Спасенное имя, стр. 26
— Не-на-ви-жу! — И он склонился над проводом. — Всех взорву.
В тот же миг он вскрикнул, захрипел и стал медленно оседать. Его била короткая сильная дрожь. Попытался оторвать руку от провода, но не смог.
Старухи в черном подошли вплотную.
— Помогите! — закричал Гринюк и упал ничком. — Руку… Дайте скорее руку.
Тяжелое его туловище содрогалось от дрожи.
— Господи, — сказала первая старуха. — Да это же святой человек!
— Панаит, — уточнила вторая.
— Что с ним? — спросила первая старуха.
— Сатану изгоняет, — ответила вторая.
— Дух сошел… Дух.
И старухи пали на колени.
— Помогите, — стонал Гринюк. — Руку…
Но старухи не слушали его.
— Ниспошли благодать.
— Лучом прозрения озари.
Думитраш, махнув рукой, побежал к движку. Вскоре он вернулся с шофером Андриешем.
Старухи поднялись с колен и бочком подались в кусты. Гринюк сделал отчаянное усилие оторваться.
— Что ж, — сказал Андриеш, — он нашел свою смерть.
— Его суд должен судить, — строго заметил Димка.
— Верно, — вздохнул Андриеш.
Из деревянной будки, стоявшей у движка, выглянул худой, высокий парень.
— Выключи движок, — крикнул ему Андриеш. — А вы, ребята, срочно сыщите милиционера Цуркана.
«А танк я все равно найду»
Лица, лица, повсюду — лица… Морозан метался в штольне, освещая стены фонариком, и ему казалось, что из каждого темного угла глядели на него глаза Хамурару.
Морозан вынул из кармана бутылку с пестрой змеей. Жадно сделал несколько глотков, а потом швырнул бутылку под ноги. Тупо уставился в землю. В острых осколках стекла лежала змея…
И снова перед ним груда серых ящиков, зеленые папки с делами… Сыплются на землю фотографии, летят черные орлы на белых бланках. И вот наконец то, что он искал: досье на Морозана, пачка этюдов на жести. И опять — лица, лица, лица, которые почему-то сливаются в одно огромное лицо Самсона Хамурару…
Слабый шепот пополз по земле, но так и не был услышан Морозаном. Гришка, придя в себя, снова терял сознание. Он перегрыз веревки, но на это ушли все силы. В подземелье возникли неясные звуки, родилось эхо. Оно покатилось по штольне, с каждой минутой всё увеличиваясь и разрастаясь:
— Э-э-эй!
Морозан поднял голову, прислушался…
Круду с милиционером Цурканом искали ребят. На перекрестке они остановились.
— Я — направо, — сказал Круду.
— Добро, — кивнул Цуркан.
Через некоторое время Морозан услышал голоса. Из угла метнулась чья-то тень.
— Дяденька Цуркан!
Тень обняла его сапоги.
— Ника, ты?
Цуркан осветил ее бледное лицо, перевел луч фонарика в угол. На земле сидел Михуца.
— Ушел Гришка, — сказал он, вздохнув. — А мы совсем заплутали.
Цуркан молча обнял ребят.
Уничтожив досье и сунув за пазуху этюды, Морозан взял «летучую мышь». Сделал несколько шагов и замер. Прямо на него из тьмы, освещенное ярким светом фонаря, надвигалось лицо со шрамом на щеке. Морозан протер глаза, но видение не исчезло. Отчетливо слышался скрип щебенки.
Морозан укрылся за выступом стены. Нагнулся, пошарил по земле, поднял железный прут, согнул о колено. Все, теперь он навсегда избавится от наваждения.
Морозан примерил на своей шее прут. Притаился. Рядом скрипнула щебенка. Пропустив Круду, он вышел на цыпочках из-за угла, сделал резкий выпад и охватил сзади прутом горло Ариона.
— Морозан! — закричал выползший из-за ящиков Гришка.
Морозан обернулся. Гришка вцепился в его ногу и что было сил дернул на себя. Морозан упал, разбив лампу, но тут же оттолкнул Гришку, вскочил и скрылся во тьме.
— Стой! — покатилось по штольне. — Стрелять буду.
Эхо разнесло топот ног по всему подземелью. Вдогонку хлестнул выстрел…
Из овчарни, лаз в которой был также расчищен, вышли Михуца с Никой, Гришка и подполковник Круду. Яркое солнце ударило им в глаза. Небо было таким ясным, таким синим, что казалось горячим. Ника закрыла лицо руками, Михуца зажмурился, а Гришка, пошатываясь, шагнул навстречу Кайтану. Федор Ильич обнял его за плечи. Зарничники заулыбались.
Всплеснув крыльями, затрещав и захлопав клювом, подскочил к Михуце Филимон. Мальчуган обнял его за шею, а тот положил ему клюв на плечо. Родика утирала платком слезы.
— Всюду ты суешь свой нос, Михуца.
— Плакать — это знаешь что? — спросил ее мальчуган.
— Не знаю, — улыбнулась она сквозь слезы.
— Последнее дело. Вот что.
Михуца сдвинул пилотку на затылок.
— Страшно под землей? — спросил Нику Кайтан.
— Страшно, — Ника прижалась к Кайтану. — А только нечистиков, деда, там не бывает. Понял?
Со скрипом отворилась дверь овчарни. На свет вышел Морозан, за ним, отряхиваясь, милиционер Цуркан. Морозан заморгал ресницами, протер кулаком глаза. Лицо было серо-зеленым, словно свет «летучей мыши», как пыль, глубоко вошел в его поры.
— Вот оно, лицо предателя, — сказала Печерская, волнуясь. — А я его помню другим…
Морозан передернул плечами, надвинул берет на лоб. Бросив взгляд в его сторону, Гришка пошел навстречу.
Морозан остановился, стал настороженно следить за Гришкой. Из бокового кармана джинсовой куртки маэстро выглядывало белое оперение стрелы.
— Спокойно, Григорий, — сказал Цуркан.
Но Гришка, не слушая, подошел к маэстро вплотную, выдернул из его кармана стрелу, переломил о колено и бросил себе под ноги.
— Это он стрелы подбрасывал, — сказал Михуца. — Чтоб мы на Гришку подумали…
— Доброжелатель, — шепнула Ника мальчугану.
Михуца сердито сунул палец в ухо.
— Опять плюешься?
Серая «Волга» председателя стояла у ворот Михуцыного дома. Димка в последний раз окинул взглядом двор, сарай, где так сладко спалось на сеновале, и ему стало немного грустно.
— Дим, возьми. — Ион протягивал другу «Космолет». — Вспоминать будешь…
Димка молча стиснул руку Иона. Во двор вышли Родика с Анной Владимировной, из-за угла показался Михуца, за ним Филимон.
— Садитесь, — торопил Андриеш. — Время!
Попрощались. Первым полез в машину Каквас. «Волга» рванула с места. На крыльце заметалась с платочком бабушка Василина, снял соломенную шляпу дед Трифан.
— Приезжайте! — крикнула Родика.
Михуца замахал хворостиной, Филимон захлопал клювом.
И вот они едут знакомой дорогой. Впереди — холм, кладбище, интернат, где живет и учится теперь Анна-Мария. Старой овчарни с ее пугающей надписью на стене «Кто сюда войдет, тот без головы уйдет» уже нет. Ее недавно снесли. Зато неподалеку высится новый памятник партизанам с барельефами Анны Печерской.
— Останови, Андриеш, — сказала Анна Владимировна.
Собрав букет полевых цветов, она с Димкой пошла к памятнику. Положили к подножью цветы, помолчали.
— Абабий, — прочитал Димка, — Безбородько, Хамурару…
Он задумался. Как быстро привыкаешь к новому! Будто и не было здесь никогда фамилии Морозана, и не писал упрямо каждый день углем на памятнике Гришка Стынь-Трава фамилию своего деда, и не стирал ее тщательно Ион. Золотыми буквами сияло теперь тут имя Самсона Хамурару.
— Ма, — сказал Димка, когда они сели в машину. — Мне бы с Гришкой попрощаться.
Анна Владимировна молча кивнула. Но шофер Андриеш пожал плечами.
— А где его искать, Гришку-то?
— На Днестре, — сказал Димка.
«Волга» поехала вдоль берега реки. Мимо тянулись кусты, густые заросли камышей, пахло водой, свежей зеленью, сырой землей.
У знакомого острова «паслась» Гришкина «Стрела». Она уткнула свой острый нос в камыши и слегка подрагивала. Лодка была пуста. Димка огляделся. Где же Гришка? Чуть дальше на берегу кто-то лежал. Видны были его босые ноги. Несколько человек склонились над ним и что-то делали. И вдруг от толпы отделились двое. Димка внимательно вгляделся в их лица. Это были Думитраш с Ерошкой. Они что-то кричали ему, размахивая руками. Но он ничего не мог разобрать. Тогда из толпы выскочила Ника. Через плечо у нее на шнурке висели боксерские перчатки.