Крылья, стр. 75

Он должен!

Он сделает сначала это, а потом вернется в Город Семи Огней и расскажет Совету о своих догадках. Ущелье, что видел Шифто, могли проложить только Мастера Разрушители. И очень подозрительно, что как раз в том районе они и работали.

Почему Разрушители продались Аре? Они же в Золотом Корпусе, и первый их долг – защитить Тарию!

Еще несколько дней назад Итин надеялся, что война эта его не коснется. Для того чтобы заниматься войной, есть армия, Король-Наместник, боевые Мастера Силы, в конце концов. Его дело – строить, а не разрушать!

Но ведь коснулась… И он думает об этом день и ночь. Почему? Почему? Почему? А ответов нет!

Каждый раз, проходя мимо Мастеров Стихий, он бросал на них подозрительные взгляды, пытаясь понять, были ли среди них те, кто открыл дорогу арайцам. Те смотрели на него не менее подозрительно. Но игры в гляделки – пустая трата времени. Итин должен действовать.

Внутри все скручивало от страха, от недоброго предчувствия и от острой необходимости что-то предпринять.

Мало ему этих подозрений, еще и слова Алсо о долге, о зове сердца, о том, что нужно сделать… Итин слушал их и видел себя, стоящим перед Башнями Огней и не решающимся построить свою. Он – трус. Он всю свою жизнь боится. Боится, что его поднимут на смех, что его Дар окажется не таким уж великим, как ему казалось. Что кто-то посмотрит на его работу и скажет: «Ничего особенного! Зачем ты лезешь так высоко? Просто строй дома и дороги!» Его желудок скручивало от ужаса, когда он представлял, что его неказистую башню сносят Мастера Разрушители по распоряжению Совета и Короля-Наместника.

Может, так и было бы. Но, услышав слова Алсо, он вдруг понял, что ДОЛЖЕН ее построить, какой бы ни вышла она – ДОЛЖЕН! И будь что будет!

Он заберется так высоко, что Разрушителям лень будет сюда добираться. Он возведет свою башню, и ее будет видно вдоль всего участка дороги, который они строят. Может, когда он спустится, все будут смеяться над ним и его творением, но он все равно сделает это!

Тропа стала столь узкой и опасной, что захватывало дух. Итин остановился в нерешительности, сердце неистово колотилось: его отчаянный стук перекрывал даже шум ветра. Там, за узкой тропой, начинался широкий уступ, нависающий над пропастью. Площадка как раз для его башни. Он либо пройдет по тропе и построит башню, либо… Что либо? Остановится? Повернет назад? Как он делал все двадцать восемь лет своей жизни?

Сейчас! Он должен!

Итин ступил на тропу и, дрожа всем телом, пошел вперед. Туда, к уступу. Этот путь занял не больше десяти минут, но Итину казалось, что он шел по нему в страхе всю свою жизнь. С него градом катил пот, несмотря на ледяной ветер. Ноги, казалось, вот-вот откажут – так напряжены его мышцы. Палка в руках скользила во взмокших ладонях. Если он оступится… то умрет, а если повернет назад, то потеряет себя навсегда, и это хуже, чем смерть. Страх пил его кровь и глодал его плоть. Страх, против которого он выступил… Впервые осмелился перечить ему, впервые посмотрел в глаза, впервые не опустил покорно голову. Он не боевой Мастер, но это было сражение! Настоящая, жестокая битва. Или он, или его… Итин до боли в челюстях стиснул зубы, чтобы не стучать ими, и шел.

Последний шаг по самому узкому месту – и он на площадке! Мокрый от пота, тяжело дышащий, но живой. По-настоящему живой! Он поднял руки и закричал так громко, как только мог. Эхо подхватило его крик и разнесло по горам. Итину казалось, что он только что родился заново.

Вместе с криком развернулся Дар, Сила привычными плотными серыми нитями, похожими на проволоку, потянулась из его рук. Сегодня эти серые струны отливали серебром и искрились. Итин набрал полную грудь горного ветра, он наполнился музыкой гор, горьким ароматом трав, холодом снега с вершин, жаром сияющего солнца, крепостью каменной глыбы, красками заката. Он выплеснул все, что копил его Дар столько лет. Нити переплетались с немыслимой скоростью, танцевали в танце света и тени, выемок и выступов. Дар сплетал каркас, творил основание, подыскивал материал – которого здесь, в горах, было предостаточно. Итин задышал свободно: так, будто он долгое время находился в закрытой комнате, и вот – вышел на свежий воздух.

Сила использовала белый и черный камень, сплавляла и заполняла каркас. Для балконов и навершия Дар сплел настоящее кружево, не такое, как на мосту Тотиля: более строгое, похожее на морозный рисунок на окнах. По всей черной башне легли белые морозные цветы: у основания их было немного, а у вершины они взрывались ледяной феерией. Выросли витые лестницы внутри, комнаты со сводчатыми потолками, фигурные колонны, поддерживающие карнизы, устремился вверх сияющей иглой шпиль.

Дар занялся деталями. Итин застыл, весь поглощенный работой, лишь руки его метались в неистовом танце, следуя велениям Силы, и по вискам стекали капли пота. Он сотворил изо льда, сделав его неподвластным таянию, прозрачные витражи и разрисовал их по краям белыми цветами. Он выплавил двери из горной руды и украсил их резьбой, изображающей картины: куплеты песни гор – дерево на фоне горы; маки, растущие на склоне; олень на утесе. Прямо на стенах изнутри вдоль коридоров и лестниц он вырезал контуры бегущих к вершине волков, гибких и красивых животных. А на куполе башни он изобразил тарийское пламя из красного камня.

Под конец работы он обернулся к узкой тропе, по которой пришел, и создал на ее месте широкий мост с высокими и надежными перилами. Он тоже был кружевным, хотя строгая форма узора и отличалась от работы Тотиля.

Казалось, что прошло несколько минут, но он работал много-много часов. Может, даже целые сутки. Когда последняя деталь была завершена, Дар стал устало сворачиваться: не как обычно, судорожно сжимаясь и пульсируя, а будто бы собирающийся отдохнуть после тяжелого дня человек. Итин был слаб, но не чувствовал ни тошноты, ни дрожи, как обычно при оттоках, он вновь замерз – ветер продувал его взмокшую от пота одежду, он медленно, на плохо слушающихся ногах, вошел внутрь башни. Мебели здесь еще не было, но ветер сюда не задувал, и было тепло – стены еще хранили жар творения. Он опустился прямо на теплый пол, прижался щекой к сплавленным его Даром камням, закрыл глаза и уснул.

Глава 22

Суд

Хатин Кодонак

Во Дворце Огней сегодня людно. В Зале всеобщего созыва, вмещающего более двух тысяч человек, тесно от Одаренных. Здесь собрались все, кто находился в это время в Городе Семи Огней, а некоторые даже прибыли из провинции ради такого дела. Еще бы, против Мастера Силы не выдвигались столь серьезные обвинения вот уже более шестидесяти лет, с тех пор, как Мастер Ибисан Дарил, обученный в Академии Силы и получивший д’каж из рук Советника, объявил себя Царем Жады, что было запрещено Законом Тарии.

И вот теперь не кто иной, как он – Хатин Кодонак – обвиняется в предательстве, сговоре с враждебной Арой и смерти Одаренных.

Его подхватил серьезный смерч, закрутил и туго зажал, а теперь вот собирается бросить оземь с высоты птичьего полета. И ничего, кроме как скрежетать зубами, сделать он не может. Такой игры даже он, Мастер Стратег, не то что просчитать – предположить не смог бы.

Что произошло там, на поле в Межигорье, он до сих пор не понимает. Когда эффу осталось только сомкнуть зубы на его горле, зверь вдруг подпрыгнул и завизжал; визжал не он один – и те твари, что нападали на Кодонака, и прочие, по всему полю боя, верещали так, что не передать словами. Звук этот до сих пор преследует его в кошмарах.

Но несмотря на то, что эфф его не добил, Хатин тогда не надеялся остаться в живых. Он знал, что такие раны, как у него, далеко не каждому Целителю под силу, а уж тем, кто был среди выделенных для армии Мастеров Целителей, подобного точно не нашлось бы. Да и не в исцелении дело, еще раньше его должен был убить его отпущенный на свободу Дар, он уже ощущал, как огненной лавиной движется на него отток. А такие оттоки никто, даже Целитель большой Силы не остановит. Единственное, что хотел Кодонак узнать перед смертью – сколько его Мастеров выжило, скольким удалось спастись?!