Брат Посвященный, стр. 107

— Здесь кроется какая-то тайна. Нам пора возвращаться в Сэй, князь Комавара. Мы увидели все, что нужно.

— Ты прав, брат. Ты был прав и в другом. — Князь кивнул в сторону дикаря. — Мы должны его отпустить, он верно послужил нам.

— Боюсь, все не так просто, мой князь.

37

День был студеным, солнечный свет с трудом пробивался через высокие облака, закрывавшие небо пеленой плотного шелка. Несмотря на холод, князь Сёнто сидел на маленьком крыльце под навесом, Крыльцо выходило в один из садов, прилегающих к дворцу наместника. Князь не спеша разбирал последние письма — в основном официальные донесения и обычные ежедневные рапорты, не имеющие особого значения. Письмо от князя Тайки, однако, требовало второго прочтения.

В первых строчках письма Тайки рассказывал, как его сын привыкает жить без одной руки, и лестно отзывался об управляющем Сёнто, Каму, который несколько раз навещал мальчика. Вслед за этим в письме упоминалось нечто более интересное:

Мое внимание привлекла одна странная вещь, касающаяся предмета нашей недавней беседы. Монеты, подобные тем, что были найдены у дикарей во время последнего набега, появились и в Сэй. Всего два дня назад один из моих племянников выгодно продал своего лучшего жеребца. На монетах, которые он получил, не было ни символа императорского монетного двора, ни фамильного герба какого-либо рода. По виду они точно такие, как вы описывали: квадратные, простой формы, с круглым отверстием посредине. Покупателем оказался младший сын князя Кинтари, Кинтари Дзабо. Сын князя Кинтари не прославился другими талантами, кроме пристрастия к вину, поэтому довольно неожиданно, что он отдал столько золота за приобретение одного из лучших животных в Сэй, если не во всей Ва, — жеребец действительно обошелся ему очень дорого.

Этот случай примечателен сам по себе, однако за ним последовало еще кое-что. Старшие братья князя Кинтари Дзабо пришли к моему племяннику, сказали, что произошло недоразумение, и любезно попросили его забрать коня обратно и вернуть им деньги. Мой племянник, человек строгих принципов, посчитал, что сделка была во всех отношениях честной, и вежливо отказал им. Братья очень огорчились и объяснили, что эти монеты — фамильная ценность, принадлежащая их отцу, и что Дзабо воспользовался ими по ошибке. Братья Кинтари предложили моему племяннику обменять это золото на монеты имперской чеканки. Они также сочли необходимым дополнительно заплатить ему крупную сумму, чтобы возместить доставленные неудобства и отблагодарить за участие. Так они и порешили: племянник вернул им почти все монеты за исключением нескольких, которых у него уже не было.

Эти несколько монет попали ко мне в руки, и при нашей следующей встрече я принесу их во дворец. Уверен, что они полностью схожи с теми, о которых шла речь в последний раз, когда я имел удовольствие беседовать с императорским наместником. Эта загадка начинает интересовать меня так же сильно, как и моего наместника.

Ваш покорный слуга.

Сёнто перечитал письмо еще раз, сложил его и спрятал в рукав. Некоторое время он смотрел перед собой, созерцая сад.

Проще всего предположить, что дикари ограбили Дом Кинтари и украли у них монеты. В этом случае тайна золота легко раскрывалась, и проверить, правда ли это, не составляло труда. Сёнто хлопнул в ладоши и попросил появившегося слугу подать чаю. Но почему же тогда сыновья князя Кинтари так настойчиво хотели вернуть свое золото? Если монеты не отличаются от тех, что он видел, они вряд ли могут быть фамильной ценностью, они ведь совсем новые.

Слуга принес чай. Сёнто с удовольствием принял из его рук чашку, поставил ее на свой письменный столик и, медленно поворачивая, стал смотреть на пар, словно вглядываясь куда-то в даль. Он снова подумал о Суйюне и Комаваре — как-то они там? — и покачал головой. Ему не следовало отпускать монаха в пустыню… но выбора не было. Суйюн — единственный человек из окружения Сёнто, кто имеет шансы выжить, попав в плен к дикарям. Единственный, кто может вернуться и доставить так необходимые сведения. И все равно монах — слишком ценный советник, чтобы использовать его услуги таким образом.

Что бы подумали члены ордена, если бы узнали, что их собрат пробирается через пустыню в компании сэйянского князя, переодетого монахом-ботаистом? Сёнто знал, что все братья — прагматики до самой глубины их хваленых душ; они просто сглотнут и молча отвернутся. Защищая учение Просветленного Владыки, они и сами занимались сомнительными делами.

Где-то рядом в коридоре послышался шум, и князь сразу насторожился. Меча под рукой у него не было, но он нащупал рукоять кинжала, спрятанного под одеждой. За стеной раздавались приглушенные голоса: один принадлежал женщине, а другой, несомненно, Каму. Сёнто уже хотел подняться, но тут сёдзи открылись, и в проеме показалась его единственная дочь, княжна Нисима.

Не входя в комнату, она опустилась на колени и коснулась лбом пола. Вслед за ней в дверях возникло лицо Каму. Повинуясь жесту своего господина, управляющий тут же исчез. Створки бесшумно закрылись. Несколько секунд и Сёнто, и его падчерица молчали.

— Кажется, дядя, на этот раз мне удалось застать вас врасплох. Вы даже не находите, что сказать.

— Неправда. Мне хочется сказать так много, что я просто не знаю, с чего начать.

Оба рассмеялись и снова замолчали.

— Сейчас мне снова хочется стать семилетней девочкой.

— Неужели?

— Будь я в том прекрасном возрасте, я снова могла бы кинуться вам на шею.

— Да уж, в твоем нынешнем возрасте это было бы просто неприлично.

— Верно, — вздохнула княжна.

— А вот брат Сатакэ, например, рассматривал природу времени несколько иначе…

Сёнто не договорил, потому что Нисима обняла его и крепко прижалась к его груди. Князь едва высвободился из многочисленных складок ее наряда и с трудом проговорил:

— В семь лет ты никогда бы не разминулась с моим письмом.

Княжна не глядя протянула руку и скинула на крыльцо все, что лежало на письменном столике — чашку с чаем, тушечницу и кисти.

— Уже лучше, — промолвил Сёнто, и хотя Нисима засмеялась, он почувствовал, как холодная слеза скатилась с ее щеки и капнула ему на подбородок.

Наконец они разъединили объятия, и Сёнто хлопнул в ладоши, вызывая слугу:

— Чаю!

Вошедший слуга бросил взгляд на кучу писем, и князь заметил на его лице удивление.

— Это пока не трогай.

Слуга удалился.

— С твоего появления не прошло и минуты, а ты уже успела добавить работы прислуге.

— Им еще повезло, что та маленькая девочка, какой я была, навсегда осталась в прошлом. — Нисима махнула в сторону пролитой туши и разбросанных писем. — В конце концов, убраться надо всего в одной комнате.

Слуги подали чай, и Нисима принялась разливать его по чашкам.

— Вы желаете услышать мою историю сейчас, или вас ждут дела? — спросила она отца.

— Лучше сейчас. Очень интересно, как мы объясним твое присутствие здесь нашему императору, который сделал все возможное и невозможное для того, чтобы ты не могла отправиться в Сэй, не нанеся глубокого оскорбления трону.

— Я и думать не смела о том, чтобы оскорбить императора, дядя. Сын Неба в своей щедрости отдал меня в ученицы великой художницы, и я выполняю его пожелание. Госпожа Окара приехала вместе со мной.

— Понятно, — процедил князь. — Я тоже собирался обратиться к ней… если бы решил, что ты должна попасть в Сэй.

Нисима опустила глаза и пригубила чай.

— Я приехала не просто так.

— Не сомневаюсь, Ниси-сум. Девушка улыбнулась.

— Со мной приплыла и Кицу-сум. Сёнто качнул головой.

— Ну разумеется, следовало ожидать, что она не упустит возможности прокатиться за город.

Нисима засмеялась.

— У нее тоже были свои причины.

Сёнто кивнул — полуутвердительно-полуиронически.