Деревянный Меч, стр. 3

Солнце взошло быстрое и горячее, от просыхающей земли подымался парок. День обещал быть жарким. Небо наливалось густой синевой, как спелые колосья – желтизной.

Кенет шел не торопясь. Незадолго до рассвета он поймал в ручье форель, запек ее на углях и с удовольствием утолил голод. После бессонной ночи и сытной еды его изрядно разморило, но он продолжал идти. Чем дальше он уйдет от дома до того, как его хватятся, тем лучше.

Лишь к полудню усталость взяла свое. Кенет устроился под раскидистым деревом и заснул. Часа через полтора, когда тень успела сместиться, солнце брызнуло ему в глаза, и Кенет проснулся.

Недолгий сон освежил его. Обида, которую он всю ночь исподволь растравлял в себе, стала вчерашней, слегка поблекла, потускнела. Она не изгладилась из его памяти, да и вряд ли могла изгладиться совершенно даже спустя долгое время, но его мысли она больше не занимала. Едва Кенет проснулся, как они приняли совершенно другое направление.

Как любой деревенский парень, Кенет не привык нежиться подолгу в теплой постельке. Пробуждение его было привычно внезапным и полным. Едва открыв глаза, Кенет невольно огляделся в поисках работы на сегодня, потом вспомнил, где находится, встряхнул головой, отгоняя остатки сна, и засмеялся.

Еще ночью, в дороге, он ощутил, что руки у него пусты. Ощущение оказалось новым. Кенет редко нуждался в отдыхе, поскольку работал всегда в охотку, размеренно и постоянно. Совсем маленьким мальчиком он помогал собирать грибы и ягоды, став постарше, пас гусей, потом бегал в подпасках у сельского пастуха. Он рос крепким и высоким и рано начал помогать отцу в поле. Работать он старался наравне со взрослыми, от зари до зари. Ему льстило, что он такой большой, что он – работник, дельный парень. Ему нравилось рядом с отцом смывать дневной пот и возвращаться вечером, не чуя под собой ног от усталости, вместе со взрослыми косарями, нравилось, что с ним и разговаривают, как со взрослым. Крепкое здоровье и отцовский совет быстро сделали его неутомимым, и в работе он обыкновенно бывал очень удачлив. Он гордился своей удачей и сноровкой, как любой мальчик его лет, и степенно отвечал сельскому старосте: “Полагаю, с покосом медлить не должно. Вот-вот дожди пойдут”.

Даже и долгими зимними вечерами его рукам всегда находилось дело. Починить какую-нибудь снасть, вырезать новую деревянную плошку… да мало ли дела найдется, если не отлынивать попусту. Кенет уже и забыл те времена, когда он шел не на покос, не на рыбалку, не на пахоту, не огород полоть. Он забыл, что такое – идти куда-то с пустыми руками и без дела. Пустые руки мешали ему, стесняли движения, как-то нелепо болтались вдоль тела. Именно о пустых своих руках Кенет и подумал, едва проснулся. Второй его мыслью было – как эти руки к делу пристроить.

Кто-кто, а Кенет знал, что булки в готовом виде на дереве не произрастают. На булку еще заработать надо. Что заработать он сможет, Кенет не сомневался. Беспокоило его не отсутствие способа заработать, а как раз изобилие этих самых способов.

Можно, конечно, наняться батрачить или пойти в пастухи. Само собой, хозяева попадаются разные, но вряд ли ему придется тяжелее, чем дома, где он был вынужден в одиночку управляться за троих. Но Кенет не хотел больше пахать землю. Ручки плуга в руках будут напоминать ему о той земле, по которой он решил отныне не тосковать.

Можно, конечно, стать плотником… белая и желтая древесина сахарно мерцает на свежем срезе… Или заняться портняжным делом? Шил Кенет неплохо. Когда мать умерла, он обшивал и себя, и отца, покуда тот не привел в дом вторую жену. Деготь курить… в подручные к аптекарю наняться, травы для него целебные собирать… за лошадьми ходить… корзины плести…

Беда была не в том, что Кенет ремесла не знал. Он знал много ремесел. Но ни к одному из них у него душа не лежала в полной мере. Его охотно приняли бы в рыболовную артель. Его корзины из окрестных сел покупать приходили. С иглой и рубанком, с топором и плугом он управлялся одинаково искусно. Однако знакомые промыслы не привлекали его. Уважением взрослых односельчан он гордился, но снискавшее его мастерство не считал чем-то особенным или необычным: чуть хуже или чуть лучше, но такое кто угодно может сделать. Пожалуй, только раз в жизни он видел необычное, диковинное мастерство.

Глаза Кенета заискрились при одном воспоминании. Необычное? Да. Диковинное? О да! И вдобавок очень хорошее…

…Четыре окрестных села с трудом наскребли плату: невиданная засуха искалечила поля. Зерно умирало в земле, не успев взойти. Какое там платить – есть было нечего. Поэтому и собрали сообща нищенские свои гроши, чтоб вызвать на помощь мага, жители четырех сел. Иначе зимой совсем уже нечего будет есть, а дожившим до весны нечего будет сеять.

Маг не заставил себя ждать долго. Сухопарый старик с окладистой бородой заявился в село рано поутру. Мальчишки сбегались отовсюду поглазеть на невиданную диковину – живого мага. Пятилетний Кенет побежал вместе со всеми. Мальчики постарше остановились на почтительном расстоянии, а Кенет с разбегу врезался магу в колени и запутался в его одеяниях. Он навсегда запомнил запах удивительной чистоты и свежести, исходивший от этих одежд. Он помнил, как сердце его замерло от страха, а потом забилось часто-часто: а ну как волшебник за дерзость превратит его в крысу или в какое-нибудь другое неприятное животное? Но старый маг не рассердился. Он мягко отстранил голопузого мальчишку и величественной поступью направился на поля. Осмотрев растресканную землю, маг покачал головой, выпрямился, поднял голову к небу, воздел руки и произнес какую-то певучую гортанную фразу.

Кенет чуть не засмеялся: жест мага был трогательно нелеп, а его гортанный призыв прозвучал, по детскому разумению Кенета, как разгневанный вопль кота, не желающего, чтобы его тащили за хвост.

Внезапно небо потемнело. Кенет вытаращил глаза: никакой ветер не пригонял грозовые тучи, они сгустились в знойном мареве сами собой. Сухая молния вспорола пыльный воздух, сердито кашлянул гром, и на землю хлынул дождь. Капли его были прозрачными и крупными, как виноград. За свою короткую жизнь Кенет никогда не видел такого дождя. Зато летнюю сушь ему видывать доводилось, и он знал: дождь пришел слишком поздно, он уже не в силах напоить умирающую землю.