Моя королева, стр. 28
Оказалось, что Элизабет все еще сидит в лохани с водой.
Глава 11
Элизабет пошевелилась и открыла затуманенные глаза. Огонь медленно догорал в очаге. Тени поднимались и опадали на стенах комнаты вместе со слабыми всплесками пламени. Элизабет окружал покой, и поначалу ей показалось, что она куда-то плывет.
Девушка подумала, что находится в своей комнате в Дрейтон-Холле. Она ждала, что дверь внезапно распахнется и в комнату ворвется Кэро или еще кто-нибудь из ее сестер с просьбой разрешить какую-либо крайне важную проблему – например, какое платье должна надеть Кэтрин на бал к Сандерсонам или какого цвета лента больше всего идет к волосам Матильды. Только когда комната вокруг приняла четкие очертания – голые каменные стены в розовых отсветах огня в очаге, глиняная бутылка из-под кларета с букетиком полевых цветов, – только тогда Элизабет вспомнила, что она находится в каком-то трактире к северу от границы с Шотландией.
Господи! Она уснула в лохани!
Долгий день в седле явно ее доконал. Она не могла даже вспомнить, как попала в эту комнату. Да, она поужинала, но что именно ела, этого она не могла бы сказать даже ради спасения собственной жизни.
Она вспомнила слова Дугласа о том, что он вернется через час, и поняла, что понятия не имеет о том, сколько прошло времени после его ухода. Может быть, всего несколько минут. А может, и больше. Судя по остывшей воде, гораздо больше.
Девушка быстро взглянула на дверь. Запер ли он ее, уходя? Или он может войти в любую минуту и найти ее все еще в лохани? Он ведь может именно сейчас подниматься по лестнице или даже уже стоять у двери. Разумеется, он постучит перед тем, как войти, предупреждая о своем возвращении. А если нет?
Ответ казался настолько очевидным, что Элизабет с плеском выскочила из воды и бросилась к двери, чтобы повернуть ключ. Только услышав щелчок замка, она с облегчением вздохнула.
От долгого сидения в лохани у нее онемели шея и плечи, и она сделала несколько энергичных движений, чтобы размяться. Элизабет смотрела, как пляшет огонь в маленьком каменном очаге, вслушиваясь в молчание ночи. Ее волосы пахли вересковым мылом, что дала ей Мэри. Они падали ей на плечи и на спину мокрыми вьющимися прядями. На пол с них капала вода. Стоя у очага, Элизабет вытерлась грубым полотенцем и закуталась в него. Несмотря на огонь в очаге, от ночной прохлады ей стало зябко. Она так устала, что способна была опуститься на пол и пролежать так до утра. Ей хотелось одного: залезть под одеяло, зарыться в подушки и уснуть.
Именно это она и сделает. Девушка повернулась к постели и к лежащей там ночной рубашке – и громко закричала, словно увидела привидение.
– Что вы здесь делаете?
Кровать стояла в тени и на ней лежал Дуглас. Руки он закинул за голову и смотрел на Элизабет, освещенную неярким пламенем очага. Выражения его лица она не видела. Единственное, что можно было разглядеть, – это его глаза.
– Я ждал, пока вы кончите мыться.
– Почему вы меня не предупредили о своем присутствии? Не дали мне времени прикрыться? Я ведь раздета! Или вы этого не заметили?
В ответ на это он коротко кивнул:
– Ну да, мисс, вы голышом.
От этих слов Элизабет вспыхнула жарким румянцем и тут же порадовалась, что в комнате темно.
– Вы не должны здесь находиться. Нехорошо подсматривать!
– Подстилка, на которую с вас капает вода, – это мое ложе. Или вы забыли об этом?
Элизабет вправду забыта, что горец должен был спать на полу у очага. Она посмотрела вниз, на лужицу у своих ног, а потом опять перевела взгляд на Дугласа:
– Вы пришли, когда я купалась?
– Я пришел, когда вы спали. Это совсем другое дело. Я дважды постучался. Вы не ответили, и я решил, что вы, наверное, уже спите. Немудрено, что после целого дня езды верхом вы измучены, и мне не хотелось вас будить. Вот я и решился войти. В комнате было темно, и я не сразу разглядел вас. Когда же я понял, что вы все еще сидите в лохани, я счел за благо подождать, пока вы проснетесь.
Элизабет крепче вцепилась в полотенце, но Дуглас только пожал плечами, словно для него было самым обычным делом видеть голую женщину. А может, так оно и было. Для него. Но Элизабет до сего дня показывалась обнаженной только своей горничной, сестрам и перед высоким зеркалом у себя в спальне.
– Когда вы поняли, что я все еще не одета, вам следовало тут же отвернуться и выйти.
– Я сказал вам, мисс, что вернусь через час. Я и пришел ровно через час.
Горец был прав. И она это знала, но мысль о том, что он стоял здесь и смотрел на нее, когда она нагишом спала в лохани, была унизительна.
– И сколько же вы простояли здесь? – спросила она, но тут же махнула рукой: – Не нужно, не говорите. Я не хочу этого знать.
Она схватила ночную сорочку, лежавшую в изножье постели, по-прежнему плотно кутаясь в полотенце.
– Джентльмен дал бы знать о своем присутствии, – пробормотала она скорее себе, чем ему.
Дуглас встретился с ней глазами.
– Но ведь вам хорошо известно, мисс, что я не джентльмен.
Элизабет взглянула на него. Ей не приходило в голову, что ему ответить.
Она стояла перед ним, закутанная в полотенце, и, точно статуя в парке, сжимала в руке ночную сорочку.
Дуглас сказал:
– Уже поздно, а завтра нам предстоит еще целый день езды. Так что давайте, мисс, ложитесь.
– Я не могу этого сделать.
– Почему же?
– Потому что в постели лежите вы.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Дуглас соскользнул с кровати. И стоял в ожидании.
– Окажите мне любезность, позвольте одеться без вашего присутствия. – Эти слова прозвучали смехотворно, поскольку еще пять минут назад он видел Элизабет голую с ног до головы. Но все же она их произнесла.
– Ступайте вон туда. – И Дуглас жестом указал на боковушку. – Пока вы одеваетесь, я позову парней убрать лохань и грязную посуду.
Элизабет подождала, пока Дуглас уйдет, и только тогда прошла в другую комнату. Там она быстро вытерлась, обмотала полотенцем голову и скользнула в грубую ночную сорочку, застегивающуюся до самого подбородка и доходившую ей до пят. Она застегнула каждую пуговку, до самой верхней, так что шее стало немного тесно. Только убедившись, что лохань унесли, девушка вошла в пустую спальню.
Когда спустя почти четверть часа вернулся Дуглас, Элизабет сидела в кресле у огня. Подобрав под себя ноги, она расчесывала свои мокрые волосы. Дело это самое обычное, – множество женщин проделывают это каждый день, но она занималась этим с необыкновенным изяществом. Дуглас остановился в дверях и наслаждался зрелищем молодой женщины, освещенной пламенем.
Сейчас она была полной противоположностью благородной леди, исполненной высокомерия и негодования: простая девушка, босоногая, с розовым после мытья лицом. Никто не сказал бы, что ее отец – один из самых могущественных людей в Англии. Честно говоря, никого это не взволновало бы. Тронуло бы другое: своим видом и чистотой она походила на летнее утро.
– Что там такое? – спросила Элизабет, заметив, что он стоит в дверях и глазеет на нее во все глаза.
– Я… – Он был в замешательстве. – Ничего.
Дуглас вышел в переднюю комнату, чтобы раздеться. Снимая через голову рубашку, он заметил, что одежда Элизабет – нижние юбки и амазонка – аккуратно повешена на спинку стула. Не раздумывая, он протянул руку и потрогал амазонку, чтобы узнать, какова на ощупь парча, из которой она сшита.
Конечно, Элизабет права. Когда он давеча поднялся на чердак и увидел, что она уснула в лохани, следовало ее разбудить и дать спокойно одеться. Любой джентльмен поступил бы так, но почему-то он ничего не смог с собой поделать. Он стоял и смотрел на нее при свете очага. Даже сейчас при одной только мысли о ней кровь у него бурлила.
Он просто дурак. Полный и законченный глупец. Думать такое про нее! Как бы ни была она соблазнительна, это все же дочь герцога, испорченная, избалованная принцесса, считающая, что весь мир лежит у ее ног.