Магия успеха, стр. 49

Сквозь щели жалюзи в палату лился свет погожего октябрьского дня. За стеклами ветер шевелил багряные листья, трепал хвост у белки-попрошайки, цокавшей на ветке раскидистого клена — дайте кешью, арахиса дайте.

— Операция прошла нормально, прогноз самый благоприятный. — Лечащий врач, благообразный еврей с аккуратной черной бородкой, подчеркивающей белизну колпака и халата, поправил уголок одеяла и взглянул на частоту пульса на экране. — Теперь вопрос времени.

С Прохоровым он держался уважительно и с опаской: разбитая рожа, хороший пиджак, куча денег, наверное, — сразу видно, какого поля ягода, фрукт еще тот. А мамаша его выкарабкалась благополучно, функции мозга восстанавливаются. Да, далеко ушла наука, за деньги теперь можно и с того света вернуться.

— Мама, ты слышишь меня? — Серега взял Клавдию Семеновну за исхудавшую, бессильно свесившуюся руку, заметив искру понимания в ее глазах, облегченно улыбнулся. — Все будет хорошо, мама, все будет хорошо.

У него вдруг перехватило горло, поднявшись с табурета, он глянул на врача:

— Меня не будет с месяц, может, больше. Не страшно?

— А что может быть страшного? — Врач пожал узкими плечами. — После основного курса предусмотрен реабилитационный, у нас отличный центр в Комарове. Вы ведь все уже оплатили.

Его губы растянулись в улыбке, но в глубине глаз светились равнодушие и вежливая скука.

Дома Серегу ждал сюрприз: Прохоров-старший был трезв. Молчаливый и злой, в одном исподнем, он жарил яичницу с колбасой, на кухне воняло мочой, перегретой сковородой и подгорелыми белками. Рысик, свернувшись на холодильнике, зализывал пораненную лапу, желтые глаза его сыто щурились.

— Батя, давай-ка лучше я, — сунулся было Прохоров, но отставной майор угрюмо отстранился и, внезапно рассвирепев, с матерным лаем отшвырнул сковородку в раковину. И тут же, с грохотом усевшись за стол, обхватил голову руками:

— Суки, падлы, пидоры хреновы!

— Кого это ты так? — Привыкший ко всякому. Тормоз поставил чайник, устроившись напротив, тронул отца за плечо. — Похмелиться не успел?

— Они же, суки, пацанов зеленых снова, зверям под пули. — Прохоров-старший потряс кулаком, показав пальцем наверх, оглушительно, так что Рысик убрался подальше, приложился ладонью об стол. — Опять, суки, в войну играют, конечно, она все спишет. И приватизацию эту блядскую, и бомжей на помойках, всю жизнь нашу херову.

— А, вот ты о чем, батя. — Прохоров невозмутимо заварил чай, принялся намазывать хлеб маслом. — Только вот если бы мы с тобой сидели наверху, не воровали бы разве? Может, еще похлеще, с голодухи-то. А то, что власть они не отдадут, это точно, кому ж охота отвечать, сколько ведь таких, как наш Витька. Я бы первый, если мог, кое-кому в глотку вцепился, не дотянуться только.

Он отрезал колбасы, сыра, сделав бутерброды, налил родителю чаю и, бросив Рысику кусочек «Телячьей», так, побаловаться, опустился на стул.

— А ребят молодых жалко, всех, и тех, что от пули, и тех, что от наркоты или от туберкулеза на зоне.

— Серега, ты вот чего, денег мне дай, «торпедироваться» пойду. — Вздохнув, Прохоров-старший угрюмо отхлебнул чаю, с отвращением взглянул на бутерброд. — Со мной с пьяным делай чего хочешь, хоть ноги вытирай, хоть е..и в хвост и в гриву. Так вот и Россия вся, опоенная, вьют из нее веревки кто ни попадя, жиды, политики, сволочь разная. Хватит.

Резко поднявшись, так что чай расплескался, отставной майор придвинулся к сыну:

— Денег дай, Серега. Не боись, б…ю буду, не пропью. Только, блин, скоро не отдам, не надейся.

Получив желаемое, он подобрел и отправился в ванную мыться, чего с ним не случалось уже давно, видимо, и впрямь решил начать новую жизнь.

«Ну дела». Под рев водопроводных труб Прохоров доел бутерброды, сунул посуду в раковину и отправился к себе. Долго махал мечом, искромсал газету бритвой и рисовал, пока не надоело, замысловатые восьмерки охотничьим ножом. Потом вымылся, задернул занавески поплотнее и лег в постель. Конкурс, путевки, обещанный рай в Норвегии — все отодвинулось куда-то далеко, сделалось ненужным, малозначимым, осталось лишь ощущение близости Жени, ее рук, пальцев, нежных, ласковых, умелых. Увы, одних только рук. Ничего большего пока что Прохорову не обломилось.

Сегодня утром лидер Российского патриотического союза Андрей Петрович Петухов найден мертвым в парадной дома… по Лиговскому проспекту. Внешние повреждения на трупе отсутствуют, причина смерти устанавливается.

«Демократический вестник»

— Скунс! Как пить дать Скунс! — Пиновская сделала глоток крепчайшего черного кофе, бросив газету на стол, всем корпусом развернулась к Дубинину. — Ох, чует мое сердце, это он. Морозов, Петухов, чем же его так господа фашисты рассердили? Слушайте, Осаф Александрович, — Марина Викторовна прищурилась под стеклами очков, и было непонятно, то ли она шутит, то ли на полном серьезе, — а не еврей ли Скунс?

Эгидовцы, держась только на кофе и амфетамине, не спали уже вторые сутки, — события развивались стремительно, а тут еще Плещеева вызвала к начальству. Уехал с утра, а сейчас уже почти девять, видно, случилось что-то очень серьезное.

— Да полно вам, Марина Викторовна. — Вздохнув, Дубинин бросил в рот таблетку активированного угля, запил «швепсом» и, не торопясь, принялся набивать трубочку. После китайских разносолов он страдал вздутием живота. — Национального вопроса как такового у нас не существует, все увязано исключительно с деньгами и политикой. Даже если Скунс и еврей, он тем более бесплатно работать не будет.

— Да, наверное, вы правы. — Пиновская глотнула кофе, втянув душистый дым, горько вздохнула. — Жасминовый?

Она бросила курить пару лет назад и иногда глубоко жалела об этом. Но — поезд уже ушел, к прошлому возврата нет.

— Жасмином у вас пахнет, как в раю. — Дверь открылась, и вошел Фаульгабер, взмыленный, разгоряченный, только что из спортзала. — Ну что, не приехал? Ребята волнуются.

— Как Толя? — Марина Викторовна ушла от ответа, выбрав кружку посолиднее, налила Кефирычу кофе. — Раны не беспокоят?