Числа. Трилогия, стр. 32

Чтобы его не подвести, я должна продолжать наш общий путь. Он говорил о Вестоне как о каком-то Священном Граале. Он верил в него — верил, что там оба мы будем счастливы. А раз он верил, то и я должна. Пойду дальше, уцеплюсь за надежду, что там мы еще встретимся. Он уж как-нибудь поймет, где я, и мы там обязательно встретимся. Как это произойдет, я не имела понятия, а вот когда, знала точно: раньше пятнадцатого числа; мы увидимся перед тем, как все будет кончено.

Я дождалась, когда стихли все звуки, кроме гула дорожного движения — никаких шагов, никаких низких голосов, никаких вертолетов или собачьего лая. Усталость и отчаяние отступили, мне опять не сиделось на месте. Я уже не могла дождаться того момента, когда вылезу из кустов, пыталась вообразить, каково это будет — выползти в пустой темный парк. Одна часть моего существа кричала — поскорее, другая — тряслась от страха.

Я поползла вперед на четвереньках, осторожно раздвигая листья лбом, стараясь не думать про то, что на эти кусты многие годы писали все здешние собаки. Темень стояла почти непроглядная; горка и качели на детской площадке казались какими-то призраками на краю лужайки. Никого, но я все же помедлила немного. Грустно было покидать наше убежище — последнее место, где мы еще были рядом. Мне это кажется или его едкий запах еще остался на листьях?

— Пока, Жучила, — проговорила я, не раскрывая губ. — Увидимся в Вестоне.

Я как можно быстрее зашагала по дорожке к центру города. Вглядывалась в темноту перед собой, не таится ли там опасность. Даже не заметила, что по мокрой траве кто-то идет, а когда заметила, было уже поздно.

— Ой! Тут тебя только ленивый не ищет. В том числе и мой папенька, — прозвучал голос слева от меня. Девчоночий голос с интонацией, какую слышишь только по телику — у всяких дурищ из сериалов. Я встала как вкопанная и развернулась в ту сторону.

— И что?

Покажи, что ты не из слабаков, не выказывай страха. Теперь я их видела — из темноты шагнули три девчонки. Примерно моего возраста, и одеты так же — джинсы, «кенгурушки».

— И заработает сверхурочных будь здоров. Надо будет на этой неделе стрясти с него пару лишних фунтов.

Обе ее приятельницы рассмеялись. Две девчонки с проколотыми носами и колечками в губе. Подошли поближе, смерили меня взглядом.

Случись это раньше, я бы, наверное, попыталась удрать или, может, сгорбилась бы и уставилась в землю, но сейчас я и не сморгнула — смотрела на них в упор, и все. Понятное дело, тут же всплыли их числа. У всех было впереди по шестьдесят — семьдесят лет, так что пирсинг — это лишь знак подросткового бунта против сытой жизни, этих девчонок ждет комфортная жизнь и, наверное, по мужу и два целых четыре десятых ребенка на каждую.

— А ты не похожа на террористку, — снова заговорила первая. — Ты правда взорвала эту бомбу?

— Конечно нет.

— Чего же тогда скрываешься?

— Копов не люблю. Прости, без обид, — добавила я, вспомнив про ее папашу.

— Какие там обиды. — Она почти что улыбнулась. — Но ты сбежала же после взрыва.

— Ну да, так уж вышло, сама понимаешь.

— Не понимаю. Как вышло?

Сил на вранье у меня не осталось.

— Да так… в общем… я почувствовала, что случится беда.

— Она и случилась.

— Ага.

— Ты, что ли, часто чувствуешь, что должно случиться?

— Ну, вроде того.

— Так, выходит, ты знаешь, заложим мы тебя или нет?

Я помолчала. Не собираюсь я ничего у них вымаливать.

— Вроде как не заложите, — сказала я ровным голосом.

— А чего бы и нет?

— Не похожи вы как-то на падл.

Это был комплимент, рассчитанный на то, чтобы подольститься. И он сработал.

— Да, я не падла. Тут ты права. — Пауза. — Только если ты пойдешь в эту сторону, через пять минут тебя сцапают. Через центр тебе не пройти. Там слишком людно. Да и куда ты, кстати, намылилась?

— Мне вообще-то к западу, в сторону Бристоля.

Говорить про Вестон не хотелось: это только наш секрет, мой и Жука.

— Автобусом?

— Пешком.

— Пешком? Ни фига себе! Голодная?

Питались мы в последние дни так странно, что я уже и сама не понимала, голодна я или нет. Потом припомнила: после завтрака я ничего, по сути, и не ела, а с завтрака прошло лет сто.

— Есть немного.

— Ладно, у меня мысль. Давай проберемся по задворкам к моему дому.

Подруги посмотрели на нее как на ненормальную.

— Слушай, по-моему, это не самая хорошая идея, — наконец произнесла одна из них.

— Заткнись, идея просто отличная. Уж там-то точно не станут искать.

— А если станут? Мало тебе не будет.

— Да не станут. Все будет клево. — Она оборвала разговор, резко развернувшись и зашагав назад через лужайку. — Догоняй! — прошипела она.

Я двинула следом, две ее приятельницы шли за мной. Я так и не поняла, можно ли ей доверять; впрочем, особого выбора у меня не было. Шагали мы быстро, в полном молчании. Она вела нас по каким-то задворкам и закоулкам, между заборами и игровыми площадками. Потом вдруг остановилась, подождала, пока мы нагоним.

— Пойду разведаю, что там и как. А вы ждите. — Свернула за угол и исчезла. Мы остались втроем, сказать друг другу нам было решительно нечего. Девчонки явно относились ко мне с опаской, а я так устала, что мне было на них наплевать.

— Порядок, — сказала, возвращаясь, первая. — Папа еще не вернулся, а мама приклеилась к телику. Пошли с заднего хода.

Приятельницы ее переглянулись.

— Бритни, ты, похоже, с дерева упала. Мы по домам.

— Бросаете меня? — Девицы кивнули. — Ладно, дело ваше, только слушайте сюда. Никому ни слова. То есть вообще никому.

— Это-то понятно.

— Ладно, завтра увидимся.

— Давай.

Они зашагали прочь.

— Им можно доверять? — спросила я.

— А то, они люди надежные. А кроме того, знают: проболтаются — я их урою. Так что у них пороху не хватит. Вперед.

Мы обогнули угол дома и вошли через заднюю дверь, пробрались через кухню, поднялись наверх. На дверях спальни висела табличка — рамочка из роз, а в середине слова: «Комната Бритни». Ниже имелась свежая приписка: череп и перекрещенные кости и крупная надпись: «Не соваться». Внутри стены были выкрашены в темно-красный цвет и густо увешаны плакатами и вырезками из журналов — Курт Кобейн, «Фу файтерс», «Гэллоуз». На кровати лежали груды подушек и не то одеяло, не то покрывало, черное, пушистое. В принципе довольно клевая комната. Я вспомнила свою последнюю комнату, у Карен, свои немногочисленные вещички, которые истребила.

— Хочешь — садись на кровать, хочешь — на бин-бег.

Я неловко примостилась на краешке кровати. Бритни села рядом.

— Ну? — сказала она. — Я — Бритни, а ты… Джемма?

— Джем, — ответила я.

Вот теперь, когда мы оказались в ее комнате, понт с нее маленько слетел. Собственно, было видно, что она нервничает, а значит, тот фасад, которым она ко мне повернулась в парке, был всего лишь фасадом. А на деле она трусит не меньше любой другой. Мы просидели в молчании целую вечность, а потом она поставила какую-то музыку и пошла раздобыть еды, а я осталась одна.

Сидела, осматривалась. Клевая комната. Кроме всех этих плакатов, был там настоящий туалетный столик с косметикой и коробочками для всяких побрякушек, а еще — куча фотографий в рамочках: родственники, домашние животные. На парочке фотографий Бритни была с мальчишкой, явно младше нее, — на одной у него были густые кудряшки, а на другой он оказался совсем лысым, только улыбка осталась той же, от уха до уха. Выходит, у нее где-то есть еще и брат?

После нескольких дней на свежем воздухе в комнате с центральным отоплением оказалось нечем дышать. Я начала потеть и сообразила, что несет от меня будь здоров. Сняла зеленую куртку, но сильно уютнее не стало. Стянула «кенгурушку», положила ее на куртку сверху. Теперь они лежали одинокой кучкой на ковре — то еще безобразие. Грязнущие — будьте-нате; впрочем (я посмотрела вниз) джинсы и кроссовки не лучше. Нельзя сказать, чтобы в комнате у Бритни было так уж чисто, но я все равно почувствовала себя не на месте, как кусок дерьма на ковре.