Числа. Трилогия, стр. 87
Гляжу, как она опускает ресницы и закрывает глаза. Она почти сразу засыпает, а я не сплю долго-долго и смотрю на нее. Так и впитываю ее — тяжесть тела, сладкий аромат, ощущение, как она чуть-чуть шевелится, когда дышит. Хочу запомнить все это навсегда — что я чувствую, все подробности. Только бы ничего не забыть.
И все равно я, наверное, задремал, потому что вдруг проснулся. Сара тут. Она подняла голову и смотрит на меня. Улыбается.
— Привет, — шепчет она.
— Привет, Сара.
Дружок мой опять оживился, и ее тепло, ее близость для меня настоящее мучение.
— Поспала? — спрашиваю.
— Ага… — Она вся разнеженная и такая довольная, какой я ее в жизни не видел. — Спасибо, — говорит, — что побыл со мной.
С тех пор как я проснулся, мы так и смотрим друг другу в глаза. На душе такой покой — такой глубокий и такой вселенский, — как это здорово… Сара глядит на мои губы и обратно в глаза. Так вот о чем она думает, я точно знаю, и вдруг мне приходит в голову то же самое и я думаю: «Сейчас или никогда. Сейчас. И я нагибаюсь к ней и целую ее».
Губы у нее мягкие-мягкие. У меня пол-лица жесткие от рубцов, а она вся мягкая. Сначала губы у нее сжаты. Она позволила мне поцеловать себя, но не отвечает, а потом то ли вздыхает, то ли стонет и закрывает глаза и приоткрывает губы и прижимается ко мне, и я понимаю, что она хочет меня так же, как я ее.
После сна изо рта у нее попахивает, но мне так только нравится. Пробую ее на вкус — и мне все мало.
Она обнимает меня за шею, гладит. Не отрываясь друг от друга, мы перекатываемся, я оказываюсь сверху. Провожу рукой по ее плечу, потом дальше. Соски у нее под футболкой твердые и мокрые. До меня доходит, что у нее течет молоко. И грудь не мягкая. Как ни странно, она твердая и теплая, даже горячая.
— Осторожно, — шепчет Сара. — Мне так больно. — Я отдергиваю руку, но она берет ее и прижимает обратно к груди. — Можно, только не так сильно.
Мы снова целуемся. Она поднимает мне футболку, гладит спину и ребра, изучает меня пальцами.
Я повторяю ее движения: запускаю руку под одежду, вверх по спине, потом вниз, еще ниже. Она замерла, мышцы у нее напряглись, но мне надо больше, еще больше, надо узнать ее всю. Оглаживаю бедро… и тут она яростно дергается, Пытается стряхнуть мою руку.
— Нет! — говорит она, и в голосе ее звучит ужас.
— Сара, я думал, ты хочешь…
Она выпихивает меня из постели.
— Нет, этого не хочу. Извини. Я думала, смогу, но не получилось.
Не понимаю, что изменилось-то. Она меня хотела. Сама меня гладила.
— Сара, ты чего?!
— Не надо! Перестань! Я не могу. И не хотела. Только не с тобой. Только не с…
Встаю и пячусь.
— Понял, — говорю. — Я отвратительный. Я Человек-Слон. Конечно, со мной ты не хочешь.
Тут Мия просыпается и плачет. Бросаюсь к двери. За спиной слышу Сарин голос:
— Нет, Адам, не в этом дело…
Не нужны мне ее извинения. Дурак я — вообразил, будто между нами что-то будет. Дурак. У меня никогда ничего не будет. Ни с кем.
Лечу, не разбирая дороги, вниз по лестнице. Бабуля стоит в дверях своей комнаты — всклокоченная, глаза толком не открылись. Поднимает бровь:
— Адам! Какого…
— Не спрашивай, баб. Не сейчас. И никогда не спрашивай, ладно?
Сара
Не могу я, и все. Думала, получится. Думала, тоже хочу, но не смогла. Не знаю, может, вообще никогда не смогу. Я понимаю, Адам — другое дело. Я ему нравлюсь, правда нравлюсь, и он мне нравится, но тяжесть его тела, его руки, которые шарят по моей коже, от всего этого меня трясет. Логики никакой, это вообще не из головы: в голове я счастлива, что он рядом, и рвусь к нему. Просто у меня тело уже запрограммировано и ведет себя так само по себе, отдельно от всего.
Оно вообще уже давно мне как чужое. Дома оно много лет принадлежало ему. Он мог получить меня — взять меня, — когда захочет. Теперь оно принадлежит Мии. Мое тело как по волшебству сделало все, что нужно, чтобы вырастить ее, родить ее, кормить ее. Я не знала, как это делается, но все получилось. Тело все знало.
Когда-нибудь, в один прекрасный день, тело вернется ко мне. Только вот никто не знает, когда это случится, кем я тогда стану и что почувствую. А пока Адам выбегает, хлопнув дверью. Говорит, он Человек-Слон. Думает, на него противно смотреть, но дело же не в этом. Совсем наоборот. «Дело не в тебе, дело во мне». Боже мой, до ужаса затасканная фраза, а ведь так и есть. Разве я хотела его обидеть? Что он теперь обо мне подумает: что я стерва или динамщица?
— Похоже, попросят нас отсюда, — говорю я Мии. — Я сама все испортила, да?
Собираю вещи и только потом спускаюсь. Адам лежит на диване, свернувшись в клубок, с закрытыми глазами. Телик включен, но он его не смотрит. Вэл в кухне, сидит на табуретке в облаке дыма. Останавливаюсь на пороге. В кухне так накурено, что Мии там нельзя, в гостиной мне не поместиться — ее занял Адам. Деваться нам некуда, придется уйти.
— Я положу ее в коляску и сбегаю за остальными вещами, хорошо? — говорю я.
— Зачем? Куда это ты? — Вэл давит сигарету в пепельнице.
— Большое спасибо, что вы пустили нас переночевать, но теперь нам надо найти другое место, где жить.
— Разве тебе есть куда идти? — Она пристально смотрит на меня.
— Ну да, попробую кое-куда ткнуться, — вру я.
Не хочу я, чтобы меня жалели, опекали и вообще. А хочу я уйти, мне вообще не надо было сюда соваться. Нам с Мией надо уехать из Лондона, а если нас при этом поймают — ладно, я что-нибудь придумаю.
Подхожу к коляске, пытаюсь уложить Мию, но спать ей еще не пора. Она обиженно вопит.
— Мия, пожалуйста, полежи. Только капризов мне не хватало.
Она не унимается, но я все равно пристегиваю ее и ухожу наверх за мешками. Когда я спускаюсь, Вэл стоит рядом с коляской и воркует. Это не помогает.
— Не беспокойтесь, — говорю, — мы уже уходим.
Запихиваю мешки в корзину под коляской и натягиваю куртку.
— Мы тебя не гоним, — говорит Вэл.
Адам на диване за ее спиной так и не открывает глаз, но он точно не спит — поди усни при таком гвалте.
— Адам, она уходит, — говорит ему Вэл. — Не хочешь попрощаться?
Тут он открывает глаза и смотрит прямо на меня. Лицо у него не выражает ничего. У меня такое чувство, будто я его убила.
Делаю шаг к нему. Нельзя, чтобы все так кончилось. Между нами стена непонимания.
— Адам, — говорю, — дело не в тебе. Дело не в тебе, дело во…
Он бьет кулаком в диван.
— Хватит! — орет он. — Не говори так, никогда так не говори!
— Все, все, я ухожу.
Говорить с ним бессмысленно. Я так сильно его обидела, что лучше теперь не трогать. Иду к входной двери, открываю ее и придерживаю спиной, чтобы вывезти коляску. С трудом стаскиваю ее по ступенькам. Мия по-прежнему плачет, но взять ее на руки я не могу, пока мы не окажемся далеко отсюда. Собираюсь закрыть дверь за собой — и вдруг на пороге возникает Адам. Не представляю себе, что он хочет, накричать на меня, ударить, поцеловать. Энергия так и бьет через край — он прямо на взводе. Руки сжаты в кулаки. Вдруг он резко выбрасывает один кулак вперед.
— На, — говорит. Поворачивает руку ладонью вверх, разжимает пальцы. Там две купюры и мелочь.
— Да ладно, глупости все это, — говорю.
— Бери. Уезжай из Лондона. Осталось три дня. Увези Мию отсюда. От меня.
Он говорит не поднимая глаз. А на слове «меня» вдруг вскидывает голову и смотрит мне в глаза, и взгляд у него больше не мертвый, не безжизненный. В них снова поблескивает искра, и эту искру я знаю: там пляшет страх.
— Возьми, — повторяет он, сует деньги мне в ладонь и накрывает ее своей. Рука у него теплая-теплая. Все мое тело тут же отзывается — к коже приливает кровь, сладко ноет между ног. Не хочу я никуда уходить. Хочу остаться здесь и встретить лицом к лицу все, что только попробует нас разлучить. Хочу прикоснуться к его обожженному лицу, чтобы он понял — это для меня не важно.