Домик в прерии ч.2, стр. 31
— Вот что такое хороший индеец! — сказал папа.— Пусть мистер Скотт говорит что хочет, а я все равно не поверю, что хороший индеец — это мертвый индеец.
Индейцы уезжают
Наступила еще одна долгая тихая ночь. Было так славно лежать в постели и крепко спать. Кругом царили мир и покой. «У-у-у-х», — ухали совы у ручья, а по небу над бесконечной прерией медленно проплывала огромная луна.
Утром пригрело солнце. «Ква-ква-ква!» — заквакали лягушки на берегу ручья и по краям больших луж. Дверь была открыта, и в дом вливался теплый весенний воздух. После завтрака папа, весело насвистывая, пошел запрягать в плуг Пэт и Пэтти. Но вдруг свист умолк, Папа подошел к двери и остановился, глядя на восток.
— Поди сюда, Каролина, — позвал он. — И вы тоже, девочки,
Лора первой подбежала к папе и в изумлении остановилась на пороге. Она увидела индейцев.
Они выезжали из русла ручья, но не в том месте, куда вела дорога, а совсем с другой стороны, далеко на востоке. Первым появился тот высокий индеец, который проехал мимо дома в свете луны. Джек заворчал, а у Лоры часто забилось сердце. Хорошо, что рядом был папа. Но она знала, что это хороший индеец, вождь осейджей. Это он остановил жуткий боевой клич.
Его черная лошадка весело бежала рысью, принюхиваясь к ветерку, который раздувал ей хвост и длинную гриву. Голова лошадки была свободна, на ней не было ни уздечки, ни единой постромки или ремешка. Ничего, что могло бы заставить ее поступать так, как она не хочет. Но она охотно бежала по старой индейской тропе, словно ей нравилось нести у себя на спине этого индейца.
Джек яростно рычал и рвался с цепи. Он вспомнил, что этот индеец целился в него из ружья.
— Тихо, Джек,— сказал ему папа, но Джек опять зарычал, и папа в первый раз в жизни его ударил. — Лежать! Тихо!
Джек скорчился и затих.
Лошадка теперь подошла совсем близко, и сердце Лоры забилось еще сильней. Она увидела расшитый бусами мокасин индейца и бахрому гамаши, прижатой к голому боку лошади. Индеец был закутан в яркое, разноцветное одеяло. Голой красновато-коричневой рукой он придерживал ружье, лежавшее на плечах у лошадки. Потом Лора подняла глаза и посмотрела в свирепое неподвижное коричневое лицо.
Лицо было спокойное и гордое, Судя по всему, оно всегда остается таким. Ничто не в силах его изменить. Живыми на этом неподвижном лице были только глаза, и они не отрываясь смотрели вдаль на запад. Они не двигались. Ничто не изменялось и не двигалось, кроме орлиных перьев, торчавших из пучка волос на макушке бритой головы. Эти длинные перья поднимались и опускались, качаясь и развеваясь на ветру.
Высокий индеец на черной лошадке проехал мимо и исчез вдали.
— Это сам Свирепый Дуб,— прошептал папа и в знак привета помахал ему рукой.
Но резвая лошадка и неподвижный индеец проехали мимо. Они проехали мимо, словно тут не было ни дома, ни конюшни, ни папы с мамой, ни Мэри с Лорой.
Папа, мама, Мэри и Лора медленно повернулись и посмотрели на гордую прямую спину индейца. Потом появились другие лошадки, другие одеяла, другие бритые головы и орлиные перья. Вслед за Свирепым Дубом по тропе один за другим проезжали все новые и новые дикие воины. Одно коричневое лицо сменялось другим.
Гривы и хвосты лошадок развевались на ветру, бусинки блестели, бахрома хлопала лошадок по бокам, орлиные перья качались на бритых головах, и по всей линии поблескивали ружья, лежавшие на плечах лошадей.
Лоре очень понравились лошадки. Они были черные, гнедые, серые и пятнистые. Тииппети-тип, ти-иппети-тип, тииппети-тип — топали по индейской тропе их маленькие копытца. Завидев Джека, лошадки раздували ноздри, прядали ушами и отшатывались, но храбро шли вперед. ясными глазами глядя на Лору.
— Ой, какие красивые лошадки! Посмотрите, какие чудесные лошадки! — кричала Лора, хлопая в ладоши.— Посмотрите вон на ту, пятнистую!
Лоре казалось, что ей никогда не надоест любоваться этими лошадками, но через некоторое время она стала разглядывать женщин и детей, которые на них сидели.
Женщины и дети ехали вслед за мужчинами. Коричневые голые ребятишки, ничуть не больше Лоры и Мэри, сидели верхом на красивых лошадках. На лошадках не было ни седел, ни уздечек, а маленьким индейцам не надо было никакой одежды. Вся их кожа была открыта свежему воздуху и солнцу. Их прямые черные волосы развевались на ветру. а черные глазенки радостно блестели. Они сидели на лошадках прямо и неподвижно, как взрослые.
Лора все смотрела и смотрела на индейских ребятишек, а они смотрели на нее. Хорошо бы стать маленькой индейской девочкой. Конечно, не по-настоящему. Ей только хотелось покататься на такой же лошадке под солнцем и ветром.
Матери этих детишек тоже ехали верхом на лошадках. На ногах у них висела бахрома, они были закутаны в одеяла, а на голове не было ничего, кроме гладких черных волос. Лица у них были коричневые и безмятежные. У некоторых за спиной висели узкие свертки, из свертков выглядывали детские головки. А некоторые совсем маленькие дети ехали в корзинах, висевших на боках лошадок.
Мимо проезжало все больше и больше лошадок, все больше и больше маленьких и совсем крошечных ребятишек за спиной у индианок и в корзинах, Потом проехала женщина с двумя корзинами, и в каждой сидело по малышу.
Лора посмотрела прямо в ясные глаза тому малышу, который был к ней поближе, Из корзины выглядывала только его головка. Волосы у маленького индейца были черные, как воронье крыло, а глаза черные, как беззвездная ночь.
Эти черные глаза смотрели прямо в глаза Лоре, а она смотрела в черную глубину этих детских глаз, и ей захотелось взять себе этого малыша.
— Папа! — воскликнула Лора.— Дай мне этого индейчонка!
— Тише, Лора‚— строго сказал папа.
Маленький индеец проезжал мимо Он повернул го- лову и не отрываясь смотрел прямо в глаза Лоре.
— Я хочу взять этого индейчонка! Я хочу взять его себе! — умоляла Лора.
Малыш уезжал все дальше и дальше, но не сводил глаз с Лоры.
— Он хочет остаться со мной! — кричала Лора. — Пожалуйста, возьми его, папа!
— Замолчи, Лора! — сказал папа. — Индианка никому не отдаст своего ребенка.
— Папа, папа! — умоляла Лора, а потом горько заплакала. Плакать было стыдно, но она никак не могла успокоиться. Маленький индеец уехал, и Лора знала, что больше никогда его не увидит.
Мама сказала, что еще в жизни ничего подобного не слыхивала.
— Как тебе не стыдно, Лора,— говорила она, но Лора все плакала и плакала. — Не понимаю, зачем тебе понадобился этот малыш.
— У него такие черные глазки‚— плача ответила Лора. Она не могла объяснить словами, зачем он ей так нужен.
— Зачем тебе чужой малыш, Лора? — уговаривала ее мама.— Ведь у нас есть своя крошка, малышка Кэрри.
— Я его тоже хочу! — громко всхлипывала Лора.
— Ну что тут скажешь! — воскликнула мама.
— Посмотри на индейцев, Лора,— сказал папа. — Посмотри сначала на запад, потом на восток. Посмотри внимательно — что ты там видишь?
Сначала Лора ничего не могла разглядеть. Глаза у нее были полны слез, она всхлипывала и все никак не могла успокоиться. Но она постаралась послушаться папу и вскоре перестала плакать. На западе, сколько видел глаз, и на востоке, сколько видел глаз‚— везде были индейцы. Их длинной-предлинной веренице, казалось, не было конца.
— Видимо-невидимо индейцев,— сказал папа.
Индейцы все ехали и ехали мимо. Крошке Кэрри надоело смотреть на индейцев. Ее усадили на пол, и она стала играть сама с собой. Но Лора все сидела на ступеньке. Папа стоял рядом, а мама и Мэри стояли за ними в дверях, и все неотрывно смотрели на проезжавших индейцев.
Настало время обеда, но про обед никто и не вспомнил. Индейские лошадки, нагруженные связками шкурок, столбами от шатров, корзинами и горшками, все еще проходили мимо. Проехало еще несколько женщин и несколько голых индейских ребятишек. Потом прошла самая последняя лошадка. Но папа, мама, Мэри и Лора все еще не отходили от дверей и смотрели до тех пор, пока длинная вереница индейцев не перевалила за край земли, И тогда не осталось ничего, кроме тишины и пустоты. И весь мир показался очень спокойным и унылым.