Яма слепых, стр. 78

Мир болен, болен, и в том даже мы, Релвасы, повинны. Мой отец, к примеру, в либеральных идеях видел доброе. Ведь одна из набальзамированных лошадиных голов – голова коня Дона Педро. И отцу мы все, без сомнения, обязаны большей частью своего состояния, однако люди нашего склада не должны утратить нажитые ими блага, из-за этого самого либерализма, от гнусных последствий которого, именно гнусных, я не оговорился, мы и страдаем, страдаем гак же, как и все, веря в прогресс, приводящий данный богом мир к полному беспорядку. Ведь прогресс – это вымысел, вымысел злого гения.

Мы допустили развитие промышленности и убедились, во всяком случае многие, что приносимая ею польза ведет к анархии. И мы даже тогда, когда это было еще в наших силах, не преградили ей дорогу. А нерешительность в этом вопросе могла бы стать и роковой для сельского хозяйства, которое до сих пор есть и всегда будет единственной опорой для сбившегося с пути человечества. Страна катится под откос… Сейчас я думаю, что, может, и не плохо предоставить ей эту возможность. Бывают моменты, когда лучше и для себя, и для других подтолкнуть того, кто катится под откос.

Когда же страна окажется в беде, а это будет – бог тому свидетель, – мы сможем протянуть ей руку помощи, вернув страну к национальным традициям. Вот тогда и придет наш черед наказать ее и наставить на путь истинный: жить под сенью отчего древа добрых людей…

И это будут люди земли, только земли, вот увидите, потому что только земля учит различать и ценить непреходящие ценности, теперь явно забытые, которые нам в Алдебаране надлежит сохранять, чего бы это ни стоило, даже если для того потребуется предать огню всех предателей и отщепенцев. Огонь очищает людей и нации. Огонь и кровь…

Еще я хочу сказать, что с сегодняшнего дня проводником моих идей на этой земле и в этом доме станет Руй Диого. Каждый день он будет наведываться ко мне в Башню и со мной советоваться. Не обсуждайте того, к чему мы с ним придем. Тех, кто это будет делать, не ждет ничего хорошего. Верьте нам… Бог будет нам в помощь…

Он уже не мог совладать с волнением. Старался лишь удержать в повиновении тело.

– Никто не вставайте… Никто не смотрите мне вслед… Он направился к двери, а когда его помазанник поднялся со стула и поспешил преклонить пред ним колени, прося благословения, остановился, заставил его подняться и кивнул головой в знак согласия, услышав заверения Руя Диого:

– Оставьте их на меня, я с ними управлюсь!..

Но этот священный обет никто не услышал. Сказанное Руем Диого осталось секретом деда и внука.

Порывисто, точно стремясь сорвать швартовы, землевладелец повернулся и исчез в коридоре. Какое-то время семья слышала его удаляющиеся тяжелые шаги. Потом там, наверху, в Башне, стукнула дверь, из которой он уже больше не вышел ни живым, ни мертвым.

Глава II. Кошмарный сон Диого Релваса о горящих бородах и освободившихся лошадях

Между тем из жизни Диого Релвас не ушел, нет. Наоборот, удалившись от людей, он смог стать более непреклонным и, потрясая мечом правосудия, не испытывать усталости в руке. Он мстил всем, исходя желчью, преувеличивал свою горечь, точно испытывал необходимость терпеть позор, чтобы были основания никого не прощать. Все должны помнить его до скончания века. И не забывать, никогда не забывать…

Республиканские канальи похолодели бы от ужаса, увидев адресованную им улыбку Диого Релваса. Отсюда, из Башни, он видел их крохотными, они были для него насекомыми. И он давил их всех безо всякой жалости.

Однако присутствия духа и способности мыслить было недостаточно, чтобы все его желания и пророчества осуществлялись, и мгновенно. Он располагал землей, скотом, слугами, состоянием… Но достаточно ли этого? Должно быть, нет!

Мог ли он утверждать, что в данный момент был смел?

На этот вопрос он предпочитал не отвечать и себе самому. Да, пожалуй, на этот коварный вопрос он бы сейчас и не ответил. Смелость во многих случаях проявляется в способности сдержать свои порывы, в умении выжидать… А в тот момент, когда враг выдохнется, провести свою линию в жизнь, и решительно, чтобы изменить положение дел. Чего, собственно, он хотел?… Самого простого – возвращения к миру, покою, пребывая в котором люди обычно принимают существующую иерархию – кому хомут, кому хлыст – и каждый рад своей судьбе и не желает меняться местами в мчащейся колеснице. Если бы ему пришлось это высказать кому-то, он бы подыскал более мягкую форму: избежать хаоса, воспрепятствовать людям вернуться к животному состоянию…

И этот крестовый поход выпал на долю внука Диого Релваса и всех тех, кто понял, что только прочный союз с землей, неприятие чуждых нации идей, уклонение от соблазна подражать тому, что делается за пределами страны, будут залогом ее экономической стабильности, морального единства и сплоченности, потому что каждая страна – это самостоятельный, неповторимый мир. А лучше сказать: «Алдебаран – это целый мир. Точно, гак. И мир, который важно уберечь от пустых миражей. Пусть каждый займется тем? что выпало на его долю, и здравый смысл вернется к пастве.

Между тем времена были совсем не легкие. Где была теперь традиционная мягкость нашего народа, такого ласкового, такого наивного? Это были издержки, издержки образования и доступного печатного слова. Плохой пример подавали и дети землевладельцев, которые стали заносчивыми от университетской учености. Возможно, стоило вернуться к временам, когда учение было уделом священников – людей, не способных употребить книжное слово во вред, хотя книгам вообще нужно было бы объявить войну, а часть их, особенно вредную, сжечь и пепел развеять над морем.

Теперь у Диого Релваса было предостаточно времени, чтобы поразмыслить над всем этим.

И хотя внук, боясь увидеть деда случайно задетым копытом какого-нибудь либерального животного, многое скрывал от него, Диого Релвас, следя за жизнью с верхотуры Башни, видел и понимал, что волна народного недовольства идет во всю ширь и вполне может на какое-то время захлестнуть и Алдебаран. На какое?! И весь драматизм положения состоял в том, что он не знал, выпадет ли ему судьба увидеть конец этого безобразия или же он сойдет в могилу среди разгула обезумевшей черни. Он надеялся на бога, что бог не обойдет его своей милостью и дарует ему первое.

Однажды ему показалось, что внук тоже поддался моде бороться за республику, которой следовали многие, оправдываясь тем, что так им будет легче добиться ее падения. Диого Релвас рассвирепел.

– Короля не выбирают, как не выбирают отца, которого должно слушаться! – кричал он, будучи на грани апоплексического удара и указывая Рую на дверь.

А оставшись один, принялся размышлять и с сокрушенной душой пришел к совсем прискорбным выводам: «Люди не в состоянии избрать своим уделом горести, а они – ужасающая примета времени и обрушиваются лавиной, которая способна святого сделать дураком, а героя – трусом».

Тут он закрыл окна и отдался гневу: кричал, бил себя в грудь, точно желал ее разбить, чтобы не пришлось ей страдать от грядущих обид. Бил и кричал до полного изнеможения. А накричавшись до одышки, заснул.

И всегда ему снились сны. Нет, не сны, а, вернее сказать, его преследовали кошмары.

Вот он едет верхом по высокой, очень высокой, покрытой зеленью горе, он даже не думал, что горы бывают такие высокие. На нем новые доспехи, в руках его щит и копье, шляпа земледельца на голове, для того чтобы всем было ясно, кто он такой. Его сопровождают другие всадники, тоже земледельцы, но без доспехов и оружия, в гривы и хвосты их лошадей вплетены, как для боя быков, шелковые ленты. Они едут под звуки выходного марша тореро, исполняемого деревьями, что стали музыкальными инструментами, едут с победным видом, и вдруг среди всеобщей радости и аплодисментов, которыми встречают их красивые женщины, слышится чей-то грохочущий, угрожающий голос. Кому он принадлежит, неясно.

– Кто это едет?! Ответствуйте, кто едет?!