Изольда Великолепная, стр. 43

– Сколько ему было?

– На момент нашей свадьбы – пятьдесят восемь.

Черт, после такого жизненного опыта я бы тоже в лесбиянки подалась. И чем этот ее муж, пусть давным-давно мертвый, лучше осужденного сегодня урода? Тем, что не убивал?

– Сначала было сложно. Отвратительно даже. Но мне помогала Аля.

Щетка коснулась волос. У Ингрид были мягкие чувствительные руки, которым подчинялись даже мои непослушные кучеряшки. Они отрастали с какой-то безумной скоростью, а постригать их куафюр отказывался наотрез.

– Это моя… тень. Правда, тогда Аля не была тенью. Другом – да. Еще имуществом, которое в числе прочего отошло к мужу. И у него был выбор, кого из нас навестить.

Ингрид расчесывала волосы, я слушала.

– Иногда Аля сама звала его к себе, чтобы я отдохнула.

Это мерзко. Неправильно.

– Все по закону, Иза. Он разрешает свадьбы с двенадцати. Когда я забеременела, мой муж стал почти все время проводить с Алей. Ей было очень тяжело, но мы надеялись, что скоро все закончится… мы взрослели, рано или поздно он потерял бы интерес. Все почти получилось.

– Почти?

– Он сделал Алю тенью. Знай я об этом намерении, сама бы его удушила. Я часто это представляла, как беру подушку и прижимаю к его лицу.

– И ты не пыталась остановить…

– Пыталась. Но что я могла? По закону женщина принадлежит мужу. В буквальном смысле слова. И все ее имущество тоже принадлежит мужу. Он был в своем праве.

Ингрид подхватывала пряди шпильками.

– Аля жива. И здорова. Она лишь перестала быть собой.

– Ты можешь ее отпустить?

– Могу. Как и ты можешь отпустить канарейку из клетки. Долго она проживет на свободе? Я ее даже отослать не смею. Она так радуется, когда видит меня. Когда служит мне. Она счастлива, и все, что в моих силах, – дать ей это счастье.

– Тебе больно? – Я остановила руку Ингрид. На широком мужском запястье дрожала нить пульса.

– Видеть ее такой? Да. Я тебя расстроила? Извини. Я не собиралась рассказывать все, но как-то само вышло.

Сколько лет она хранила свою тайну, которая ни для кого тайной не была? Так ведь и с ума сойти недолго.

– Зато теперь я не принадлежу ни отцу, ни мужу. И эта свобода стоила нескольких неприятных ночей.

– А друга стоила?

Ингрид не ответила. Она взглянула в зеркало и отвернулась, не выдержав собственного взгляда.

– Реши для себя, стоит ли то, что ты имеешь и чего желаешь, нескольких неприятных часов.

Она говорит о казни, и она права. Мне придется быть. И делать вид, что все нормально.

Или все-таки заболеть?

– Иза, я знаю, о чем ты думаешь. Но запомни: прямого ослушания их светлость не потерпит. Не доводи его до края. Никогда и никого не доводи до края.

Ох, что-то возникли у меня сомнения по поводу той охоты, на которой супруг Ингрид расстался с жизнью. С другой стороны, в его-то возрасте приличные старики дома сидят, а не по охотам шастают.

Приличные старики не женятся на двенадцатилетних девочках.

А отцы не расплачиваются дочерьми за оказанные услуги.

– Кайя – хороший человек. Но никогда не становись между ним и законом.

Ингрид набросила на волосы отрез шелка и поднесла зеркало.

– Видишь? Тебе идет белый. Лучше думай о платье, ты уже решила, каким оно будет?..

Кот смотрел на Ингрид зелеными глазами. Некоторые женщины были умны, почти как кошки.

Глава 22

Обстоятельства

Юго симпатизировал объекту, а такое случалось нечасто. И подлежи объект ликвидации, Юго постарался бы убить его быстро.

Смерть без боли. Разве возможен лучший подарок?

А придется дать боль без смерти. Это плохо. Юго не любил так. Но договор был заключен, и слово сказано. Юго оставалось лишь дождаться команды. А команды все не было. И мир постепенно присасывался к Юго, окружая тончайшими нитями, которые весьма скоро станут прочны. Впрочем, Юго умел избавляться от подобных связей.

Позже.

Пусть мир привыкнет к нему и винтовке, которая ждала, как верная жена. Когда-нибудь время придет. А пока оно идет, Юго сам подыщет себе развлечение.

Заодно и проверит кое-что.

Скрытая дверь была именно там, где указал наниматель. И отворилась она со скрипом, жалуясь на то, что давненько не находилось желающих воспользоваться тайным ходом. Тоннель был узок, темен и сыр. Свет фонарика скользил с камня на камень, выхватывая крысиные гнезда и клочья старой паутины. Сами крысы предпочитали разбегаться, чуя в Юго соперника.

Вот и лестница.

Идти придется далеко, но тем лучше. Холод приятен: можно представить, что Юго дома.

Оказавшись в подвалах – проход стал шире и чище, – Юго сунул фонарик за ухо и достал свирель. Он давненько не играл колыбельных, но пальцы помнили последовательность. Тонкий, едва различимый звук отразился от стен, выплеснулся в широкий проток хода.

Спите, люди… вам повезло.

Юго не хочет убивать.

Спите крепко. Спите долго.

Звук проникал сквозь слои кладки, наполняя замок, как вода наполняет чашу. Свирель же пила силу. И Юго не без труда оторвал ее от губ. Проклятье! Он ведь умел рассчитывать площадь покрытия. Время растворяло знания Хаота?

Хотя… может, и лучше, что спят все. Меньше шансов, что какой-нибудь случайный невезучий человек встретится в самом неожиданном месте. Лишняя смерть – лишние вопросы.

Юго переступил через тело стражника и наклонился, чтобы снять с пояса ключи.

Второй… третий…

А вот и нужная дверь. Мюрич спал, как и прочие. Выглядел не сильно поврежденным. Ногти на руках содраны. Ссадины на лице. Верхние резцы аккуратно спилены. Но руки целы и ноги тоже. Мюрич не шелохнулся, когда Юго снял кандалы и когда разорвал грязную рубаху, чтобы воткнуть в подреберье шип. Вторым, куда меньшего размера и иной формы, он проколол губу.

– Тише, – шепотом сказал Юго, когда Мюрич открыл глаза.

– Т-ты?

После пробуждения тело некоторое время оставалось парализованным.

– Завтра тебя казнят. – Юго с интересом разглядывал человека, отчасти жалея, что лишает себя иного развлечения. Местные казни отличались занимательной изощренностью. – Это она виновата.

Мюрич заплакал.

Все плачут, когда приходит смерть. А Юго не станет. У всех свой срок. И разве стоит из-за этого лить слезы?

– Ты должен ей отомстить.

– Как?

– Убить. Пойдем.

Мюрич поднялся. Он сам не мог бы сказать, где заканчивается его воля и начинается другая, та самая, которая обрывает нити боли и заставляет идти. Мимо спящих стражников и тюремщика, что обнял пустую бочку. Мимо крыс, которые лишились возможности бежать. Вверх по лестнице.

И до двери.

– Иди, – сказал Юго, вкладывая нож в ослабевшие пальцы. – Убей ее. Это будет честно. Она ведь хотела, чтобы ты умер.

Вибрирующий звук коснулся раскрытой книги, перелистнув страницы. Пламя свечи вдруг накренилось, словно собираясь сбежать с восковой колонны. Дрогнули чернила в чернильнице. И перо, выскользнув из пальцев, упало на лист.

Урфин выругался – он не любил портить бумагу, но, глянув на черное пятно излишне идеальных для пятна очертаний, замолчал. Он закрыл глаза и, заткнув уши, прижался затылком к каменной стене.

Звук шел снизу, и сила его опаляла.

Вытащив из ножен палаш, Урфин покинул комнату. Мертвый компас в его руке застыл, указывая на подземелья. Урфин надеялся, что успеет добежать прежде, чем колыбельная окончательно пропитает стены замка. Но увидев спящую стражу, понял, что опоздал.

А стрелка компаса качнулась, меняя направление.