Рукоять меча, стр. 34
Аканэ, учитель мой, наставник, великий воин – что же мне делать? Я могу перекроить действительность и изменить лицо мира – так почему же я не могу наставить на ум сопляка, еще не окончательно ставшего мерзавцем? Я испробовал все, что мог, и ничего не добился. Аканэ, ты был мне отцом, ты был мне братом, ты научил меня всему – так почему же ты не научил меня, как мне самому стать учителем? Что мне теперь делать, Аканэ?
Глава 4
ЗЕМЛЯ И ВОДА
Эти слова не давали Гобэю покоя. Фраза, которую он поначалу даже не заметил, преследовала его неотступно. Треклятый Кенет многое преувеличил, многое сказал сгоряча, кое-что явно выпалил с желанием обидеть… но не это. Не эти слова.
Как он там говорил? «На меня это не действует. Понимаете, я все это уже слышал»…
И потом, немного погодя… «Убогая у вас фантазия. То же самое и почти теми же словами»…
И самое главное – то, что едва не ускользнуло от внимания разгневанного Гобэя… «А вы и не можете помнить».
Пусть бы Кенет даже и попадался ему когда-то на жизненном пути! Не беда и то, что Гобэй уже пытался прочесть ему свою обычную лекцию. И то, что она не возымела обычного действия, – тоже не самое страшное. Хуже, конечно, что Гобэй напрочь забыл об этой встрече… так ведь мало ли жаждущих мудрости подростков млели, выслушивая его откровения! Немудрено и позабыть, перепутать одного подростка с другим. Нет, это все ерунда, мелочи…
Но почему он так уверен, что Гобэй не просто позабыл об их встрече, а не может ее помнить? Не вспомнить, а именно помнить?
Откуда в его голосе взялась несокрушимая уверенность?
Многие маги умеют стирать память, и Гобэй в их числе. Потому-то он и не сомневается, что его никто не заставлял забыть. Стертую память можно восстановить – пусть обрывочно, пусть не полностью, но можно. Никто и никогда ничего не забывает полностью. То, чего не помнит разум, помнят чувства. То, чего не помнят чувства, помнит тело. Чтобы полностью, без остатка стереть из памяти человека даже самую ничтожную мелочь, его надо убить. Пока человек жив, хоть что-то в нем помнит. Память неподвластна магии. Недаром Гобэй так старался заставить своих учеников жить только жизнью разума: память ума ничтожна по сравнению с памятью тела или чувств. Чем раньше и полнее ученик станет жить только разумом, тем быстрее он забудет, что его воля отныне ему не принадлежит. Но и этот способ небезупречен. Стоило пленнику пробудить в Кэссине хоть какие-то чувства – пусть даже ненависть к себе, – как память тела и чувств властно напомнила ему о том, кем он был когда-то, и мальчишка начал ускользать из-под контроля.
Кстати, а что этот недоучка сейчас поделывает?
Гобэй мельком взглянул в магический шерл. Увиденное не особо его встревожило. Кэссин лежал в своей постели полностью одетый, вперив безучастный взгляд в потолок. Ну-ну, не так уж и плохо. Ускользает от контроля… но все-таки не совсем. Конечно, особого восторга он не испытывает – а ведь сам факт получения приказа должен был заставить его плясать от радости. Но и признаков горя или недовольства тоже не наблюдается. Он и не думает осуждать своего обожаемого кэйри… впрочем, он и вообще не думает. Взгляд совершенно бессмысленный. Обычно решительно сжатый рот вяло расслаблен. На лбу не блестит лихорадочная испарина. Парень ни о чем не думает, он просто отдыхает после трудного дня: завтра его ожидает куда более трудный день, а в преддверии тяжелой работы не грех и отдохнуть. Не очень-то похоже на прежнего Кэссина – но и ничего такого, о чем бы стоило тревожиться.
Удостоверившись, что Кэссин не обременяет себя размышлениями и никаких действий не предпринял, Гобэй мигом утратил к нему интерес. Собственно, и интересоваться-то нечем: что нового можно узнать о людях, наблюдая за еще одним человеком? Все они в той или иной степени похожи. Хоть и кажется иногда, что уж этот человек скроен из иной плоти, не той, что все прочие смертные, ан нет! Плоть на поверку оказывается той же самой. Скучные создания – люди, и жить среди них скучно: достаточно беглого взгляда, и ты уже понимаешь, кто перед тобой, и можешь предсказать его будущее совершенно без риска ошибиться. И на что существуют гадальщики по знакам имен? Бесполезные дармоеды. И без гадания об этих скучных существах можно вызнать все, что заблагорассудится.
Так что не стоит тратить свое время на размышления о Кэссине и длительные наблюдения. Неинтересно. А вот то, что в запале брякнул Кенет… вот это и впрямь интересно.
Гобэй не может помнить… а Кенет, выходит, может и помнит? Весьма интересно… и необычно.
Гобэй задумчиво потер подбородок.
Кенет Деревянный Меч не зря назвал его умным человеком. Рассуждать Гобэй всегда умел на славу. Было бы над чем рассуждать, а уж выводы он сделать всегда сумеет. А тут есть над чем порассуждать… запальчивая откровенность к добру не приводит, господин пленный маг. Ты непреднамеренно выдал мне очень важные сведения… и не обессудь, что я ими воспользуюсь.
Итак, начинаем рассуждать.
Гобэй не может помнить об их предыдущей встрече, и Кенет в этом так неколебимо убежден, что аж с души воротит. Значит, тут дело не в стертой памяти. Уж настолько этот великий маг должен разбираться в собственном ремесле, чтобы понимать, что полностью лишить человека возможности что-то вспомнить не в силах никто и ничто. Разве что смерть – так ведь Гобэй вроде бы жив, и никто его не убивал.
А если не смерть… тогда остается только одна возможность!
Поначалу Гобэй от этой мысли попросту отмахнулся. Незачем тешить воображение мыслями о том, что вот если бы да кабы… Такое ни одной живой душе не под силу… а что, если под силу?
Изъять из действительности память о чем-то можно только вместе с действительностью.
А что, если именно это и произошло?
Тогда понятно, почему Гобэй ничего не помнит о встрече, которая случилась совсем в другой действительности. Он и в самом деле ничего не может о ней помнить. Зато возникает новая и весьма неприятная загадка: почему об этой встрече так хорошо осведомлен Кенет?
Старые легенды гласят, что помнить оба мира – тот, что был прежде, и тот, что возник на его месте, – могут только драконы. Или те, в ком течет хоть капля драконьей крови. Те, кто смотрит на синеву неба такими же синими глазами… но глаза у Кенета совершенно обычные, как у всех людей… и все же он помнит!
Гобэй вздрогнул – впервые за долгие годы. Он давно отвык бояться. Он давно не сталкивался с тем, что могло его испугать… но если его догадка справедлива – какая опасность его подстерегает! Но и какое немыслимое могущество он сможет поглотить в случае успеха!
Ибо не только драконы помнят прежнюю действительность. Ее помнит и тот, кто ее изменил.
А если Кенет не дракон и не потомок драконов… тогда остается только одно.
Неужели этот молодой простофиля может изменять лицо мира по своей воле?
Да нет же, нет! Маг, обладающий такой силой, не стал бы рассиживаться в темнице, пусть даже и сколь угодно удобной. Он бы стер Гобэя с поверхности земли в самом прямом и недвусмысленном значении этого слова.
Хотя он что-то такое говорил, что здесь, в месте средоточия Гобэя, он не может воспользоваться своей силой по причинам, пониманию Гобэя недоступным… а вдруг он и на сей раз не солгал? До сих пор Гобэй еще не слышал от пленника ни единого слова лжи. Ему случалось перехлестнуть через край – но не солгать. Да знает ли он вообще, как это делается?
Значит, в руки Гобэю попал маг, который способен изменить мир, но почему-то не может сейчас даже изменить к лучшему свое положение…
А если нет?
Впрочем, стоит ли пускаться в догадки, когда есть надежный способ узнать правду? Не от пленника, конечно. И не от драконов: где уж Гобэю раздобыть дракона на ночь глядя да еще заставить его отвечать?
Вот когда сказалась дальновидность Гобэя! Он предоставлял господину Главному министру магов-шифровальщиков – и господин министр не мог не оказать Гобэю ответной услуги. Он ее и оказал. И весьма гордился своим даром: добыть одну из драконьих книг его людям стоило неимоверных усилий. Гобэй же отнесся к подарку весьма пренебрежительно: пользы в нем он не усматривал решительно никакой. Иные маги жизнь посвящали поиску драконьих книг – но не Гобэй. Это все равно что посвятить жизнь поиску определенного листа с определенного дерева: предположим, ты его найдешь – а что ты с ним дальше делать-то станешь?