Новочеркасск. Кровавый полдень, стр. 18

Говорили, что некоторых громкоголосых студентов исключили, заставили уехать из города. А возмущались многие. Студенты приносили и показывали осколки разрывных пуль, пулеметные гильзы.

После расстрела демонстрации, главной задачей компетентных органов становилось пресечение всех нежелательных слухов и выступлений.

— сообщалось в очередном докладе Семичастного в ЦК КПСС.

Все эти дни поводилось активное выявление участников демонстрации. Людей опознавали по фотографиям, и обвинению было этого достаточно. Раз стоял в толпе и рот был открыт — значит, что-то антисоветское говорил. Практиковались «плановые» выдачи кандидатов на суд, т. е, звонили из КГБ начальнику цеха или другому руководителю и требовали назвать несколько человек — активистов выступления.

Использовались доносы людей друг на друга. Многие, стараясь обезопасить себя, стремились выслужиться, дав показания, участвуя в очных ставках, собраниях и судах. Кое-то таким образом пытался просто убрать личного врага, отомстить. В определенной мере здесь повторился синдром 37-го года, когда в страхе ожидания «черного воронка» проходили дни и ночи и любыми способами хотелось избежать участи арестованного соседа.

Из той же докладной:

По имеющимся официальным документам всего осуждены были 122 человека, однако показания свидетелей дают основания предполагать, что неучтенными оказались судимые местными судами в других областях. Косвенно подтверждают это и представленные документы, ибо трудно предположить, что уже выявленные и, так сказать, «задокументированные» участники был отпущены без наказания (хотя единичные случаи были). Нельзя исключить, что некоторые кандидаты под суд избежали этой участи, заслужив чем-то помилование у властей.

Из «Особой папки» ЦК КПСС:

Неправильно, конечно, утверждать, что целый город устрашился и тотчас переменился. Среди рапортов КГБ есть информация о «враждебных проявлениях». Так» неким «Народным комитетом» был выдвинут «Первый ультиматум», в котором предъявлялись требования допустить родственников к раненым, сообщить места захоронения убитых. В этой смелой анонимке содержалась угроза сообщить обо всем иностранцам.

В эти же дни в Новочеркасске появились различные надписи и листовки. Так, прямо на арке на спуске Герцена было написано: «Да здравствует забастовка!». В одном из цехов НЭВЗа на стене была обнаружена надпись с угрозой в адрес начальника цеха. И каким-то образом было установлено, что автором появившейся здесь же листовки антисоветского содержания является токарь-револьверщик Богатырева.

Но это были единичные случаи. Массы же были мобилизованы на всеобщее «одобрительное молчание».

СУДИЛИЩНЫЙ ПОЛИГОН

Травля людей и организованные судилища — та же трагедия, только не сконцентрированная в одном выстреле, а растянутая на годы мук и страданий, унижения и позора.

Уже 12 июня в докладной Семичастного фигурируют имена наиболее активных забастовщиков и формулировки их вины, в точности повторенные позже «независимым» Верховным Судом.

Документы из «Особой папки» с пометками: «Никита Сергеевич читал и просил дать на ознакомление…», красноречиво свидетельствуют о гнусности организованной судебной расправы.

Выездные заседания суда проводились в Новочеркасске, за укрепленной кирпичной оградой ККУКСов (бывшие казармы кавалерийских курсов, изначально — Кадетский корпус, до недавнего времени — месторасположение дивизии особого назначения ВВ). В начале июня здесь, в штабе танковой дивизии, располагались высшие чины государства, приехавшие на усмирение мятежа. Интересно, что бывал в эти дни в Новочеркасске и руководил обвинением Генеральный прокурор СССР Р. Руденко, известный из истории как обвинитель фашизма на Нюрнбергском процессе. Так вот, по прямому указанию этого «гуманиста» семерым участникам событий была вменена ст. 77 УК РСФСР. Применил ее на суде в Новочеркасске, подводя людей под расстрел, возглавлявший судебное заседание председатель Верховного Суда РСФСР Л. Смирнов.

Бандитизм в статье УК трактуется следующим образом: «организация вооруженных банд с целью нападения на государственные, общественные учреждения или предприятия либо на отдельных лиц, равно участие в таких бандах и в совершаемых ими нападениях — наказывается лишением свободы от трех до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества».

Но какую банду мог создать в течение одного дня или участвовать в ней приехавший в Новочеркасск из степи и пьяный во все дни пастух Зайцев? В каких «бандах» («вооруженные, устойчивые группы, организованные для преступной деятельности») участвовали другие, расстрелянные по суду? О, суд!

И массово применяемая к участникам демонстрации 79-я статья после изъятия лжи и идеологических пассажей трещит по швам. Вот как она гласит: «Организация массовых беспорядков, сопровождавшихся погромами, разрушениями, поджогами и другими подобными действиями, а равно непосредственное совершение их участниками указанных выше преступлений или оказание ими вооруженного сопротивления власти — наказываются лишением свободы на срок от двух до пятнадцати лет».

Следователям пришлось «за уши» подтаскивать факты под расстрельный приговор. Поэтому обвинения старались «навесить» на ранее судимых или как-то уж явно выделившихся.

Интересны предложения Семичастного и Руденко по организации судебной кампании, изложенные в записке в ЦК КПСС от 16 июля 1962 г.: 

То есть, суды еще должны были состояться, а все уже было КГБ и ЦК КПСС предрешено. И чтобы обязательно одобрения были, и чтобы письменных следов не оставлять…

Не допуская больше никаких промашек, связка КГБ-КПСС старалась осудить, посадить и заставить забыть. Забыть под страхом смертной казни. А если невозможно забыть, то переиначить память, оправдать кровавое злодеяние убеждая, что это бандиты, уголовники, хулиганы и т. п. Сыграть на шкурном страхе. И это было мастерски сделано.

14 августа начался, а 20-го закончился показательный судебный процесс под руководством председателя Верховного Суда РСФСР Л. Смирнова с государственным обвинителем прокурором республики А. Кругловым. Цитирую «боевой» рапорт Ивашутина от 16 августа 1962 г.