мартинец, с которым я вас познакомлю сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.

— Какого рода человек этот Мануэль?

Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел руками и вздохнул.

— Очень красивый малый, — сказал он. — Первоклассный Дон-Жуан. Не особенно одаренный. Это — тип мужчины, о котором мечтают большинство посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.

— Вы, очевидно, не особенно одобряете его?

— Нет, — ответил Ла Фуэнте. — Он не принадлежит к тому роду мужчин, в которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец… а не перейти ли нам в курительную? Мы там, наверно, встретим старого дон Хозе. С тех пор, как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.

Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французскою ненавистью к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний, игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал «Тан».

— Это и есть старый Мартинец, — шепнул Ла Фуэнте.

Фиэльд быстро смерил взглядом красивого старика.

Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, — неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем скрывалась прочная, солидная честность… И все же… взгляд Фиэльда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он — невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучил строение человеческой руки, сказал бы: это, пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы Мартинеца были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном древе. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фиэльда призадуматься и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.