Смилодон в России, стр. 11

– Премного слышал лестного о вас, граф, но то, что узрел сегодня, поразительно, – изрек уже в приватной обстановке князь Таврический, сладчайше улыбнулся, изобразил восторг, и россыпи бриллиантов его сказочно сверкнули. – Почту за честь видеть вас у себя за ужином.

Потом, проигнорировав красавицу Лоренцу, он плотно приложился к ручке Анагоры, с небрежностью кивнул вытянувшемуся Мелиссино и уже в дверях застыл, просяще обернулся:

– Миль пардон, а не покажете ли вы мне арапа, что накостылял людишкам Алехана? Право, жаль, что не ему самому… [144]

VII

Ужинали в диванной комнате, где мебель и потолки были обтянуты розовой и серебряной тканью. Гостей, невзирая на мудрость древних: septem – covivium, novem – convicium, [145] было изрядно, за столом прислуживали рослые кирасиры в красных колетах и шапках с султанами, волнующе звучала роговая музыка, густо курились благовония, кушанья были бесподобны, напитки напоминали нектар. Да, кому Великий пост, а кому продолжение Масленицы.

Ужинали по-разному. Буров, Мельхиор и пьяненький индус, хоть и не были харчем обижены, но сидели с краю, за персональным столиком – за общий их не взяли, видать, рожами не вышли. Зато Лоренца, маг и лыбящаяся Анагора устроились козырно, в центре, рядом с хозяином. Светлейший князь Таврический – при алмазных звездах, соболях и Андреевской с Георгиевской лентах – был на редкость светел, трогательно учтив и блистал бриллиантами, манерами и остроумием. И поскольку дело происходило за столом, то и разговор касался тем гастрономических, приятных для желудка.

– Вы, верно, граф, думаете, что я безбожник? – с юмором говорил князь, мило улыбался и с чувством отдавал должное отлично приготовленной филейке. – Идет Великий пост, а мы здесь угощаемся скоромным. Так нет, сердцем и душой я во Христе, [146] просто у меня чудные повара. Все сегодняшние блюда изготовлены из рыбы, но согласитесь, граф, печеная ягнятина похожа на ягнятину, шпигованный заяц в точности таков, каким и должно быть шпигованному зайцу, а голуби по-станиславски неотличимы от настоящих. Вот уж воистину, мир этот противоречив, иллюзорен и полон двусмысленности. Смотреть на него надо философски.

Неизвестно, как в философском плане, а вот в плане гастрономическом у Потемкина было все в порядке. Кулинарное искусство в его доме было поставлено на необыкновенную высоту, он держал с десяток поваров разных национальностей, начиная от изысканного француза и кончая грубоватым молдаванином, который готовил ему мамалыгу. Вся кухонная утварь у Потемкина была из чистого серебра, включая чудовищные двадцативедерные чаны, в каких так бесподобно получается уха из волжских осетров, невских сигов и кронштадтских ершей. Свинью ему подавали целиком, наполовину жареной, наполовину вареной, [147] дичь запекали на корице и гвоздике, употребляя оные вместо дров, птицу, для увеличения размеров печени, подвергали всяческим мучениям, [148] саженных налимов для этих же целей травили голодными щуками. В общем, гурман, новатор, гастроном. С душой и сердцем во Христе.

– Похвально, весьма похвально, – одобрил Калиостро, оценивающе повел носом и выбрал фальшивую крольчатину, гарнированную маринованными трюфелями. – Спаситель, кстати, тоже не злоупотреблял мясным. И вообще сидел на диете. Если бы вы только видели, что они ели тогда у себя во время Тайной вечери… А что пили…

– Однако не хлеб насущный в жизни главное, – заметил, улыбаясь, князь Таврический, в задумчивости поднял бровь и взялся за рассольного, сдобренного хреном сига. – То ли дело пища умственная, духовная, мысли, идеи, квинтэссенция мудрости, в конечном счете и воплощающаяся в материальном благе. Древние правы – знание это сила. Меня, к примеру, крайне занимает алхимия. То потаенное искусство, что дает невидимую власть, могущество, возможность получать золото в любых количествах. Это ли не предел мечтаний!

При этом он значительно взглянул на мага, и тот с полнейшим пониманием кивнул.

– Ну да, вы правы, князь, мечтать не вредно. Однако не стоит забывать и о плотном плане. Чтобы делать золото, надо, черт его побери, иметь золото. Вот я, к примеру, чтобы встретиться с ее величеством, мог бы без труда прибегнуть к transformatio astralis, [149] но полагаю более практичным просто попросить вас о дружеском содействии. А что касаемо проклятого металла… – Калиостро взял паузу, затем бокал, неторопливо отпил вина. – Возьмите емкость, наполните ее на треть золотом, и я сделаю так, что она будет полной. Какой-нибудь сундук повместительнее найдете?

Насчет золота не спросил – все знали, что у Потемкина в одной из комнат пол был выложен золотыми монетами. Червонцами. Стоящими на ребре.

– Разговаривать с вами, граф, просто удовольствие. Мы понимаем друг друга с полуслова. – Князь Таврический удовлетворенно хмыкнул, подождал, пока ему нальют вина, и, повернувшись к Анагоре, улыбающейся игриво и двусмысленно, перешел с французского на эллинский: – Дорогая, ваш профиль божественен. Вы мне напоминаете Афину. Этот нос, этот лоб…

Увы, та мало чем напоминала Афину, [150] а по-эллински совсем не изъяснялась. Что с нее возьмешь – порнодионка. Тем не менее она величественно наклонила голову и прошептала томно и волнующе:

– А вы, ваша светлость, мне напоминаете Аполлона. [151] Чей лук больше, чем у Эроса, [152] и постоянно натянут.

Ишь как заговорила. Может, не такая уж и дура.

Магу вся эта любовная прелюдия очень не понравилась. В молчании он прикончил фальшивого жаворонка, мрачно кинул взгляд на всех этих Шуваловых, Салтыковых и Брюсов, сдерживаясь, засопел и посмотрел на столик нацменьшинств. Там, слава Богу, все обстояло благополучно: Мельхиор, как всегда, был полностью доволен жизнью, индус уже дошел до кондиции и тихо погружался в нирвану, Буров, даже не подозревая о подлоге, лакомился молочной поросятинкой. На душе, да и в желудке у него было благостно – каков стол, такой и настрой. Тревожила, давила на психику лишь затянувшаяся черномазость, тем паче что волшебник на все вопросы реагировал болезненно, явно переигрывал, чересчур переживал: ах, недоглядел, ах, не проверил концентрацию, ах, напортачил с рецептурой. Ах, ах, ах! Через месяц стопудово, с гарантией все пройдет. Ну, может, через два. Как же, держи карман шире! Скорее всего, к концу гастролей. Кому он нужен, белый и пушистый Буров, то ли дело ниггер Маргадон. Ай да Калиостро, молодец, не отрывает задницу от плотных планов. Настоящий маг. Понять его несложно, только ведь и жить в столице Российской империи с таким цветом рожи не рекомендуется. Минздравом. Всем Трещалам по башке не настучишь. А впрочем, ладно – тепло, светло, никто не докучает. Общество опять-таки вокруг приятное: графья, князья, сановники, вельможи. И поросятинка нежна, поджариста и тает во рту. И хоть бы даже не поросятина – все одно хорошо.

Наконец ужин подошел к своему эндшпилю и начал потихонечку менять диспозицию – пить чай и кофий все отправились в зимний сад. Он являл собой чудо роскоши и агротехники и поражал размерами. Тут был зеленый дерновый скат, густо обсаженный розами, жасмином, акациями и сиренью, в гуще цветущих померанцев сладостно надрывались соловьи, повсюду виднелись боскеты и беседки, в воздухе витали аравийские курения, а струи фонтанов благоухали лавандой. Казалось, это был парадиз, сад Эдема, мастерское воплощение райских кущ на грешной земле. [153] Все здесь побуждало к неге, общению, отдохновению души – общество разбилось по интересам и павильонам, соловьи разом приумолкли, слуги понесли чай, кофий, выпечку, мороженое, нежнейший «девичий» крем. Застучали ложечки по севрскому фарфору, запах табака, мускуса и пота заглушил благоухание роз, воздух вместо птичьих трелей наполнили людские голоса: