Собирающий облака, стр. 12

Суйюн знал, что уши у людей не только для того, чтобы услышать истину. В конце концов, он всего лишь старший послушник. Монах в задумчивости почесал затылок. Он задал невинный вопрос, и только. В Сэй распространился слух о том, что зацвело дерево Удумбара, подтверждая пророчество Просветленного владыки — деревья Монарты зацветут, когда среди людей снова появится Учитель. Сотура сказал, что такие слухи появляются каждое десятилетие. Говоря об этом, старший брат тщательно подбирал слова, но внутреннее чувство правды подсказывало Суйюну, что он лжет. Впрочем, ведь даже старший брат не может быть непогрешимым, поэтому Суйюн старался прогнать неприятное ощущение от разговора, но получалось это с трудом.

Затем Сотура потребовал от Суйюна письменный отчет о походе в пустыню. Тоже странно. Нет, не само требование, что вообще-то обычное дело, а тон, каким брат сказал об этом: он будто чувствовал себя виноватым. Молодой монах был весьма смущен. Ему стало грустно. Суйюн всегда восхищался братом Сотурой, хотел походить на старшего брата.

А теперь он сомневался в старшем наставнике и размышлял над тем, стоит ли рассказывать о состоявшемся разговоре господину Сёнто. Это сильно беспокоило Суйюна. Он знал, что произошел какой-то бессознательный сдвиг в его понимании преданности и верности. Интересно знать, чувствовал ли то же самое Сатакэ? У Суйюна появились мрачные опасения. А что, если и он повторит путь предшественника? Сатакэ, говорят, дошел до того, что потребовал, чтобы последнюю церемонию проводили члены семьи, которой он служил, а не братья-ботаисты. Неслыханно! «Я должен понять, что творится в моей душе», — сказал себе Суйюн.

Он лжет. Эти слова все время повторялись в сознании. Может, стоит поговорить с господином Сёнто? Монах гнал от себя эту мысль. Но все же почему ему хотелось прийти к господину Сёнто, а не к старшему брату Ордена? Он не знал.

Молодой монах быстро преодолел широкую каменную лестницу, ведущую к воротам. Немного замедлив шаг, полюбовался скульптурой летящей лошади. И вот он у массивных дверей главного входа во дворец. Стражники поклонились — этим сдержанным мужчинам Сэй никогда не придет в голову задавать вопросы духовному советнику правителя.

Суйюн направлялся в свои апартаменты, чтобы поскорее сесть за письменный стол. Отчет, который потребовал Сотура, нужно составить как можно скорее, так как старший брат намеревался отправить его вместе с другими документами брату Хутто в Янкуру. Много времени на это не потребуется, ведь Суйюн уже составлял подробный отчет о путешествии в пустыню для господина Сёнто.

Правительский дворец представлял собой лабиринт. Суйюн нырнул в узкий коридор, значительно сокращавший путь до его комнаты. Вдруг он остановился у двери, ведущей в другой коридор. Голоса с той стороны подтвердили то, что уже подсказало его внутреннее чувство Ши, — то были госпожа Кицура и еще две дамы. Монах распахнул дверь и отступил в сторону, чтобы дать дамам пройти.

— А, брат, — проговорила Кицура с улыбкой. — Карма привела нас в ваше общество. Очевидно, это благоприятная карма.

Спутницы Кицуры улыбнулись и кивнули, соглашаясь.

— Мои учителя всегда советовали обращать глухое ухо к словам лести, но они не предупреждали об истинной силе таких слов. Я польщен.

Монах поклонился.

Компаньонки проследовали вперед, и Кицура направилась вслед за ними, но вдруг, поравнявшись с монахом, покачнулась, будто почувствовав внезапную дурноту, а Суйюн поспешил поддержать красавицу. Прежде чем монах успел принести извинения, ей стало лучше, и дама плавно пошла дальше, но ее прелестная ручка оставалась в руке Суйюна до последнего мига.

Монах еще несколько секунд стоял, придерживая уже никому не нужную дверь. Наконец он очнулся от произошедшего и представил, как глупо выглядит. Суйюн продолжил путь, но пропустил нужный коридор, остановился с ощущением, что заблудился. Никогда прежде рядом с ним так близко не оказывалась женщина, никогда прежде он не касался руки женщины за исключением болящих. Теперь молодой человек испытал настоящий шок. Поразила его и собственная реакция на этот маленький инцидент.

Лесть как искушение едва ли могла сравниться по силе с нежностью женского тела. С трудом Суйюн изгнал воспоминания о происшествии, но одна мысль возвращалась вновь и вновь, а именно: что падение было не случайным. Он не сомневался в этом.

Теперь его неотступно мучили две мысли: одна — о разговоре с бывшим наставником, другая — о внезапном обмороке госпожи Кицуры.

6

Сад скульптур в правительском дворце не был создан великим художником, но это и не важно. Сама природа здесь явилась и превосходным скульптором, и материалом, а лучше этого ничего не может быть.

Суйюн пересек террасу лотосов в конце сада и остановился полюбоваться вечерним светом. Все будто покрылось таинственной дымкой. Можно было почувствовать, как камни, нагревшиеся за день, отдают тепло холодному воздуху. Ветер, доносившийся с моря, то походил на легкое дыхание, то резко налетал и снова почти исчезал. Пожалуй, ни один человек не смог бы описать это словами. Совсем скоро все вокруг накроет прохлада северной ночи.

Суйюн пришел в сад, чтобы медитировать и избавиться от некоторых ощущений. Он остановился у скульптуры, изображающей Дракона Гор, и стал рассматривать испещренный канавками песчаник. Монах испытывал благоговейный трепет перед творением природы. Сколько человеческих жизней зародилось и кануло в небытие, пока создавался этот камень. Художница, одна из придворных дам императрицы, установила три камня так, что если смотреть с севера, то казалось, что чудище делает стойку, а если с юга — то спит. При вечернем освещении все это производило гораздо более глубокое впечатление, чем в любое другое время суток. Суйюн готов был бесконечно наслаждаться мастерством художницы.

До него донесся шум водопада, и монах отправился вниз по тропе, ступая по камням. Суйюн бывал в саду не единожды и знал, что водопад, обрушивающийся с горы, совершенен. Древний причудливо выщербленный монолит напоминал огромное лицо. Усиливался эффект растущими там невысокими деревцами.

Суйюн подошел совсем близко к водопаду и увидел там госпожу Окару. На коленях у нее лежал планшет с листом бумаги, в руках — кисточка. Когда монах приблизился, она начала рисовать.

— Простите меня, госпожа Окара. Я не знал, что вы здесь. Не хотел помешать вам.

Художница была одета в простую хлопчатобумажную блузу и, конечно, сильно смутилась тем, что ее увидели. Монах поклонился и повернулся уйти.

— Брат Суйюн, не извиняйтесь. Я все равно почти не работаю, а больше предаюсь воспоминаниям. — Она мило улыбнулась. — Присоединяйтесь. Освещение меняется каждую минуту. Видели?

— Простите, госпожа Окара, что видел?

— А, так вы не заметили. Идите сюда, присаживайтесь, если у вас есть время. Это стоит того, чтобы подождать.

Суйюн сел на второй камень рядом. Он не был близко знаком с госпожой Окарой, но испытывал к ней большую симпатию. Ему казалось, что рядом с нею так же легко и просто, как если бы это была родная мать.

Вечернее солнце осветило скалу-лицо, подчеркивая каждую его линию. Солнце садилось, и тени удлинялись. А там, где брызги водопада попадали в закатные лучи, сверкала радуга.

— Смотрите, как темно-розовый начинает менять оттенок, — показала госпожа Окара.

Суйюн сосредоточенно вглядывался, пытаясь уловить то, что видел глаз художницы. Брызги водопада сияли разноцветными огоньками, отражая солнечный свет. Скала и в самом деле была бледно-розовая. Он не замечал этого раньше.

— Розовый становится темно-лиловым, но посмотрите, сколько оттенков сменяют один другой. Это ежедневное чудо.

— Я никогда не замечал этого прежде, хотя часто прихожу сюда. Ветер зашелестел в иголках сосен, и заиграли оттенки зеленого.

Деревца отбрасывали удлиненные тени.

— Для многих научиться владеть кистью и красками легче, чем научиться видеть, видеть по-настоящему. Я приехала в Сэй именно для этого. О нет, не любоваться садом, хотя и он прекрасен, а учиться видеть.