Меч без рукояти, стр. 84

– Я так мыслю, вы и от нашей… м-м-м… помощи не отказались бы? – напрямик спросил Хэсситай.

Бывший киэн незаметно подмигнул ему: дескать, молодец, быстро соображаешь.

– Был бы прямо-таки счастлив, – просиял хозяин. – Только не сегодня, конечно… скажем, через неделю, когда суматоха уляжется… а до тех пор о пропитании, господин мастер, не беспокойтесь.

– Почту за честь, – учтиво согласился Хэсситай. – Сегодня мы никак не могли бы… у нас сегодня вечером дело есть… вы ведь меня понимаете?..

Хозяин утвердительно кивнул: а что тут не понять – дело нехитрое. Не он один такой умный. Многие сейчас набивают мошну, торгуя смехом из-под прилавка. Контрабанда – она и есть контрабанда. Всегда была и всегда будет. Кем-то заезжие киэн уже сговорены – чего ж тут непонятного? Главное, что и ему они обещались без обману – а значит, внакладе он не останется.

– Заняты мы сегодня, – повторил Хэсситай. – А вот через неделю – с премногим удовольствием.

Глава 10

Миновать стражу и проникнуть во дворец оказалось, против всяких ожиданий, делом нетрудным. Байхин даже в самых смелых своих чаяниях надеяться не смел, что охрана может быть настолько беспечна. За спинами этаких остолопов он и сам мог бы проскользнуть незамеченным, а уж под началом Хэсситая – тем более. Трудности начались в коридорах Внешнего Дворца.

Меньше всего Байхин ожидал услышать этот ласковый шорох. Он подумал было, что ослышался, потряс головой – шорох не исчезал. Тихий, совершенно во дворце неуместный и оттого удивительно печальный шорох опавших листьев. Они не отзванивали еле слышно на ветру, как давеча в осеннем лесу. Шорох был прерывистым, наподобие всхлипываний – откуда же взяться ветру в дворцовых коридорах? Разве только если сквознячком протянет, когда очередной слуга распахнет дверь, чтобы внести в пиршественную залу поднос с яствами или кувшин вина. Или взметнет листву с мрамора длиннополый кафтан кого-либо из придворных, покинувшего на время своих титулованных сотрапезников. Хэсситай сделал шаг, за ним другой. Листва всплакнула, потянулась за его одеждой и вновь улеглась.

– Это, выходит… – прошептал Байхин, бледнея в темноте от внезапной догадки – благо еще, что в темноте не видать. – Это нас, выходит, ждали… и листьев насыпали… чтоб мы не могли пройти незаметно.

– Если бы, – сквозь зубы процедил Хэсситай. – Здесь о безопасности никто и не помышляет… А тот, кто помышляет, таких глупых ловушек не устраивает. Здесь просто пируют.

– Так и что? – не понял Байхин.

– Пируют, – терпеливо повторил Хэсситай. – Листва-то осенняя, взгляни.

Байхин осторожно поднял с пола несколько листьев и поднес поближе к окну, стараясь в неверном лунном свете разглядеть их. Прав оказался Хэсситай – листва была осенняя, тускло-рыжая и лилово-красная в лунном свете. Края и кончики листьев мутно отблескивали серебром и золотом.

– Что это? – растерянно произнес Байхин. Листья выпали из его рук, покружились немного и почти беззвучно опустились на пол.

– Роскошь, – зло зашипел Хэсситай. – В здешних краях ни зимы, ни осени не бывает. Местные уроженцы иной раз и не знают толком, какая она из себя, осень. Зато они наслышаны, что знатные и утонченные ценители прекрасного в других странах любуются прелестью осенней листвы. Разве ж можно чужедальним вельможам хоть в чем-то уступать? Ни-ни. Их еще и переплюнуть надо, чтоб обзавидовались до смерти.

– Так ведь осень рядышком, за горами. – Байхин все еще ничего не понимал. – Перейди через горный проход, да и любуйся себе сколько влезет.

– И опять ты дурак выходишь, – возразил Хэсситай. – Тогда это станет удовольствием для простонародья. Слишком просто и слишком дешево. Тащиться через горы, чтобы посмотреть, как листья прямо на земле валяются, – разве ж это достойно вельможи? А вот бешеные деньги платить, чтоб тебе нагребли с десяток возов этих листьев, да не каких попало, а самых отборных, листочек к листочку, да чтоб доставили прежде, чем они посохнут-повянут, – это да, это по-княжески. А еще каждый листочек тронуть золотым или серебряным напылением… и опять же не как попало – поверь мне, над этим самолучшие художники не покладая рук трудились… и не на землю вывалить отмытую да расписную листву, а на мраморные полы, на шелковые полотнища, на дорогие ковры… Вот этим уже и придворному полюбоваться не зазорно. Он ведь не чета всяким там землепашцам вонючим и торговцам презренным. И иноземным вельможам тоже. Об заклад бьюсь, что весь Внешний Дворец листьями усыпан.

– Это же сколько золота… – почти неслышно присвистнул Байхин.

– Меньше, чем ты думаешь, – блеснул зубами в полутьме Хэсситай. – Придворные, конечно, народ безмозглый – а вот король хоть и безумец, но не дурак. Пыль в глаза пустить всегда приятно, особенно золотую, но перемалывать всю свою казну на пыль он не станет. Я слыхал, что после пира всю листву сей же час собирают и на вороха раскладывают – отдельно серебрёную, отдельно золоченую, а потом придворные ювелиры ее сжигают и все золото-серебро до крупиночки извлекают – и не приведи Боги им самой малости недосчитаться. Разбираться, кто украл, не станут – всех слуг через пыточную камеру пропустят, пока не возместят недостающее. Правда, теперь с этим вроде как полегче: прислуживают на пирах пустоглазые, а они без приказа не воруют. Конечно, если им прикажут… сам понимаешь.

– Так ты и раньше про этакое любование листьями слышал? – При слове “любование” Байхин поморщился: сам он хоть и в знатной семье рос, а таких безобразий даже за его кичливым отцом не водилось, и осенней листвой Байхин привык любоваться в ее естественном виде.

– Слышал, – признал Хэсситай. – Только одно дело – слышать, а другое – собственными глазами увидеть. Я и не предполагал, что это хоть вполовину так мерзко.

– А если слышал, – ядовито поинтересовался Байхин, – может, скажешь, как мы теперь через все это шуршание пройдем?

– Обыкновенно, – в тон ему ответил Хэсситай, – ногами. Сначала одну ногу перед собой ставишь, потом другую…

– Сам понимаю, что не на руках, – огрызнулся Байхин. – Тут ведь прокрасться немыслимо.

– А мы и не будем, – возразил Хэсситай.

– Но ведь нас услышат, – запротестовал Байхин. Хэсситай вздохнул.

– По-моему, ты наслушался всяких песен о деяниях великих героев и прочих баек. В жизни так не бывает. Зачем нам подкрадываться? Нас мигом заприметят. Мы просто пойдем. Как все. Подумаешь, услышит кто-то, что в коридоре зашуршало! Мало ли кто может там шуршать. Слуга выпивку несет, к примеру. Нет, приятель, если ты надумал незаметно подкрадываться, – Хэсситай покачал головой, – ты мне эти штучки брось, пока не поздно.

И с этими словами он ступил на ковер из листьев и зашагал, не обращая внимания на шорох.

Байхин волей-неволей последовал за ним. Неотвязный шелест по-прежнему преследовал его, мучил своей неуместностью, и Байхин что есть силы старался побороть себя и не вздрагивать на каждом шагу.

– Какого же я дурака свалял, – произнес внезапно Хэсситай самым что ни на есть обыденным тоном.

– В каком смысле? – не понял Байхин.

– В самом прямом, – тем же невыразительным тоном пояснил Хэсситай. – Я имел глупость пошутить. Подтрунивать над тобой начал. Тут моя магия во мне и колыхнулась. Я совсем упустил из виду, что король – тоже маг, а маги друг друга чуют… вот он и почуял, как сила во мне пошевелилась.

– Почем знаешь? – не поверил Байхин.

– Я тоже его почуял, – ответил Хэсситай, – Давно я с магами дела не имел, вот и позабыл… Тут-то мне и напомнилось. Ты прибавь шагу, прибавь. Магия, конечно, магией, но и о страже дворцовой забывать не стоит. Наверняка они уже вышли наперехват. Нам надо поспеть раньше.

– Уже не поспеем, – заметил Байхин.

– Слышу, – почти беззвучно шепнул Хэсситай. Действительно, мудрено было бы не услышать. Осторожный лязг несмелым тихим эхом отпрыгивал от стен – и, опережая его, вдоль по коридорам катились волны шороха.