Крылья, стр. 20

Вирд молча застыл, а человек, теряя терпение, стал обшаривать его свободной рукой и уже через миг нащупал у него за пазухой то, что искал. Убийца удовлетворенно хмыкнул, забирая добычу, и ловкая рука с кинжалом взлетела к горлу Вирда, в то время как вторая змеей обхватила его плечо и грудь – ночному охотнику показалось более надежным и тихим перерезать жертве горло, чем вспарывать бок.

Но нож только скользнул по шее… Послышался полустон-полувскрик – и руки, разомкнувшись, раскинулись в стороны, а высвобожденный из смертельной хватки Вирд повалился на землю, держась за горло. Из неглубокого пореза сочилась кровь. Луна вновь вышла из-за облаков и осветила фигуру Гани Наэля, стоявшего над растянувшимся в нелепой позе телом неудавшегося убийцы.

– Ты ранен? – спросил Мастер Наэль.

Вирд только захрипел в ответ, его горло болело невыносимо. Он увидел ошейник эффа в мертвой руке убийцы и неловко потянулся к нему дрожащей рукой, но в глазах снова потемнело, и Вирд отшатнулся, так и не достигнув цели.

Гани, заметив его попытку, нагнулся и подобрал сокровище Вирда. Он посмотрел на него – странную шипованную вещь красного цвета, держа на вытянутой руке:

– Что это? Пояс? – Ошейник эффа действительно был так велик, что мог бы служить поясом для человека чуть потоньше Вирда.

Вирд вновь слабо захрипел, судорожно схватил и спрятал за пазуху протянутую Наэлем вещь.

Послышались голоса, и из-за груды камней появились, держа перед собой горящие факелы, охранники каравана, возглавляемые одноглазым.

– А-а!.. – громко и насмешливо протянул Гани Наэль. – Не бойся, Вирд! Мы спасены! Доблестные стражи явились на выручку. – Он не спеша нагнулся к трупу, глядящему остекленевшими глазами на полную луну, перевернул его, вытащил свой кинжал, торчащий у того в спине, и вытер об одежду убитого.

Охранники негромко переговаривались, все больше бранными словами, и оглядывались по сторонам. Одноглазый пнул ногой мертвеца и стал осматривать. Он вытянул из обмякшей руки кинжал, пустивший Вирду кровь, и поднес в свете факелов к единственному глазу.

Вирд, так и оставшийся сидеть на земле перед трупом, смог разглядеть, что рукоятка кинжала выполнена в форме какого-то животного, застывшего в прыжке. Гани Наэль подошел и протянул руку к одноглазому, тот молча вложил клинок в ладонь Наэля.

– Что это за оружие? Оно что-то значит? – спросил Мастер Музыкант, внимательно рассмотрев находку.

И одноглазый, вздохнув, ответил:

– Ночной охотник – «городской эфф».

Вирд вздрогнул, услышав это слово, и понял, что зверь на рукоятке – эфф.

– Я чужестранец, – чуть раздраженно продолжил Мастер Музыкант, – и не знаю всех тонкостей Ары, но слышал, что эффы – это такие звери, которые охотятся за беглыми рабами.

– Все так, господин Гани Наэль, – произнес одноглазый, стараясь не смотреть на Гани, ему было не по себе, ведь музыкант расправился со злоумышленником раньше, чем он и его люди поняли, что происходит в лагере, – эффы охотятся за рабами, а этот… – он пнул ногой труп убийцы, – «городской эфф», они так называют себя. Обычные наемные убийцы. Они подражают чем-то зверям и стараются отрезать голову, чтобы принести ее заказчику.

Вирд судорожно сглотнул.

Наэль хмыкнул и пробурчал:

– Зачем ему понадобилась моя голова?

Одноглазый пожал плечами, а стоящий рядом утариец ухмыльнулся, показывая белоснежные на черном как ночь лице зубы:

– Может, какая к’Хаиль наняла? За то, что ты на ней не женился!

И все они, Мастер Наэль в том числе, громко захохотали.

Вирд не сразу понял, что учитель прикрывает его, не желая, видно, чтобы кто-то заинтересовался, зачем за учеником пришел убийца.

Вирд больше не мог сидеть и, растянувшись на земле, закрыл глаза.

Опять за ним послали эффа, и опять смерть его не достала…

Глава 5

Раздумья

Гани Наэль

Два огромных отвратительных зверя разлеглись, без всяких клеток или хотя бы цепей, у крытой холстом повозки, на козлах которой сидел высокий и худощавый, смуглый, как большинство южан, человек в зеленой рубахе и кожаном, тоже зеленом жилете – смотритель эффов. Он был полностью лыс и не считал нужным прикрывать свою сверкающую голову чем-либо, несмотря на жарко палящее солнце.

Гани Наэль так и не выяснил для себя, являлись смотрители рабами или же вольнонаемными. Этот вот – не носил ни пояса, ни платка, но все знали, кто он и чей.

Повозка смотрителей и следующие за ней пара эффов находились всегда в самом конце каравана и на стоянке держались отдельно. Еще бы… Только один запах чего стоит! Да и нечего зря пугать людей! Если он – Гани Наэль (не страдающий от трусости и заверенный самой к’Хаиль Фенэ, что ему – свободному, ничего не грозит) покрывается при виде этих тварей холодным потом, то рабы наверняка падают в обморок, когда это чудовище приближается к ним. Он и сам, будь он рабом, наложил бы в штаны…

Зачем только госпожа Фенэ тащит этих тварей с собой? Ведь все равно их оставят на пограничной заставе, что перед перевалом – в Тарию их вывозить запрещено. Да и вообще, зачем она едет в Город Семи Огней? Это Кох-То просто хочет поглазеть на Кружевной мост, а к’Хаиль Фенэ… Очень неглупа, с прекрасным чувством юмора, с карими хитрыми глазами. На такой Наэль, пожалуй, женился бы, согласись она жить в Тарии. Вот только к’Хаиль предпочитает молоденьких, вроде своего Ого. Да и не из тех она, кто, купившись на сладкие песни Мастера Музыканта, теряет голову. Чтобы заинтересовать Фенэ, нужно нечто большее, чем парочка историй про Тарию и парочка баллад про вечную любовь.

Мастер Наэль вертел в руке недавно приобретенный трофей – кинжал убийцы, этого «городского эффа». Рукоятка выполнена из белой кости… довольно искусно. Он взглянул на резного, затем на живого эффа: сходство определенно есть. Что же все-таки это за тварь такая? Совет Семи многое бы отдал, чтобы заполучить живого эффа. Но законы Ары очень строги, и император тщательно охраняет свою тайну.

Всем эффам ведется строгий учет, их ежегодно переписывают. Императору не нужно следить за всеми владельцами эффов, достаточно строго контролировать заводчиков, а таких только восемь (Фенэ, кстати, одна из восьми). Лишь им разрешено держать у себя полноценных самок и самцов и получать потомство, каждый предназначенный для продажи эфф подвергается специальной процедуре, лишающей его возможности размножаться. Заводчики, если не желают, конечно, лишиться головы, должны в свою очередь контролировать тех, кому они продали зверей: вести соответствующие записи и проверки. Ведь каждый хозяин-заводчик отвечает за рожденного у него эффа на протяжении всей жизни животного.

У эффа два главных инстинкта: отгрызть голову тому, за кем его послали, и принести эту голову хозяину. Говорили, что эфф кладет принесенную голову прямо перед к’Хаэлем, даже если этот к’Хаэль только вчера его купил. Но кто знает, может, это все россказни, и эфф приносит голову смотрителю, получая за это сахарок… Наэль усмехнулся: эфф, выпрашивающий сахарок…

Император как коршун следит за передвижением этих тварей. Он и сам один из восьми, после того, как род со сложным для запоминания тарийца, даже с такой памятью как у него, Наэля, арайским именем был поголовно казнен из-за попытки продать слепого щенка эффа без ошейника в Доржену. Наверняка это дело хотела провернуть Тария. Кто знает, может, император выращивал у себя боевых эффов: тварей не для ловли беглых рабов, а для более практичных целей? Если учитывать еще и то, что император этот помешан на войне…

По той же причине и Совет Семи жаждет заполучить тварь, но никакие деньги и посулы не могли заставить хозяина-заводчика продать им животного, а значит – расстаться с поместьем, родовым именем, семьей и конечно же головой, да и со всем, что для этих арийцев могло считаться важным и дорогим.

Звери выглядели вялыми и спокойными, но все равно… Что такому стоит одним ударом лапы перебить Наэлю позвоночник, даже если его голова твари и ни к чему?