Игры оборотней, стр. 12

На следующий день пять переодетых шпиков фланировали у всех подъездов, кроме главного; за последним наблюдал сам Миноура, рассчитывая, что, увидев его у парадного, Муракоси выйдет через другой подъезд. А там его не упустят.

Расчеты опытного сыщика были абсолютно верными. Муракоси вышел через самую незаметную дверь, поймал такси и направился в район Ниппори. Недолго находился на втором этаже обветшавшего дома, после чего спешно вернулся на работу. Об этом оперативно сообщил Миноуре один из его помощников.

Почувствовав себя охотником, обнаружившим логово зверя, Миноура решил далее не церемониться и действовать открыто.

Поскольку Муракоси предпринял попытку обмануть полицию, сам факт вызова его в участок и самого пристрастного допроса не являлся бы нарушением прав человека. Теперь можно вполне законно, без каких-либо хитростей посетить и тот странный дом, в котором только что побывал Муракоси.

Чудаковатый художник

На одной из грязных улочек района Ниппори стоит полуразвалившийся деревянный склад, в котором издательство «Фудзи» держит нераспроданные книги. На плоской крыше сколочена маленькая пристройка для сторожа. Здесь и живет Дзёкичи Сануки.

Получив от соседей эти скудные сведения, сыщик Миноура направился к художнику.

— Але! Але! Кого сюда черт несет?! — услышал Миноура, поднимаясь по шаткой лестнице. И тут же увидел обладателя этого грубого голоса — худощавого, лохматого человека с неопрятной черной бородкой. Неприязненно сверкнули большие черные глаза.

— Вы господин Дзёкичи Сануки?

— Да, а тебе чего?

— Я из полиции. Надо поговорить.

Художник растерянно заморгал, потом, широко улыбнувшись, вежливо произнес:

— Ах, вот как… Простите за грубость. Пожалуйста, проходите.

У входа Миноура снял обувь и ступил на рваные циновки. Комната была маленькой, забитой к тому же всякой дребеденью, напоминала жилье нищего старьевщика. Подавляя отвращение, Миноура стал оглядывать неопрятное помещение.

Первое, что бросалось в глаза, — гипсовая фигура женщины в натуральную величину; не хватает ушей, руки сломаны, плечи и бедра расколоты. Странное впечатление производила в клетушке эта нелепая фигура.

У шкафа — мольберт. Одного взгляда на холст достаточно, чтобы заключить, что аляповатая мазня принадлежит безумцу. Еще несколько холстов в подрамниках были не лучше.

Старинные часы эпохи Эдо в форме пагоды, огромный кувшин без горлышка, куча пожелтевших газет и журналов… На грубо сколоченных полках бронзовые, гипсовые фигурки, все с какими-нибудь изъянами. Рядом лампа эпохи Мэйдзи и старинные маятниковые часы.

Под полками разбросаны голова, торс и связанные в охапку руки-ноги манекена-мужчины, — видимо, подобран на свалке.

Трудно было принять это за жилище нормального человека.

Между тем хозяин держался приветливо, может быть даже чересчур:

— Пожалуйста, пожалуйста, присаживайтесь. Дзабутон [5], увы, не могу предложить вам, зато есть у меня огонь, сейчас накипятим воды… — Сануки достал побитый алюминиевый чайник и поставил его на огонь, после чего устроился наконец напротив Миноуры.

Сыщик успел разглядеть стертые до дыр вельветовые брюки, дырявый свитер и принялся изучать лицо хозяина — удлиненное; толстые красные губы в движении напоминали краба; когда он говорил, в них скапливалась слюна.

— О чем же господин из полиции хочет поговорить со мной? — Потирая у огня руки, Сануки живо взглянул на Миноуру.

В ответ сыщик протянул свою визитную карточку.

Художник вслух прочитал:

— «Помощник полицейского инспектора…» Э-э, да вы большой человек.

Миноуре показалось, что Сануки ерничает, и он сухо спросил:

— Вы знакомы со служащим фармацевтической фирмы Хитоси Муракоси?

На прямой вопрос был неожиданно получен такой же прямой ответ:

— Знаком. Не далее как сегодня он был здесь. Мой близкий друг.

— Давно знакомы?

— Со школьных лет. Родом из одних мест. Прекрасный парень, я его очень люблю.

Миноура не мог пока заключить по ответам, так ли простодушен его собеседник или разыгрывает спектакль.

— А откуда вы родом?

— Как же так, вы, представитель полиции, интересуетесь Муракоси и не знаете, откуда он родом? Странно. Из деревни близ города Сидзуока. Там мы оба родились, там оба провели детские годы. Муракоси — умница, был старостой нашего класса. Он хоть и моложе меня, но я всегда считал и сейчас считаю его старшим братом.

«Этот тип не так прост», — подумал опытный сыщик. Со значительным видом он достал блокнот, послюнил по обыкновению палец и начал не спеша переворачивать странички:

— Так… Месяц назад, а именно третьего ноября, вы выходили из дому?

— Ну и вопрос… Я же перекати-поле, каждый день где-нибудь хожу-брожу, слоняюсь по Токио. Особенно люблю болтаться по барахолке в Сэндзю. Почти вся моя коллекция — оттуда. Кстати, как она вам показалась? Неплохая, а?

«Да, этот художник — мастер уводить разговор в сторону, — подумал Миноура, внимательно вглядываясь в лицо Сануки и пытаясь найти в нем черты, схожие с Муракоси. — Пожалуй, сходство есть. Если сбрить бородку, поправить прическу, надеть одежду, которую носит Муракоси, то обмануть полуслепую старуху вполне возможно. Тем более и голоса, и говор похожи, что неудивительно — родом из одних мест».

— Вернемся к третьему ноября, — сухо сказал Миноура. — Кстати, это был День культуры, что имеет к вам непосредственное отношение. Ну так что, вспоминается этот день?

— День культуры? Какая чепуха! Ненавижу культуру. Мне больше по душе здоровое дикарство. Даже тоска мучает по временам, когда человек был дик. Кстати, меня с моей физиономией часто называют дикарем. А эти мои картины, между прочим, — сны первобытного человека. Именно первобытные люди, не испорченные так называемой культурой, обладали потрясающей творческой силой.

«Опять уводит в сторону», — подумал Миноура.

— Я спрашиваю про третье ноября.

— Ага, третье ноября… Нет, ничего не помню. И бесполезно спрашивать, так как дневник я не веду, а память плохая… А какая была погода в тот день?

— Был теплый ясный день.

— Ну тогда… Тогда наверняка я бродил в районе Сэндзю. Знаете, там речка Аракава, большой мост… Очень люблю те места… Возможно, торговался на барахолке.

— Где вы были в пять часов вечера в тот день?

— Не знаю. В пять часов еще светло. Значит, бродил где-то; засветло домой не возвращаюсь. Из Сэндзю обычно еду в район Ёсивары и там слоняюсь. Потом в Асакусу. А потом уже домой.

При упоминании известных злачных кварталов Ёсивары и Асакусы красные губы Сануки расплылись в гнусной улыбке.

— Господин помощник полицейского инспектора, а как вы насчет сакэ, а? — спросил художник, не переставая улыбаться.

— Днем не пью.

— Тогда извините, позвольте мне. Как-никак здесь не полицейский участок, а мой дом… — Сануки достал из почерневшего посудного шкафчика (видимо, тоже с барахолки) бутылку дешевого виски, стакан и снова обратился к Миноуре: — Может, все-таки выпьете стаканчик?

— Нет, — твердо отказался полицейский.

Сануки налил себе полстакана виски и с нескрываемым удовольствием выпил.

«Если третьего ноября он вместо Муракоси ходил в театр, то должен был быть в этот день гладко выбрит, аккуратно причесан, переодет. Допустим, Муракоси зашел к нему, дал свою одежду. А сам? Сам как оделся? Так-так… Интересно… Уж не надел ли он на себя длинное серое пальто, серую же фетровую шляпу, в которой и видели его у обрыва официантка с парнем? Вполне мог наклеить усы, нацепить очки… Но в таком случае кто-то из соседей должен был видеть человека с такой наружностью».

— Все-таки, господин Сануки, как вы провели День культуры, третье ноября?

— А почему вас так интересует именно этот день? Уж не убили кого в тот день? — Художник уже слегка захмелел.

— Третьего ноября в пять часов вечера с обрыва мыса Уоми близ Атами был сброшен в море, в результате чего погиб, господин Химэда, приятель Муракоси.