Сокол Ясный, стр. 26

Ходили долго, чуть не весь день, обходя все ближние поля у Овсеневой горы. Несколько раз присаживались, хозяева поля выносили угощение – все те же яйца, творог. Хлеба и пирогов почти не было – они пока лишь проклюнулись из земли зелеными травинками. Ледане-Леле есть, как и говорить, было нельзя, она только пила понемногу молока, и к концу обхода едва держалась на ногах. Прочие девушки тоже устали и охрипли от непрерывного пения, хоть и отдыхали по очереди. Но наконец обход был завершен, впереди показалась опушка березовой рощи.

За первыми деревьями их встретила Веснояра: весь день она просидела там, дожидаясь сестер и подруг. Выглядела первая невеста волости мрачной и обиженной: непонятно за какие провинности сами богини, выходит, не допустили ее к участию в обряде, побили, исцарапали! Может, думают, что слишком засиделась она в девках – да разве в том ее вина? Весь день Веснояра не могла даже встать, но едва обход полей закончился, как боль в колене утихла сама собой. Только красные свежие царапины на всем теле и на лице напоминали о гневе русалок.

Повалившись на траву, девушки стонали, причитали, как они устали, клялись, что до утра не двинутся с места. Самые голодные подъедали остатки утреннего пира, перебирали разноцветную скорлупу в поисках уцелевшего помятого яичка.

Но куда подевалась усталость, когда объявились парни! Ранее им нельзя было показываться на девичьем празднике, но теперь пришло их время: нарядные, в беленых вышитых рубахах, они окружили поляну почти со всех сторон, дожидаясь, пока девушки позволят приблизиться. Это были сыновья тех же родов, что и девушки: Заломичи во главе с Задором, Хотиловичи, их ближние соседи Бельцы, материны родичи Бебряки, Дубравцы, Домобожичи, Еловцы, Муравичи. И Могутичи явились, отметила Младина, узнав Будимку, Остряева сына. Леденичей не было – в другой волости имелась своя священная роща и свои игрища. С ними можно будет свидеться только на Купалу, тогда уж они точно придут проведать своих невест… Младина вздохнула, вспомнив Данемила. Она думала о нем с удовольствием: ведь теперь она твердо знала, что выйдет замуж, залогом этого был пояс невесты и понева взрослой женщины. Сотканная так плотно, что поневой застигнутые дождем в поле жницы накрываются с головой и не мокнут, та сразу придала ей чувство собственной важности, уверенности, даже в походке появилась величавость.

Те парни, что явились на игрища к Овсеневой горе, в женихи заломическим девушкам не годились, но это не мешало им вместе петь и резвиться. Иные принесли с собой рожки, а Будимка ловко играл на сопелке, и Младина подхватила, когда довольная Веснояра, снова заняв свое главенствующее положение, первой завела песню:

Брали девки лен, лен,

Брали, выбирали,

Земли не обивали.

Боялися девки

Да серого волка.

Не того волка боялись,

Что по лесу ходит,

Серых овец ловит.

А того волка боялись,

Что по полю рыщет,

Красных девок ищет.

Под песню девушки, взявшись за руки, пошли по кругу, потом стали делать вид, будто полют лен. Парни кружили у опушки, выжидая; за кустами мелькала серая мохнатая спина. Кто-то крался там, не показываясь, и хотя девушки знали, что за ветвями таится кто-то из старших парней, накинувший волчью шкуру, все равно было жутковато. Уже повисли сумерки, да и время сейчас такое: был парень, а вдруг станет незнам кто!

Где ни взялся паренек,

Схватил девку поперек,

Схватил девку поперек

За шелковый поясок,

Повел девку во лесок…

«Волк» вдруг выскочил из-за кустов, схватил ближайшую к нему девушку – это оказалась Кудрявка – и потащил истошно вопившую добычу в лес. Прочие девушки завизжали, стали звать на помощь, парни закричали, колотя палками по стволам, как загонщики на настоящей охоте, потом кинулись вдогонку вместе с девушками, повыше подобравшими подолы, чтобы ловчее было бежать.

Младина, несмотря на небольшой рост отличавшаяся бойкостью и проворством, сперва мчалась впереди и почти настигала «волка». Рослый плотный парень, по имени Лось, тащил Кудрявку сноровисто и умело – перекинув через плечо, головой назад, и придерживая за ноги, – но та дергалась, хваталась за ветки и всячески мешала ему, к тому же отчаянно вереща от боли, когда коса цеплялась за что-нибудь. Погоня с шумом и гамом катилась по роще, голоса отражались от стволов, и казалось, вся роща кричит, бежит, ловит… Младина видела множество белых прозрачных фигур – привлеченные шумом и весельем русалки то показывались из стволов, то снова прятались, то слетали с ветвей, то ловко запрыгивали обратно, как раз когда кто-то из молодежи норовил проскочить через тело невидимой для него нежити. Вилы имели полное право принять участие в игре, как и в обрядовых пирах: ведь их приглашали, девушки назвались их сестрами и сделались для них «своими» на то небольшое время, которое души умерших и духи растений проводят в земном мире. У Младины закружилась голова: живые и неживые метались перед ней, наталкиваясь друг на друга и смешиваясь, парни и девки иногда вдруг застывали на месте, не понимая, отчего пробрало внезапной дрожью – в полосу холодной тени, видать, занесло? Такова весна: земля еще не прогрелась как следует, и хотя верхний слой ее буйно зеленеет и дышит теплом, свежесть эта замешана на холоде, стихии мертвых.

Сперва замедлив шаг, Младина остановилась, прислонившись к березе, закрыла лицо руками – она боялась идти дальше, не понимая, где люди, где нелюди. Чья-то прохладная невесомая рука обняла ее сзади – она отняла ладони от лица и резко обернулась. Белое, как березовая кора, личико с тонкими острыми чертами улыбнулось из зелени листвы и тут же спряталось, но она успела заметить шальное веселье, горящее в черных, как метки на стволе, глазах. Младина оторвалась от березы и медленно, покачиваясь, пошла вслед за своими… Кто ей теперь свои?

Наконец «волка» настигли, отобрали у него добычу и заодно волчью шкуру, которую передали следующему «хищнику». Кудряшка, раскрасневшаяся, растрепанная, со съехавшей на бок поневой, оправляла одежду и приглаживала волосы под сыпавшиеся со всех сторон шуточки. Толпа повалила назад к поляне, чтобы продолжить игру, и парни, готовясь в свой черед быть «волком», загодя присматривали, кого бы схватить.

Вдруг кто-то тронул Младину за локоть; прикосновение было совершенно неощутимо, будто на руку просто упала тень; однако внутри прошла холодная дрожь, и Младина обернулась.

Возле нее стояли четыре девы в белых рубашках без поясов и вышивки, с сизым огоньком в глазах и черными пятнами крови на груди, одна кривобокая, скрюченная, три другие – стройные и прекрасные пугающей мертвой красотой.

Девушку словно холодной волной окатило: Младина перестала смеяться и застыла на месте.

– Вон он. – Старшая из мертвых межевых берез показала прозрачной рукой вперед, на смеющуюся толпу. – Вон наш убийца.

Младина повернулась и проследила за ее рукой. Русалка указывала на парня, державшего на плече волчью шкуру; вот он обернулся, поджидая Веснояру, что зацепилась подолом за куст, и Младина увидела смеющееся лицо Травеня.

Глава 6

Весь «русалий месяц» Младина была сама не своя. Она единственная знала то, о чем думали и очень хотели знать жители обеих сежанских волостей – отцы и старейшины. Но молчала. Самой ей теперь многое разъяснилось, но легче от этого не стало. Вот кто шептал ей на ухо «убийца!» на Овсеневой горе в день Ярилы Молодого! Впервые обретшие голос мертвые вилы пытались указать на того, кто лишил их жизни и на ком была кровь деревьев, не видимая ни для кого другого. Травень, не кто иной, срубил четыре межевые березы и тем едва не толкнул два рода в кровавый омут борьбы за угодья. Зачем ему это понадобилось, Младине было ясно: из-за Веснояры. Если бы Леденичи и Заломичи поссорились, девушек стали бы раздавать по другим родам, и Травень получил бы лучшую невесту волости без особых усилий. Скорее всего, он и указал Леденичам на хороший участок леса, который перед этим освободил от межевых знаков.