Вавилонская башня, стр. 63

Ну и что хорошего дала человеку урбанизация? Которую, помнится, в пресловутые тоталитарные годы нам ещё и преподносили как показатель развитости того или иного государства?.. Вот уж благо так благо, спасибо большое. Каменные джунгли, рост преступности и сплошная беда с экологией. Вернее, с её отсутствием. Современному человеку, покончившему с наследием прошлого, больше подобает не призыв к урбанизации, а демократический лозунг: «Любите природу, мать вашу!»

Семён Петрович Хомяков был человеком современным. Он обитал вдалеке от дымящей промышленности – далеко за городом (хотя какое «далеко» для стремительного «Мерседеса»?), в уютном коттедже, укрывшемся среди сосенок и берёзок Карельского перешейка. В девяностые годы питерские мафиози понастроили шестиэтажных особняков с лифтами, подземными гаражами и чуть ли не вертолётными площадками на крышах. Семён Петрович так высоко не заносился. Его скромный домик насчитывал всего-то четыре этажа.

Некогда познавший тяжкое детство, Семён Петрович привык довольствоваться малым. Затевая это строительство, он не стал гнаться за показным шиком и всякими неправдами добывать кусок престижной земли где-нибудь в Сестрорецке или Разливе. Престиж – оно конечно, да. Но что за радость отгораживаться каменной стеной если не от злобствующих соседей, то от трассы, по которой, сотрясая окрестности, круглые сутки несутся ревущие автомобили?.. Семён Петрович предпочёл уединение и тишину.

Ради этой тишины через лес протянули несколько километров персональной бетонки – до самого Приморского шоссе. А чтобы надёжнее обеспечить «папе» уединение и покой, пару гектаров соснового бора огородили колючей проволокой, подключённой к системе «Кактус». До смерти не убьёт, но впечатлит на всю оставшуюся жизнь.

Надо же Семёну Петровичу хорошенько отдохнуть, надо же ему набраться сил перед баталиями в Законодательном собрании и иными делами, ещё более важными?

Обязательно надо.

Особенно перед делами вроде сегодняшних, намеченных на поздний вечер и ночь…

Нынче Семён Петрович тоже улёгся только под утро, а посему позволил себе встать не особенно рано, часа в два пополудни.

Сразу после сна есть ему никогда не хотелось. Помнится, в школе их в обязательном порядке пичкали горячими завтраками. И тоже выдавали это издевательство за какой-то, мать его, показатель. Может, потому-то Семён Петрович только до седьмого класса и смог дотерпеть?.. Ну что ж, теперь он был сам себе голова. Никто не решал за него, как ему завтракать. Размяв вилкой желтоватый кусок сметаны на рассыпчатых пластинах творога, он запил получившуюся благодать кофе по-бедуински (турку подшлепывали ладонью ровно четыре раза, не больше и не меньше, – так он любил), заел свежей хурмой… Посидел немного, глядя в окно, потом облачился в любимую шубу из чернобурой лисы и вышел наружу.

Сюда не докатывалось пагубное влияние дымки, которую Семён Петрович про себя числил ещё одним сомнительным благом урбанизации. В карельском лесу царила вполне нормальная зима с пушистым снегом и крепеньким, градусов на пятнадцать, морозцем. Сейчас небо было ясное, но холодный фронт протащил перед собой изрядную полосу тумана, осевшего густым инеем куда только можно, и деревья с кустами стояли выкованные из серебра.

Семён Петрович предпочёл бы любоваться этой красотой сквозь двухкамерный стеклопакет, но врач настаивал на каждодневных прогулках, а врачей надобно слушать. Заботливо расчищенная дорожка петляла по личному хомяковскому сосняку. Под тёплыми белыми валеночками поскрипывал снег, и Семёну Петровичу вспоминался прошлый год в Оренбурге. В честь сходняка местные люди нормальные «заблатовали вертушку» – и махнули в казахские степи пошмалять из автомата Калашникова по всему, что шевелилось в ярких лучах прожекторов… Вислые щеки депутата, зарумянившиеся от морозца, шевельнула лёгкая улыбка. Не придётся ли ему ностальгически вспоминать ту охоту, да и нынешнюю прогулку по карельской зиме, где-нибудь в беломраморном дворце над Тибром, в промежутке между гладиаторскими боями и вечерним праздничным пиром?..

Позади него, метрах в двадцати пяти, ненавязчиво присутствовала охрана, а в сторонке, между деревьями, прямо по сугробам хаотически блуждал Вольтанутый. Иногда Семён Петрович серьёзно задумывался, не косит ли этот человек под юродивого, больно уж осмысленные и зоркие делались у него временами глаза. Однако обманщик уже давно хоть на чем-нибудь, а попался бы. Хомяков в людях понимал, его было нелегко провести. Но Вольтанутый не попадался, и «папу» брали сомнения. Стал бы мужик в здравом уме так вот шастать туда-сюда с полными ботинками снега, якобы собирая грибы. И прикид свой стремный махнуть на лепиху нормальную так и не пожелал… Нет, все-таки больной он. С тараканом в башке. Ну и хрен с ним, не важно. Важно то, что понта от него немерено. Вспомнив в очередной раз ресторанные сетования чекиста о научных непонятках вокруг «Гипертеха», Семён Петрович вновь улыбнулся, на сей раз с жалостью и презрением. «Так вам и надо, февральские. Не умеете вы с кадрами работать. А кадры, они, как мой дедушка Константин Алексеевич любил повторять, решают все…»

Они и решали. Ведь самое главное в нашем деле что? Оперативность, Как только из дыры появляется подходящий терпила безответный, надо сразу брать его на гоп-стоп и, не дожидаясь, Господи упаси, приезда отморозков «красноголовых», шмелём делать ноги. И возможно все это стало только благодаря Вольтанутому. Хоть у него и тараканы бегают в калгане, а место, где клиент засветиться должен, засекает в шесть секунд, и пока, слава Богу, масть канает. Хотя, конечно, случаются проколы…

Вспомнив, как на прошлой неделе из дыры с рёвом вылетел саблезубый тигр и следом нарисовался десяток здоровенных волосатых мужиков с дубинами, Семён Петрович вздрогнул и, поёжившись, глубже натянул на щеки ушанку.

Сегодняшний промысел требовал должного психического настроя. Лучше думать о том, как на другой же день после тигра хомяковским подручным удалось заштопорить бобра в таком крутом прикиде, что с одного тюрбана набрался полный стакан разноцветных сверкальцев. Не говоря уже о драгоценном клинке с весёленькой надписью на древнеарабском: «Клянусь, смерть, я то зеркало, в которое будут смотреться враги». Мама дорогая, как он размахивал этим клинком, тараща безумные глаза, пока не ткнулся мордой в асфальт…