Полюс. Неутоленная жажда, стр. 3
Я заказал палатку Смычковичу, вспомнив о том, что он шил «палатки Амундсена», привычной нам пирамидальной формы, которые мы спокойно ставили в любую пургу. Но, видимо, современная эволюция увела эту конструкцию от надежности к комфорту. Я не знаю, что повлияло на Смычковича, скорее всего дух его прошлых экстремальных предпочтений к этому времени был уже сильно разбавлен цивилизованным обслуживанием иностранных туристов. Я это знал, но почему-то не учел. Сшитая палатка оказалась без дна, что было, несомненно, слабым местом в момент самой установки на ветру и вдобавок заставляло бы нас тащить с собой лопату для снега, а это еще восемьсот граммов. Крутой американский телескопический каркас все-таки не внушал доверия и замялся при первой же пробной установке в моем огороде. Мы отложили эту палатку в сторону и взяли Славкину «полубочку», что было несколько убого, но более надежно.
Экспедиция находилась под воздействием множества чужеродных факторов, не зависевших от нас. Узловые телефонные звонки и встречи держали меня в напряжении тревожного предчувствия на протяжении последних дней. Неопределенность по финансам, срокам, подготовке снаряжения не прошла бесследно, и к концу января я потерял шесть килограммов. По субботам, разглядывая меня в бане, Людмила начинала причитать: «Ну куда ты собрался? Ты посмотри на себя: на кого ты стал похож?! Один нос торчит». Насчет «только носа» я мог бы поспорить, но что-то действительно нужно было делать…
За неделю до вылета в Хатангу ко мне приехал Антон и объявил, что он не идет на Полюс — его жена подала на развод, и суд должен состояться в начале марта, когда мы должны будем, сбросив все мирские проблемы и выпучив глаза, тащить нарты в сторону Полюса. Антон очень хотел на Полюс, но еще больше в данный момент он хотел не отдать часть дома своей бывшей жене. Я был просто раздавлен этим известием. Мы сидели за кухонным столом друг против друга, и я, как попугай, повторял одну-единственную фразу: «Антон, пойдем на Полюс», и глядел на него взглядом голодной собаки, выпрашивающей кусок мяса. У меня в этот момент гостил мой друг Артур Чубаркин, психотерапевт из Тольятти, с которым мы в 1999 году ходили на «Урании-2» в Антарктиду. Была уже глубокая ночь, когда Артур позвонил в Тольятти, своему знакомому адвокату, и тот профессионально и уверенно объяснил Антону, что ему нужно сделать для того, чтобы перенести начало суда на полгода. После этого Антон так же уверенно, как и раньше, сказал, что на Полюс он идет.
То, что мы опаздывали с подготовкой, я чувствовал печенкой. Антон был спокоен как танк и молчал в трубку. Я вспомнил, что год назад он был так же спокоен перед Полярным Уралом, но — надо отдать ему должное — тогда все же успел выполнить свои пункты по подготовке. Каждый день я находил его по телефону и въедливо вцеплялся в каждую позицию снаряжения. Он говорил, что ему обещали, называл сроки, но все это проваливалось на глазах. Раскладка продуктов, по которой мы со Славкой должны были все закупить, появилась только за три дня до вылета, и мне пришлось привлечь всю свою родню, чтобы к самолету успеть расфасовать и упаковать двести килограммов продуктов. Что-то менять было уже поздно, в последние дни можно было спасти далеко не все, а только основное, чем мы, с воспаленными от недосыпу мозгами, занимались вдвоем со Славкой.
Ректор Московского государственного университета сервиса Юрий Павлович Свириденко согласился нам помочь и сбросил эти намерения на своих замов. Университет гудел тысячами голосов самодостаточной молодости, когда я, продираясь сквозь этот шум, пытался решить вопросы своего Полюса. Я ходил из кабинета в кабинет в сопровождении начальника одного из департаментов университета — молодого, приятной внешности нацмена, по имени Игорь, который никак не мог понять, почему его не берут в экспедицию на Северный Полюс. Функционер, с непобедимой комсомольской хваткой, он считал, что в жизни нет преград, и уж, если он к двадцати пяти годам поднялся на такую должность, то Полюс — и вовсе не проблема. Думаю, он не поверил мне до конца, когда я рассказал ему, что без навыков и огромного желания у него ничего не получится. Мне все-таки удалось получить финансовую поддержку университета.
Мои систематические похождения в фирму «Галактика Инк.», которая занимается производством сублимированных продуктов и получила несколько медалей на различных выставках, закончились загрузкой в мои «Жигули» кучи коробок с легким, но энергоемким сублиматом. И тут же витаминная фирма «VITAMAX» сообщила, что не оставит нас в таком предприятии без витаминов.
Мой дом превратился в хранилище коробок, продуктов, снаряжения и мало подходящих для экспедиции предметов. Мысль, подобно взгляду, так же легко скользит по кучам снаряжения. Не решая вопросов, она все время возвращается к главным проблемам нашей экспедиции — нехватке финансов, неустроенности отношений с Антоном и уверенности во вмешательстве черных сил. Время вылета в Хатангу, ломая все наши планы, приближалось стремительно, почти с самолетной скоростью.
Москва — Хатанга — мыс Арктический
В день вылета в Хатангу, пока я бегал по аэровокзалу в поисках кассы по оплате багажа на чартерный рейс, Валерка Тимаков, с которым мы прошли все наши предыдущие экспедиции, в зале ожидания общался с Антоном и Славой. Я спросил о его впечатлении. Ответ мудрого Тимы подтвердил мои предчувствия: «Первый — „москаль“, ты с ним хлебнешь. Второй — нормальный».
В самолет набилось раза в полтора больше народу, чем было мест. Среди приблизительно пятидесяти человек, добиравшихся до Хатанги, были три экспедиции: корейская, финская и мы — русские. Виктор Боярский, курировавший корейскую команду, устраивал все дела и гарцевал в проходе. Он вел себя предельно правильно, и улыбка ни на минуту не покидала его лица. На мыс Арктический он вез нацеленную на автономное достижение Северного Полюса команду из шести корейцев, которую характеризовал как Национальная сборная Южной Кореи. По его словам, это были альпинисты экстракласса, взявшие в Гималаях все восьмитысячники, а в этом году переключившиеся на Арктику. Действительно, на их лицах было написано, что они собрались на великое дело. На их лицах я прочитал еще, что они решили быстро разделаться с Полюсом. То, что они в упор нас не замечали, говорило о том, что либо мы плохо выглядели, либо они слишком высоко себя оценивали. «А вот тот, толстый, руководитель экспедиции — второй человек Южной Кореи, после президента», — перекрикивая шум моторов, кричал мне Боярский. Получив эту информацию, я увидел снежные вершины и ужасные, но зачаровывающие километровые скально-ледовые сбросы, что ассоциировалось в моем представлении с высотным альпинизмом — эти захватывающие картины приходили ко мне всегда, пока я ходил на плотах, а позже на яхте, но, как и Полюс, я оставлял горы на потом. И еще мне вспомнился восточный участок БАМа, где мы строили мосты для трассы, а трудовая армия Северной Кореи рядом с нами валила лес и отправляла его на родину. Морозы стояли жуткие, мы были в валенках, полушубках, меховых рукавицах и мощных шапках под названием «год за полтора». Корейцы, в отличие от нас, были одеты почти по-летнему — в черную, одинаковую униформу — и обуты в резиновые калоши, надетые на носки. На груди у каждого был значок: круглое лицо Ким Ир Сена на фоне кумачей. Корейцы круглые сутки трелевали бревна, изредка подходили к костру, постукивали калошами о металлические ножки бочки, в которой горели дрова, и, не задерживаясь — отдыхать не полагалось, — возвращались к работе. И так — четыре года службы. Эта армия, обладай она приличным оружием, могла бы победить любого противника. И здесь, в самолете, мне стало ясно, что у нас появились достойные конкуренты. Боярский, стоя в проходе, уже общался с миниатюрной блондинкой, одетой в полярный комбинезон, после чего сообщил мне, что это финка, зовут ее Доминик, она пойдет на полюс с тремя подбросами, тренируется по шесть часов, три часа сна, потом опять шесть часов тренировки. Доминик была в команде Бернара.