Вернуться в осень, стр. 96

Твари наверху ждали. Земля перед входом была просто испещрена разложенными усами. Он сразу кинулся в бой...

Это был не бой. Это было торжество! Торжество победы правильного решения. Торжество – хоть и печального, но не истязаемого совестью сердца. Торжество победы человека, победы над самим собой...

Он бил, уворачивался, смеялся, запрыгивал на спины, кувыркался под ногами и снова бил и приветственно кричал прибывающим новым тварям. Твари пытались его схватить, твари пытались его прижать и запутать – среди них не было тарантулов, тенетников, скорпионов и даже медлительных крабов – тех, которые убивают сразу. Магром хотел его взять живым. А он смеялся и дрался, дрался и смеялся. Пока на поляне не стало трудно двигаться из-за огромных мертвых тел и пока не начали уставать руки. И как только почувствовал, что уже все, что уже конец, что он на пределе сил, то разбежался и прыгнул вниз. В дрожащее марево бездонного разлома...

Воздух потряс торжествующий крик – он не хотел в этот момент пускать в сердце печаль. Но крик оборвался – вряд ли кто-то успел бы заметить, как в клубах горячего пара внезапно пропал человек... Так и не успев достигнуть дна.

– Сережа?

– Лена? Это ты? Почему так темно, я ничего не вижу.

– Еще рано быть свету. Ты молодец, Сережа. Я знала это, я всегда знала и верила в тебя.

– Только от этого не легче, Ленка...

– Да, Сережа. Но по-другому и не может быть.

– Почему? Ну почему, а? Почему так тяжело и горько...

– А как ты хотел, Сереженька? Чтобы легко и радостно? Тогда это не будет подвигом.

– При чем здесь подвиг, Лена...

– При том, хороший мой. Человек познается по тому, какие поступки он совершает и от чего может отказаться во имя добра. Согласись, броситься в реку и вытащить девушку, если ты хороший пловец, совсем не подвиг. Для тебя лично. И махать мечом, и убивать пауков тебе легче, чем любому из жителей Шеола. И даже прыгнуть к гоблину – человеку, который ищет смерти – совсем не заслуга. Каждый человек индивидуален, и с общими критериями к поступкам подходить нельзя. Для кого-то бросить курить – гораздо труднее, чем броситься грудью на амбразуру. Или просто отказаться от утреннего кофе, или отдать нуждающемуся последние деньги...

– Мне совсем не до философии, Лена. Прости...

– Я понимаю, Сереженька. Держись.

– Куда ты опять, Лена, подожди – не уходи! Побудь рядом, пожалуйста! Что теперь со мной будет?

– Прощай, дорогой мой, крепись. Помни – тебя любят столько людей...

«...Давление стабилизировалось, пульс нормальный, – сказал совсем рядом чей-то голос. – Одну минуту... Он приходит в себя». Перед глазами начали блекнуть, растворяться и исчезать многочисленные огоньки – целые галактики звезд. Некоторые, особенно яркие и настойчивые, еще держались какое-то время, но потом начали пропадать и они...

– ...меня слышите? – Голос сменился, теперь это уже был мужской, такой немолодой и уверенный голос. – Кажется, он уже очнулся.

Сергей открыл глаза. Белый потолок, белые стены, белые двери и белые окна с белыми домами за ними... Сверху склонился пожилой мужчина в очках, в белом халате и белом колпаке на голове, через шею змеей изгибается что-то довольно знакомое... стетоскоп. Врач. Дома. Елки же ты палки...

– Ну вот и хорошо, вот и ладненько, – спокойно проговорил мужчина, – минутку... – Он довольно бесцеремонно раздвинул пальцами Сергею веко и наклонился, что-то разглядывая. – Как вы себя чувствуете?

– Где я? – Голос был совсем слабым и непослушным. – Как я здесь оказался?

– Вот это как раз мы и хотим у вас спросить, – ответил доктор и выпрямился. – Откуда вы взялись на дороге? Откуда столько ушибов и ссадин? Вас что, сбила машина? Так, давайте по порядку. – Он повернулся и взял блокнот с ручкой. – Ваша фамилия?

– Какой, – выдавил из себя Сергей, – сейчас месяц?

– Месяц? – Тот даже не удивился. – Конец ноября, дорогой. Зима на носу. Так как фамилия?

– Ант. – Он закрыл глаза. – Простите... Антонов. Сергей Антонов...

Боже. Боже. О Боже... Может, это мне все приснилось?

Эпилог

Небо хмурилось, раздраженно наполняя воздух влажной холодной моросью. Такой же недовольный порывистый ветер заставлял нервно вздрагивать и трепетать флаг на шпиле небольшого ресторанчика, к тому же он как раз благородно расположился на взгорке – доступный ветрам и хорошему обзору, до самого горизонта...

– Хозяин. – Молодой человек облокотился о подоконник, заменяющий барную стойку. – Ну и погодка... Как вы думаете, они сегодня придут?

– Эх, молодежь, молодежь... – добродушно вздохнул полный господин в широком фартуке. – Как еще много вам надо учиться... Конечно, придут. Тут не играет роли погода.

– Они... Как будто что-то потеряли. Что-то очень важное, что-то такое, что теперь невозможно найти...

– Да. Частичку самих себя. А это – очень долгая боль...

Он был старым и опытным, этот хозяин, и никогда не ошибался. Потому что в своей жизни видел очень много разных людей...

И они появились. Как всегда, в свое обычное время – две плотно закутанные в плащи фигурки. Молодая женщина и девочка – мать и дочь. Тихо поднялись по мокрой лестнице, прикрывая лица от ветра, и скромно сели на свое обычное место – у ограждения. И замолчали, подперев подбородки руками и уставившись вдаль, за горизонт, каким-то непривычно тихим, кротким и грустным взглядом...

Хозяин неслышно поставил на столик бутылку ангорского рома – они всегда заказывали одно и то же. И всегда уходили, так и не распечатав. Каждый вечер всегда вместе, как будто привязавшись к этому месту какой-то невидимой, но очень важной и прочной ниточкой. С самой осени. А на дворе уже поднималась весна...

г. Минск, сентябрь 2005 – июнь 2006 г.