Меч без рукояти, стр. 26

– Не далее как вчера вечером я вызволил вас из рук королевских палачей, – произнес маг, любуясь своими ногтями. – Я думаю, вы успели уяснить себе, что король настроен весьма серьезно.

Так эта пьяная до изумления копченая рожа и есть король? Да, Хэсситай, плохи тогда твои дела.

– Ему что-то от вас нужно, а вы молчите, – укорил пленника маг. Хэсситай хотел было возразить, что он знать не знает, что королю от него понадобилось, а и знал бы, все равно не сказал… но маг заговорил снова.

– Король может получить эти сведения от кого-нибудь другого, – произнес маг скучающим голосом. – И не говорите мне, что это невозможно. Вас не заинтересовало, как и почему вы здесь очутились? А зря, молодой человек. Зря.

Намек, по мнению мага, тонкий до невидимости. Нашел, на что намекать. Будто Хэсситай и сам не знает, что его предали. Его и мастера Хэйтана. Будто он сам при этом не присутствовал.

– А чем тут интересоваться? Предали меня, и все тут, – угрюмо ответил Хэсситай.

Маг такого ответа явно не ожидал – но от неожиданности оправился на удивление скоро.

– И продолжают предавать, – кивнул он. – Да вот, взгляните… – Он простер руку к зеркалу – и Хэсситай горестно застонал, увидев мастера Хэйтана на той самой скамье, с которой еще не смыта его собственная кровь.

– К сожалению, лица вашего наставника вы не видите, – слащаво посочувствовал маг, – а значит, не можете полюбоваться, как он губами двигает… говорят, Ночные Тени хорошо обучены читать по губам… Но это совершенно не обязательно. Вы можете послушать, что он говорит. Просто послушать.

Он подошел к стене и выдернул из нее затычку – маленький темный шарик.

– Слушайте, юноша, – прошептал Хасами. – Внимательно слушайте.

– А мальчики спрятаны надежно, – донесся до Хэсситая спокойный голос мастера Хэйтана. – Не всякая Ночная Тень даже с подсказкой сыщет… что уж говорить о людях короля…

О Боги всемилостивые и всеправедные!

– Домик в зарослях волнистых яблонь… маленький такой домик, обычней обычного… ищите хоть всю жизнь… не видать вам ни Тэйри, ни Аканэ, как ушей своих… хоть вы себе поперек лба третий глаз просверлите, чтобы лучше видеть…

Боги, а это еще что? Откуда Хэйтан знает, что младшенького Тэйри кличут? Я ведь его ни разу по имени не называл… неужели мастер побывал в домике без меня? Но тогда он должен, непременно должен был знать, что как раз сейчас Аканэ там нет, что я услал его в город на время… знать – и упомянуть… невозможно ведь предавать только отчасти, наполовину… а Хэйтан о домике соловьем заливается, а об отсутствии Аканэ хоть бы полсловечка молвил… невозможно предавать наполовину… да еще таким странным тоном: слова явно торжествующие, а голос спокойный, почти отрешенный… чему он радуется, если сам же и называет точное место: заросли волнистых яблонь неподалеку от клана… очень даже странно… да и слова, если разобраться, куда как странные… так мог бы говорить я, но не он… только голос его, а слова, злые, торжествующие, – слова мои, те самые, что я тысячу раз повторял себе перед тем, как уснуть.

Неудивительно, что Хэсситая насторожило то, о чем и не подумал мастер Хэйтан. Учитель не склонен бить тревогу, если ученик изъясняется в точности как он сам, его любимыми словами, даже если и заметит. Он не будет встревожен или обеспокоен: ведь сколько трудов он положил, вдалбливая ученику именно эти слова. А вот если учитель вздумает у ученика манеру разговора позаимствовать… такая несуразица не может сойти за правду. Не станет учитель дивиться и тому, что ученик повторяет его невысказанные слова: это же так естественно для ученика – проникаться мыслями наставника. Но учитель, повторяющий мысль ученика дословно…

Хэсситай какую-то долю мгновения сомневался в своей догадке – но, словно чтобы избавить его от сомнений, мастер Хэйтан продолжил говорить:

– И пусть ваши ищейки след вынюхивают, пока нюхло о камни напрочь не сотрут. А вот мяу вам, господа собаки! Мяу вам всем!

– Ну что, убедились? – Маг воткнул стенную затычку на прежнее место, погасил изображение в зеркале и испытующе воззрился на Хэсситая.

Так вот что за партия тут разыгрывается! Вот как ты хотел меня провести! Нет, ну до чего жалкая, до чего смехотворная затея!

Хэсситай и засмеялся. Он не мог сдержать смеха, даже если бы и хотел. Он не мог остановиться. Стоило ему только глянуть на придворного мага – и новый взрыв хохота сотрясал его. Хэсситай себе от смеха все лопатки о стену отбил, но даже боль в отшибленных лопатках тоже отчего-то была смешной донельзя.

– А вот мяу вам всем! – простонал Хэсситай. Слезы смеха градом катились по его щекам.

Лицо мага побелело. Он рывком распахнул дверь, едва не вывалившись наружу.

– Увести его! – закричал маг таким жутким голосом, что Хэсситай разразился еще одним приступом хохота.

Глава 7

Даже вернувшись в камеру, Хэсситай долго еще не мог успокоиться, припоминая перекошенное лицо придворного мага господина Хасами. И пусть кто-нибудь скажет королевскому узнику, что в его положении смех неуместен! Хэсситай и сам знал, что еще денек-другой – и ему станет не до смеха. И все же, вспоминая пакостного мага, Хэсситай долго еще смеялся. И даже когда он, отсмеявшись, задумался, с его разбитых губ еще долго-долго не сходила насмешливая улыбка.

И откуда только берутся на свете такие глупые маги? А заодно и такие глупые воины, как сам Хэсситай, если уж на то пошло? Ведь чуть было не поверил, котеночек безмозглый! Чуть-чуть было не попался в ловушку, расставленную крысой… а мог сразу же догадаться, что дело нечисто… ну, почти сразу.

И не в том даже дело, что мастер Хэйтан, выдающий кого бы то ни было кому бы то ни было, – это полнейший абсурд. Конечно, спервоначалу Хэсситай растерялся от неожиданности. Но потом при виде маслено-умильной рожи мага он просто должен был догадаться! Ведь мастер-наставник якобы выдавал не кого попало, а детей опального преступника, который защищал себя и свой дом с оружием в руках. Который не дался людям короля в руки живым, потому что хорошо знал: уж придворный-то маг сумеет вызнать, жив ли еще Хэсситай и где он прячется. Стоит хоть кому-то сведать, что Тэйри и Аканэ еще живы, – и за ними начнется такая охота, что и через десять, и через двадцать лет ищейки не устанут идти по следу: сопротивление при аресте приравнивается к мятежу, а за мятеж карают истреблением всего рода. Да если бы Хасами слышал на самом деле те же страшные слова, что и он, Хэсситай, то не стал бы стоять с благостным видом и головой кивать. Едва заслышав “в зарослях волнистых яблонь”, он бы мигом отрядил посыльных с наказом отыскать мальчиков и доставить живыми или мертвыми – да поживей, покуда не опередил кто: ведь награда за их головы обещана немалая. И даже необходимость допросить Хэсситая не отвлекла бы его: пленник и без того в темнице, никуда он не денется, может и обождать малость, а вот мальчики могут смыться, их может сыскать другой ретивый служака… тут уж знай поторапливайся!

А вывод из этого – каким бы невероятным он ни казался – следует только один: Хасами не слышал ни единого слова из того, что якобы говорил мастер Хэйтан. Он даже не знал о существовании мальчиков, иначе сумел бы вытрясти сведения о них у того же Хэйтана, а то и у Хэсситая. Но он и не пытался… он не знал… хвала Богам, он ничегошеньки не знал! Он просто напустил на Хэсситая его собственный страх, заставив его говорить голосом наставника. Интересно, как он это сделал? Интересно… но не важно. Важно – зачем? Для чего? Почему он так старался уверить Хэсситая в предательстве Хэйтана? И что вообще нужно от Хэсситая этому костистому интригану с тонкогубым ртом и впалыми, бледными, как грибы, щеками? Что такому человеку может быть нужно от жизни? Чего он хочет? Что замыслил? Для чего он пытается использовать своего пленника?

А Хэсситай-то по молодости лет полагал, что теперь, когда он угодил в королевскую темницу, его ничто не будет заботить, кроме предстоящих мучений. Как бы не так! Вот о том, что с ним уже сделали и что еще собираются сделать, Хэсситай не думал совершенно, не мог думать. Он помышлял лишь о том, что должен переиграть незнакомого противника в незнакомой ему непонятной игре – и права на поражение у него нет, ибо на кон явно поставлены жизни мастера Хэйтана и обоих мальчиков, жизни самых дорогих его сердцу людей.