Яма слепых, стр. 53
И вот план полетел ко всем чертям.
Теперь он сам себе признавался, что упустил одну маленькую, но важную деталь: у внука были голубые и холодные глаза Араужо, и, кроме них, от отца своего он унаследовал болезнь араужской крови – безделье и высокомерие.
Именно это он и сказал Эмилии Аделаиде, когда та пришла к нему, чтобы своими собственными ушами услышать о прегрешениях Руя. Но Диого Релвас знал, что она не снизойдет до того, чтобы просить его о снисхождении к молодому человеку. Тем лучше. Что ж, он может гордиться, что она одна-единственная из его детей пошла в него! И то, что она пошла в него, на этот раз поможет ему освободиться от Руя без сложностей. Диого Релвасу Доставило удовольствие сказать ей, что он хотел дать внуку в будущем, доверив ему управление всем, что имеется в Рибатежо, конечно не раньше, чем лет через пять. Мигел Жоан остался бы с имением Дона Торкато, которое он, Релвас, купил ему в подарок по случаю женитьбы, ну и еще с кое-какими землями Алентежо. Но теперь он повременит несколько годков, пока подрастет Антонио Диого – старший сын умершего Антонио Лусио, подождет, когда тот достигнет возраста, позволяющего иметь обязанности. Этот его не обманет, он уверен. Он – настоящий Релвас с головы до пят.
Эмилия Аделаиде ответила, как всегда:
– Ну что ж, тогда все к лучшему. Я бы не хотела видеть моего сына кормящим тех, кому по праву принадлежит этот дом в той же мере, что и ему.
– Вы забываете, что этот дом пока мой, и только мой! И я в нем что хочу, то и делаю…
– Я не знала, что вы способны назначить наследника по выбору…
– Это единственная возможность отдать лучшему должное. Во всех я не верю. Высшие места должны быть в руках лучших.
– Тогда я должна вас поблагодарить за те надежды, что возлагали вы на моего сына…
– Да, я в него верил.
– Это меня немало удивляет. Он же Араужо… и, следовательно, слабый.
– Ты первая это поняла и раньше других сказала об этом. – Он не называл ее Милан и не смотрел на нее прямо. – Я ждал, что он окажется настоящим Релвасом, – продолжал землевладелец.
– Хотелось бы знать, что вы вкладываете в это понятие – быть Релвасом. Мы ведь все – Релвасы, но такие разные!.. К тому же я не раз от вас слышала, что Вильяверде с большими дефектами. А ваши дети – и Релвасы и Вильяверде в одно и то же время…
– Да, это так…
– Вы обманулись во мне и в Антонио… Да и Мигел Жоан, похоже, тоже вам не по вкусу. Выходит, настоящая Релвас – это Мария до Пилар?!
Землевладелец разозлился.
– Не вызывайте меня на то, чтобы я сказал вам, что вы…
– Что я в вашем доме.
– Что вы должны уважать меня! – крикнул Диого Релвас.
– А я вас уважаю. Я только пытаюсь понять, действительно ли из-за безнравственной англичанки мой сын перестал быть вашим внуком…
– Я его предупреждал…
– А Марию до Пилар вы тоже предупреждали?
– Что вы хотите этим сказать? На что намекаете?! Я знаю, что она вам не нравится…
Они оба стояли на большом расстоянии друг от друга, но избегали встречаться взглядами.
– Я только хотела вам напомнить, что Мария до Пилар и англичанка были близкими подругами… И Зе Педро может кое-что рассказать вам об их дружбе.
– Дружба эта всем известна, и первому – мне…
– Не знаю, все ли вам известно…
– Так скажите то, что известно вам!
– Я не живу в этом доме. И говорю только о том, что вижу собственными глазами. И даже не обо всем, что вижу…
– Это правильно.
Он опустил голову и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по комнате, глядя в выходившее на лес окно. Своим молчанием Диого Релвас давал понять, что не намерен выслушивать намеки и она может уйти. И тут же увидел, что дочь раскаивается в возникшей теперь враждебности, раскаивается, но любую попытку примириться подавляет. И все же он ждал, что она что-нибудь скажет.
Кто– то открыл дверь. Диого Релвас обернулся. Дочь уходила.
– Вы уходите?!
– Думаю, что мы все сказали друг другу.
– Нет, я сказал не все.
И, не испытывая прежней неловкости, он подошел к ней, чтобы сказать то, во что он теперь был посвящен.
– Избегайте… я не о себе забочусь… не о себе и не о вас… а о ваших детях.
– Что?!
– Избегайте быть притчей во языцех… Я получил письмо, в котором мне рассказывают…
На ее лице появилось презрительное выражение.
– Я не думала, что вы верите подметным письмам…
– Когда-то, что известно мне самому, становится общественным достоянием, верю. Вам лучше держаться подальше от общества графини…
– Я вполне способна сама решить вопрос о моих привязанностях.
– Тем лучше… Только решите и то, кому вы отдадите предпочтение – ей или своей семье, так как то и другое несовместимо.
Он видел ясно, что такого поворота Эмилия Аделаиде никак не ожидала. Она побледнела и занервничала. Что-то хотела возразить, но отцовский взгляд остановил ее. И только взявшись опять за ручку двери, она решилась:
– Открыли бы глаза на то, что творится у вас под носом.
Она почувствовала спиной, что отец бросился ей вслед, хотела было выскользнуть из комнаты, но решила не делать итого. Он протянул к ней руку.
– Вы запрещаете мне давать вам советы?…
Вопрос нес в себе издевку. Диого Рол вас слегка коснулся рукой ее щеки.
– Я запрещаю тебе быть низкой…
Он выставил ее за дверь и тут же заперся, представляя, как дочь идет по коридору. Диого Релвас знал, что теперь они встретятся только тогда, когда один из них будет на смертном одре.
Так вот: нет, не подгнивший плод отравлял и портил кровь Релваса, как поговаривали его недруги. А то же самое, что заставляло вырождаться институты и людей. И детей… даже детей! Что же еще уготовит ему господь?!
Глава VII. Клубок печалей
Ну так что же творилось у него под носом?… Действительно, что творилось у него под носом, чего бы он не знал?! Может, то, что они хотели объединиться, чтобы он, оставшись в одиночестве, понял всю тщетность предпринятых им усилии, направленных только на то, чтобы их же уберечь от случайностей судьбы?!
Он драматизировал, это ясно. Все это возраст, да, всему виной возраст, с которым пришло и это удивительное болезненное удовольствие, получаемое от наносимых ему обид. Он допускал необходимость жертвовать, отражал, и не раз, атаки совести и всеми силами стремился властвовать над людьми и направлять события в нужное русло. Л для чего? Диого Релвас любил задаваться подобным вопросом. Да для того, чтобы осуществить свою мечту – иметь вокруг себя гордящихся им, признающих необходимость следовать его примеру детей и внуков, которые окружат его лаской, тогда как он спокойно будет стареть, видя в каждом из них продолжателя своего дела, за которое он боролся ради их же счастья.
И он был уверен, что продолжение его самого в детях и внуках будет достойным. Ведь дети и внуки – это он, Диого Релвас в будущем. И на веки веков… Он будет незримо присутствовать и в имении Алдебаран, и в «Благе божьем», и в делах животноводства и земледелия, и в памяти слуг – везде, где имя Релваса было меркой достоинства и мужества… Хотя находились и такие, кто считал его вором и тираном.
Начинал– то он один, пятнадцати лет от роду. И как же теперь приятно сознавать, что один!..
Его руки создавали все постепенно. Для них? Возможно, бессознательно, но для них. Он знал, что они появятся, и готов был, если бы данная богом жена оказалась бесплодной, развестись.
О своей неспособности в подобном деле он даже мысли не допускал…
Когда же родилась дочь, хотя он желал сына, сына, чтобы как можно скорее получить уверенность, что есть наследник рода Релвасов, рода, который не должен разменять эту фамилию, он укрепился в своих возможностях по этой части. Дочь родилась и одну из ноябрьских ночей. Это была удивительно непогожая ночь. Когда он услышал детский крик, то ворвался в комнату роженицы и стал целовать ей руки. Этого он не делал никогда. В тот год ему исполнилось двадцать четыре года. В исступлении бросился он к конюшне, сам оседлал серую кобылу – на всю жизнь он запомнил ее цвет и имя, то была Тирана – и без плаща, галопом пустился в ночь (знать бы, если 6 на то была воля божья, куда в такой-то час и потоп), и только в пути пришла ему в голову мысль ударить в колокол церкви Алдебарана, чтобы оповестить всех о празднике. Однако у дверей он вспомнил, что у него нет ключа. И вот, спешившись и оставив лошадь под навесом, он всей силой своих могучих плеч приналег на дверь: раз, два, трудно сказать сколько, до тех пор, пока она не поддалась. Ощупью он добрался до алтаря и зажег там все свечи, а потом под гулкие раскаты грома и вспышки молний, озарявших землю, полез на звонницу. И как сумел, так и зазвонил. Но самому ему казалось, что он звонит прекрасно!