У Серебряного озера ч.2 (На берегу Тенистого ручья), стр. 5

Ей даже на минутку захотелось, чтобы папа стал железнодорожником. На свете нет ничего чудеснее железных дорог, а люди, которые водят большие железные паровозы и быстрые опасные поезда, — необыкновенные люди. Но даже они, конечно, не могут быть важнее и лучше папы, так что пусть уж он остается таким, как всегда.

Мама тем временем шла вперед с Грейс на руках, ведя Кэрри за руку. Кондуктор сказал:

— Нам надо поторапливаться, мэм. Уже звонит обеденный колокол.

Гостиница находилась в конце короткой улицы, за несколькими лавками и еще пустыми участками. Вывеска над тротуаром гласила: «Гостиница», под ней стоял человек и звонил в колокольчик. Колокольчик звякал, а сапоги спешивших к гостинице рабочих стучали по пыльной улице и по дощатому тротуару.

— Ой, Лора, отчего здесь такой шум? — спросила Мэри. — Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, — ответила Лора, — просто тут город, а по улице ходят самые обыкновенные люди.

Кондуктор провел их в гостиницу и поставил сумки на пол. Пол был плохо подметен, стены оклеены коричневой бумагой, на одной стене висел календарь с картинкой, изображавшей красивую девушку среди ярко- желтого пшеничного поля. В большой комнате, куда толпой вваливались рабочие, стоял длинный стол, накрытый к обеду.

Человек, звонивший в колокольчик, сказал маме:

— Здравствуйте, мэм! Для вас есть место.

Он поставил их сумки за стойку и спросил:

— Может, желаете умыться перед обедом, мэм?

Он отвел их в маленькую комнату, где был умывальник. В фарфоровом тазу стоял большой фарфоровый кувшин, а на стене висело полотенце на ролике. Мама намочила чистый платок, вымыла Грейс лицо и руки и умылась сама. Потом она вылила воду из таза в стоявшее рядом с умывальником ведро и снова наполнила таз чистой водой для Мэри, а затем для Лоры. Холодная вода приятно освежила их лица, покрытые дорожной пылью и сажей, а вода в тазу стала совсем черная. Когда Лора умылась, мама аккуратно поставила пустой кувшин обратно в таз. Потом все они вытерлись полотенцем на ролике. Это было очень удобно. Концы полотенца были сшиты вместе, и каждый, поворачивая его на ролике, мог найти себе сухое место.

Теперь надо было идти в столовую. Лора этого очень боялась и знала, что мама тоже боится. Нелегко вдруг оказаться в комнате, где столько незнакомых людей.

— Вы такие чистенькие и опрятные, — сказала им мама. — Надеюсь, вы не забыли, как вести себя за столом.

Она пошла вперед с Грейс на руках. Кэрри шла за ней, а Лора вела Мэри. Когда они вошли в столовую, шум стих, но почти никто на них не взглянул. Мама отыскала четыре свободных места, и они уселись в ряд за длинным столом.

Стол был покрыт белой скатертью и тесно уставлен колпаками из густой проволочной сетки. Каждый колпак закрывал блюдо с мясом или поднос с овощами. На столе стояли тарелки с хлебом, маслом, соленьями, кувшины с сиропом, кринки со сливками и сахарницы. Возле каждого прибора красовалась тарелочка с большим куском пирога. Мухи жужжали и ползали по проволочным сеткам, но добраться до еды не могли.

За столом все вели себя очень вежливо и передавали маме блюда с другого конца стола. Никто не разговаривал, только время от времени в ответ на мамино «спасибо» раздавалось тихое «Не стоит благодарности, мэм». Девушка принесла маме чашку кофе.

Лора нарезала для Мэри мясо на маленькие кусочки и намазала ей хлеб маслом. Мэрины чуткие пальцы прекрасно управлялись с ножом и вилкой, и она не пролила ни капли на скатерть.

Жаль только, что у девочек от волнения пропал аппетит. Обед стоил двадцать пять центов, и есть можно было сколько угодно. Еды на столе было вдоволь, но они почти ничего не съели.

Скоро все рабочие доели пирог и встали из-за стола, а девушка, которая принесла маме кофе, принялась собирать тарелки и стопками относить их на кухню. Девушка была рослая и добродушная, с широким лицом и желтыми волосами.

— Вы, наверно, едете на гомстед? — спросила она маму.

— Да, — ответила мама.

— А ваш муж на железной дороге работает?

— Да, — сказала мама. — Он вечером за нами приедет.

— Так я и думала, — сказала девушка. — Я еще подивилась, что вы в такое время года сюда приехали, когда все весной приезжают. А старшая девочка у вас слепая? Вот жалость-то. Гостиная у нас прямо за конторой. Может, вы там посидите, пока ваш муж за вами приедет?

В гостиной пол был покрыт ковром, стены оклеены обоями в цветочек, а стулья обиты темно-красным бархатом. Мама опустилась в качалку и с облегчением вздохнула:

— Грейс стала очень тяжелая. Садитесь, девочки, и не балуйтесь.

Кэрри забралась на высокий стул рядом с мамой, а Мэри и Лора уселись на диван. Они сидели тихо и не разговаривали, чтобы Грейс могла после обеда поспать.

Посреди комнаты стоял стол с лампой на медной подставке. На концах его изогнутых ножек красовались стеклянные шарики. Кружевные занавески были собраны по обеим сторонам окна, и между ними виднелась прерия и уходящая вдаль дорога — может, та самая, по которой должен приехать папа. Значит, все они уедут по этой дороге и в один прекрасный день где-то там, далеко-далеко, где она кончается, поселятся на новом участке. Но еще лучше было бы нигде не останавливаться, а все время ехать и ехать, до самого конца дороги, где бы он ни был.

Весь этот долгий день до самого вечера они тихонько просидели в гостиной. Грейс спала, Кэрри тоже поспала немножко, и даже мама вздремнула. Солнце уже начинало садиться, когда вдали на дороге появилась крохотная упряжка с фургоном. Постепенно они становились все больше и больше. Грейс уже проснулась и вместе со всеми смотрела в окно. Наконец фургон стал обыкновенных размеров, и они увидели, что это папин фургон и в нем сидит папа.

Они находились в гостинице и потому не могли выбежать ему навстречу. Но через минуту он уже входил в комнату со словами:

— Вот и я! Ну, как тут мои девочки?

Лагерь железнодорожников

Рано утром все уселись в фургон и двинулись на Запад. Грейс посадили между папой и мамой на пружинное сиденье, а Лора с Кэрри сидели по обе стороны от Мэри на доске, уложенной поперек кузова.

Путешествовать на поезде интересно и быстро, но Лоре больше нравился фургон. Ехать предстояло всего один день, и поэтому папа не стал натягивать на фургон парусину. Над головой простиралось широкое небо, прерия с разбросанными тут и там фермами уходила вдаль. Фургон ехал медленно, поэтому можно было все рассмотреть и спокойно поговорить.

Тишину нарушали только стук лошадиных копыт да поскрипыванье фургона.

Папа сказал, что дядя Хайрем закончил работы на первом участке дороги и теперь перебирается дальше на Запад.

Люди уже уехали, — продолжал он. — Остались только семья Доры и несколько погонщиков. Скоро они разберут последние хижины и увезут их с собой.

— И тогда мы тоже поедем дальше? — спросила мама.

— Да, через несколько дней, — ответил папа. Он еще не подыскал себе участок. Он поищет его дальше на Западе.

Лора не видела почти ничего, о чем стоило бы рассказать Мэри. Лошади шли по дороге посреди прерии, а рядом все время тянулась земляная насыпь для будущей железной дороги. С северной стороны виднелись такие же поля и хижины, как дома, только поновее и размерами поменьше.

Становилось теплее. Фургон все время потряхивало, и от толчков тряслась жесткая деревянная доска, на которой сидели девочки. Солнце, казалось, еще никогда не ползло вверх так медленно. Кэрри вздохнула, ее худенькое личико совсем побледнело. Но Лора ничем не могла ей помочь. Они с Кэрри должны сидеть по краям доски, где трясет сильнее всего, потому что посредине должна быть Мэри.

Наконец солнце повисло над головой, папа остановил лошадей на берегу небольшого ручья, и сразу настала тишина. Слышалось только, как ручеек разговаривает сам с собой и лошади жуют овес из ящика с кормом, прикрепленного к задку фургона. Мама расстелила на теплой траве скатерть и открыла коробку с завтраком. В коробке лежали бутерброды, крутые яйца и бумажный пакетик с перцем и солью, куда надо обмакивать надкусанные яйца.