Остров битвы, стр. 31

— Я делаю это с определенной целью. Я постараюсь прервать связь между Алааном и Саинфом. Если мне это удастся, я узнаю способ победить Хаффида.

— Запутанное семейное дело, Гилберт… Сводный брат, ставший братом Хаффида. А какова здесь твоя роль?

— Верховного Судьи, лорд Торен. Возможно, палача. Поживем — увидим. Но Хаффида надо остановить. Как и Алаана.

Элиз плавным движением вынырнула из воды, словно рыба, выскользнувшая на берег. Отряхнулась, и в стороны полетели сотни брызг.

Тэм едва разглядел ее в темноте.

— Синддл верно почувствовал дым от костра, но это костер не Хаффида, хотя черный рыцарь близко.

— А кто же там?

— Отряд Ренне и их союзников. Куда делась моя одежда?

— Я ее просушил, — сказал Тэм.

— Как любезно с твоей стороны.

Девушка подошла к нему в темноте, и Тэм почувствовал неладное — он не забыл того, кто преследовал их вдоль всей реки Уиннд.

Элиз остановилась.

— Не нужно меня бояться, Тэм.

— Ты плаваешь под водой без воздуха?..

Девушка ответила не сразу.

— Можно мне получить назад свою одежду? Пожалуйста. Ночь прохладная.

— И холода ты тоже не чувствуешь…

— Нет, но я ощущаю холодность людей. У меня есть чувства.

— Про Шианон говорят иначе.

— Я не Шианон, Тэм. Возьми мою руку, — произнесла она, в темноте юноше показалось, что девушка тянется к нему.

— Холодная как лед, — сказал Тэм.

— Зато сердце горячее, — ответила она и положила его руку себе на грудь, нежную, мокрую и скользкую, как рыбья чешуя.

— Не чувствую я тепла, — произнес Тэм.

— Почувствуешь, если попытаешься, — шепнула она, подходя ближе.

Элиз прильнула к Тэму, прижимая его к себе. Ее дыхание пахло рекой, волосы были мокрые и запутанные, как водоросли.

Она увлекла юношу вниз, и они сбросили одежды на влажную траву у ручья. От мужских прикосновений девушка согрелась, хотя ночной воздух был по-осеннему прохладным. Она умела больше Тэма, но все же была невинна. Мягкая трава на берегу журчащей реки служила им постелью, на зелени которой алел крошечный цветок.

Глава 19

Церемония похорон Ардена Ренне прошла днем раньше, но, казалось, дым его погребального костра задержался на карнизах замка, словно призрак, не желающий уходить. Скорбь была сильнее у тех, кто знал правду — Арден Ренне был предателем, готовившим убийство кузена.

Правда бывает жестоким утешителем, подумала Ллин.

Сегодня во дворе замка позади сада проходили похороны леди Элиз Уиллс. Слуга приставил к стене сада лестницу, и Ллин взобралась на нее, украдкой всматриваясь в происходящее сквозь листья глицинии, ловя каждое слово, каждый вздох. Не было ни тела для погребального костра, ни останков для предания земле, ни пепла, чтобы пустить по воде, даже если семья Уиллс и следовала подобным суевериям. Во дворе находились лишь скорбящие, большинство из которых никогда не знали Элиз Уиллс: леди Беатрис Ренне, несколько ее племянниц и племянников, многочисленные менестрели, — должно быть, знакомые лорда Каррала, и сам лорд, мертвенно-бледный, словно потерявший точку опоры.

Люди окружали композицию из изысканно расставленных цветов, гладких камней и зажженных факелов. По традиции там должны присутствовать предметы, дорогие умершему, но эти вещи были далеко, поэтому члены семейства Ренне предложили то, что посчитали подходящим случаю: пяльцы с незаконченной вышивкой, сборник стихов, маленькую арфу и куклу.

Из сосуда, где горела смола, вырвалась черная полоса дыма, превратившаяся в странные каракули на фоне высокого серого неба.

Из уважения к гостю леди Беатрис произнесла речь; ее голос был мрачным, исполненным достоинства и сострадания. Когда она закончила говорить, среди одетых в черное людей воцарилась тишина. Рубашки мужчин казались ослепительно белыми на фоне хмурого неба.

Пауза затянулась. Вдали дважды прокричала ворона.

— Лорд Каррал? — негромко позвала леди Беатрис. — Если вы не против…

Ллин поняла: старик не понимает, что другие склонили головы, поскольку он продолжал пристально смотреть вперед слепыми глазами.

Каррал глубоко и прерывисто вздохнул.

— Хотя я незаслуженно получил репутацию хорошего менестреля, — тихо заговорил он, — у меня нет песни для дочери. Моих скромных способностей не хватает, чтобы сказать все, что хотелось бы. Песнь об Элиз должна описать каждую минуту мимолетной жизни. Чтобы исполнить ее, потребовалось бы двадцать лет. Ее сон, дыхание, смех, первые шаги. Первый поцелуй… и последний. Она бы поведала о любви Элиз ко мне… и о моей к ней.

Лорд на мгновение затих, продолжая беззвучно шевелить губами. Ллин показалось, что он больше не сможет говорить, однако старик продолжал:

— Песнь о ней содержала бы все, что я не мог видеть: ее прекрасную улыбку, золото волос в лучах вечернего солнца, легкость и грацию движений, пальцы, перебирающие струны арфы. В этой песне было бы все ее детство; первые слова, игры, тысячи «почему», вопросы, которые она задавала в два года. Ее первый танец. Первый бал.

Старик закрыл невидящие глаза, и по щеке потекла слеза, но лорд сдержал рыдания.

— Все черты молодой девушки, которой стала Элиз, достойны поэзии, — тихо заговорил он. — Ее мелодичный голос, детское чувство справедливости, неукротимый дух, протест против междоусобных войн, который привел к тому, — проговорил лорд почти шепотом, — что она в конце концов сделала.

Каррал с трудом произнес последние слова.

— Если бы я мог сочинить такую песнь, в ней не было бы строк о ее смерти… ибо я не выдержал бы этих воспоминаний. Нет, песнь об Элиз должна закончиться на вызове моему брату, ведь Элиз бросилась в реку не от отчаяния. Я знал дочь. Она была непокорной, своевольной и гордой и не могла позволить Менвину и его союзникам использовать себя в своих целях. — Лорд Каррал замолчал, слезы ручьями потекли по старческим щекам. — Или, возможно, я мог окончить песнь на ее последнем прощании со мной, последнем танце. Но мне бы вряд ли удалось завершить эту песнь, поскольку я буду играть ее снова и снова, пока сам не последую в реку вслед за дочерью. Снова и снова буду я вспоминать тысячи бесценных минут ее жизни, вспоминать все мои мечты о ее будущем.

Лорд снова смолк, по-прежнему глядя перед собой.

— Прощай, доченька, — воскликнул он с нежностью, разрывающей сердце, и бросил розу в пламя.

Старик разрыдался, не обращая внимания на собравшихся. Он рыдал о потерянном ребенке, и Ллин плакала вместе с ним. Девушка прислонила голову к камню и чувствовала, как текут слезы. Шатаясь, она спустилась по ступенькам и села на последнюю из них, содрогаясь от рыданий по той, которой не знала.

— Несчастный человек, — шептала Ллин. — Бедный, несчастный человек. Его жизнь полна потерь, гораздо больших, чем мои. Гораздо больших…

Менестрели, которые привыкли сохранять спокойствие даже на самых скорбных мероприятиях, затянули печальную мелодию. Солнце зашло на западе за тучу, увлекая за собой и весь день. Собравшиеся стали расходиться, однако менестрели остались дежурить, сменяя друг друга у погребального костра, как будто, демонстрируя выносливость, они проявят уважение и любовь к отцу погибшей девушки. Но это едва ли могло облегчить душевные страдания лорда.

От горящей смолы все еще шел дым, набросав напоследок еще пару строк на серой бумаге неба.