Небесный лабиринт. Искушение, стр. 7

— Когда ты вырастешь, тоже будешь работать здесь? — однажды шепотом спросила Ева.

— Не думаю. Наверное, для этого нужно быть мальчиком.

— Не понимаю, почему, — сказала Ева.

— Ну, мужчин нужно измерять, обхватывать сантиметром их талию и все прочее…

Они захихикали.

— Но ты же дочь хозяина, тебе это не понадобилось бы. Ты просто приходила бы и кричала на людей, как это делает миссис Хили из гостиницы.

— Гм-м… — с сомнением протянула Бенни. — Кричать нужно уметь.

— Ты могла бы этому научиться. Иначе магазин достанется Падающим Кальсонам.

Так они прозвали Шона Уолша, который после приезда стал еще более худым, бледным и еще яростнее сверкал глазами.

— Не может быть.

— Ты могла бы выйти за него замуж.

— Фу, фу, фу!

— И родить кучу детей, положив свой пупок рядом с его пупком.

— Ох, Ева, мне противно об этом думать. Уж лучше я стану монахиней.

— Я тоже. По-моему, это намного легче. Тебе повезло, ты можешь это сделать когда захочешь. А мне придется ждать двадцати одного года. — Ева была безутешна.

— Может быть, она позволит тебе вступить в монастырь вместе со мной, если поймет, что это наше призвание, — обнадежила ее Бенни.

Отец выскочил из магазина, вернулся с двумя леденцами и гордо вручил их девочкам.

— Позвольте приветствовать двух юных леди в моем скромном магазине, — сказал мистер Хоган так, чтобы его слышали все.

Скоро весь Нокглен привык к тому, что плотная и высокая Бенни Хоган в крепких ботинках и застегнутом на все пуговицы драповом пальто и похожая на беспризорницу Ева в слишком длинной и просторной одежде ходят парой. Они вместе следили за открытием первого в городе магазина, торговавшего рыбой и чипсами, вместе видели, что мистеру Хили из гостиницы становится все хуже и хуже, и стояли рядом в тот день, когда его отвезли в санаторий. Вместе они были неуязвимы. Во всяком случае, больше никто не отваживался говорить о них гадости.

Когда Берди Мак из кондитерской неосторожно сказала, что сливочные тянучки не пойдут Бенни на пользу, маленькое личико Евы вспыхнуло от гнева.

— Мисс Мак, если это вас так беспокоит, то зачем вы вообще продаете тянучки? — грозно спросила она, заранее зная, что ответа не последует.

Однажды мать Майры Кэрролл задумчиво сказала Еве:

— Знаешь, никак не могу понять, почему такая умная женщина, как мать Фрэнсис, разрешает тебе ходить по улицам в виде Сиротки Энни [4].

Когда это услышала Бенни, кровь бросилась ей в лицо.

— Я передам матери Фрэнсис, что вас это интересует, — быстро сказала она. — Мать Фрэнсис говорит, что все должны задавать вопросы, чтобы развивать свой ум.

Прежде чем миссис Кэрролл успела остановить ее, Бенни вылетела из магазина и помчалась в сторону монастыря.

— Ох, мама, что ты наделала! — простонала Майра. — Теперь на нас, как куча кирпичей, рухнет сама мать Фрэнсис!

Так и вышло. Гнев монахини был столь велик, что миссис Кэрролл запомнила его на всю жизнь и больше не смела открывать рот.

С тех пор никто не решался их обижать. Девочка, имевшая такую подругу, могла без труда командовать всем Нокгленом.

Глава вторая

1957

Стиляг в Нокглене было не так уж много. Точнее, их не было вообще. Честно говоря, стиляг жители городка видели только во время поездок в Дублин, где кучки таких парней торчали на каждом перекрестке. Бенни и Ева сидели в столовой гостиницы Хили, смотрели в окно и пили горький черный кофе, пытаясь заранее привыкнуть к нему, чтобы не ударить в грязь лицом в дублинских кафе.

Они видели, как мимо шел самодовольный и самоуверенный молодой человек в брюках-дудочках и длинном пиджаке с бархатными обшлагами и воротником. Его ноги напоминали паучьи лапки, а ботинки «на манке» казались огромными. Похоже, парень не сознавал, что на него смотрит весь город. Но это впечатление было обманчивым. Когда две девушки буквально вскочили с мест и начали подсматривать за ним из-за шторы столовой, юноша широко улыбнулся и послал им воздушный поцелуй.

Смущенные и раздосадованные, они быстро сели на свои места. Одно дело смотреть, а совсем другое — привлекать к себе внимание. В Нокглене это считалось одним из смертных грехов. Бенни прекрасно знала, что каждый, кто видел эту сцену в окно, решил, будто они кокетничали со стилягой. Даже ее отец с сантиметром на шее, даже этот ужасный Шон Уолш, который произносил слово только тогда, когда мог заранее вычислить его последствия. Он тоже мог смотреть в окно. Или старый Майк, который много лет называл ее отца мистером Эдди и не понимал, почему к хозяину следует обращаться по-другому.

Еву Мэлоун знали в Нокглене не хуже. Монахини с самого начала мечтали воспитать ее как настоящую леди. Со временем Ева и сама присоединилась к этой игре. Еве не хотелось бы, чтобы в монастыре узнали, будто она нарочно пошла к Хили, чтобы пялиться на стиляг. В то время как все остальные девушки, у которых были матери, сопротивлялись попыткам сделать из них дочерей сельских помещиков, Ева и мать Фрэнсис штудировали книги по этикету и изучали журналы мод, пытаясь понять, как ведут себя и одеваются люди благородного происхождения.

— Я не хочу, чтобы ты говорила манерно, — предупреждала свою воспитанницу мать Фрэнсис, — но и не хочу, чтобы ты уколола палец во время чаепития.

— Почему я должна производить на кого-то впечатление? — однажды спросила Ева.

— Давай посмотрим на это с другой стороны. Ты не должна кого-то разочаровать. Нас считали умалишенными и говорили, что мы не сумеем тебя воспитать. Поэтому нами владеет суетное и не слишком благочестивое желание сказать недоброжелателям: «Что, съели?»

Ева поняла ее с полуслова. Всегда существовала надежда, что Уэстуорды однажды увидят перед собой элегантную леди и пожалеют, что отреклись от ребенка, который, в конце концов, был их плотью и кровью.

К ним подошла миссис Хили. Ныне вдова, эта женщина была по-прежнему грозной, и ее неодобрение чувствовали все в радиусе пятидесяти ярдов. Она не могла помешать Бенни Хоган из магазина напротив и Еве Мэлоун из монастыря сидеть и пить кофе в ее столовой, но предпочла бы видеть на их месте более солидных и обеспеченных нокгленских матрон.

Миссис Хили устремилась к окну.

— Нужно поправить шторы. По-моему, они слегка морщат.

Ева и Бенни обменялись взглядами. Тяжелые тюлевые шторы гостиницы Хили были в полном порядке. Они оставались такими же, как всегда: достаточно плотными, чтобы скрывать посетителей, и в тоже время не мешавшими посетителям смотреть на улицу.

— Тьфу, какой мерзкий тип! — сказала миссис Хили, тут же поняв, на кого смотрели девушки.

— Вы судите по одежде, — тоном святоши возразила Ева. — А вот мать Фрэнсис всегда говорит, что этого делать не следует.

— Это очень хорошо со стороны матери Фрэнсис, — парировала миссис Хили, — однако не мешает ей следить за тем, чтобы ваша школьная форма была в порядке. Мать Фрэнсис сама судит о вас по одежде.

— Больше нет, миссис Хили, — весело ответила Бенни. — Я выкрасила свою серую школьную юбку в темнокрасный цвет.

— Я свою — в черный. А серый свитер — в фиолетовый, — добавила Ева.

— Очень ярко. — Миссис Хили уплыла величаво, как корабль под парусами.

— Ей не нравится, что мы стали взрослыми, — прошептала Ева. — Она хотела бы приказать нам сидеть прямо и не трогать мебель руками.

— Она знает, что мы еще не чувствуем себя взрослыми, — мрачно ответила Бенни. — А если это знает ужасная миссис Хили, то скоро узнает и весь Дублин.

Проблема была серьезная. Когда девушки шли по улице, мясник мистер Флуд посмотрел на них очень странно. С явным неодобрением. Если даже такие люди будут чувствовать их неловкость, это кончится очень плохо.

— Мы должны порепетировать. Приехать на пару дней раньше, чтобы освоиться. Научиться держаться так, чтобы нас не считали деревенщиной, — с надеждой сказала Ева.