Томка, дочь детектива, стр. 10

– Антон…

Я встряхнулся.

– По Кормухину нашел что-нибудь?

– Только из открытых источников. Если нужно исподнее…

– Нужно! Есть свободные люди?

– Я мог бы и сам заняться, – смутился Петя.

– Займись, будь добр.

Он отключился. А я не трогался с места, гонял двигатель вхолостую. У меня появилось ощущение, что вокруг меня что-то затевается. Какой-то маленький вихрь, зародившийся много лет назад, но только сейчас набравший силу.

8. Параллельная реальность. Утренний ангел

Голова как в тумане. Подбирается третья стадия опьянения. Предметы и люди, тебя окружающие, превращаются в проекции обрывочных воспоминаний. Ты как будто все еще в строю, но одновременно и в другой галактике. Тебе странно, что собутыльники наутро убеждают и успокаивают, как безнадежного больного, что ты вполне владел языком, смеялся и говорил разумные вещи… но ты-то точно знаешь, что ничего этого быть не могло. Все врут друзья.

Это один из моих вечеров после дела Чебурашки. Я уже подал рапорт об увольнении. Убеждения и разговоры ни к чему не приведут. Я майор уголовного розыска, я учился своему делу с тщанием и преданностью, я старался быть достойным мундира, а меня – носом в писсуар. Нет, ребята, пока я еще без пивного брюха и с относительно чистой репутацией, так что пойду подобру-поздорову. Хотите выпить со мной напоследок – милости прошу.

Пьем долго и страшно. Шумим. Разговариваем, пытаясь перекричать музыку – чертов блюз, как в американском кабаке в Техасе, где собираются пятничным вечером водители грузовиков и местные копы. Табачный дым давно застилает не только глаза, но и разум. Где-то бьется посуда, падает стул… или стол. Я уже не знаю, кому я рассказываю на десятый круг свою грустную историю праведника, попавшего в вертеп. Кто-то слушает, но мне уже не важно, я рассказываю самому себе.

И вот, наконец, долгожданная третья стадия опьянения. Я есть… и в то же время – отсутствую.

Утром кто-то просыпается рядом со мной. Женского пола. Голая. Точнее, лишь в трусиках. Сосок левой груди глядит в потолок, второй прячется под одеялом. Судя по площади залегания, грудь у моей вечерней знакомой что надо. Впрочем, девушка отнюдь не красуется передо мной, просто одеяло соскользнуло. Ангел спит и не замечает моего озадаченного взгляда.

Я спать больше не могу. Откуда это чудо? Из бара, где я с оставшимися приятелями пропивал свой уход? Да, кажется, там возле меня сидело нечто белокурое, с длинным бокалом в руке, но ничего конкретного я не помню. Вот сейчас она проснется и в подробностях расскажет о нашем знакомстве, перескажет разговор, но я все равно ничего не вспомню. Мне придется верить ей на слово.

Такого со мной не случалось. Максимум просыпался в доме приятеля, жена которого разрывалась между желанием обложить нас матюками и врожденным уважением к гостю, пусть даже и непрошенному. Разок, случилось, меня без документов забрали в вытрезвитель; убедительно доказать, что «проклятые мусора» лишили сыщика заслуженного отдыха в теплой постели, мне удалось лишь утром, а до тех пор я лыка не вязал.

В общем, всякое бывало… но чтобы с голой женщиной?!

Сползаю с кровати, как медуза, с облегчением обнаруживая по пути, что мое нижнее белье на месте. Это, впрочем, может и ничего не значить, но мне почему-то кажется, что если бы я смог снять трусы перед возможным соитием, то едва ли сумел бы натянуть их после оного. Скорее всего, ничего между нами не было.

Только почему же она лежит с голой грудью? Не носит бюстгальтер?

Стакан воды из-под крана в кухне медленно возвращает меня к жизни. На часах электроплиты – 08:30. Мне сегодня спешить уже некуда. Заскочу в отдел после обеда, пройду обходную – и досвидос.

Опохмелиться нечем. Холодильник пуст, в шкафах кухонного гарнитура лишь пакеты с крупами, вермишелью и консервные банки (сердобольная матушка иногда наведывается с продуктами, переворачивая с ног на голову теорию, согласно которой дееспособные молодые граждане должны таскать продукты пенсионерам-родителям). Грустно. Надо бежать в магазинчик за углом.

Слышу мягкие шаги за спиной. Это моя гостья. Она надела рубашку, больше никакой обнаженной плоти, если не считать длинных и красивых ног. Она останавливается у дверного проема, смотрит на меня так, что у меня в груди разливается что-то теплое и одновременно тревожное. Я никогда не был женат, я не знаю, как смотрят поутру жены на своих мужиков, притащившихся из бара за полночь и заблевавших туалет, но если они смотрят так – то я, пожалуй, женюсь немедленно. Вот только вспомню, как ее зовут…

Хм, не получается.

– Марина, – говорит она с грустной улыбкой.

– Очень приятно. Антон.

– Я знаю.

Наливаю еще один стакан, но пить уже не могу. Смотрю на босые ноги женщины. Они красивы, с педикюром.

– У нас что-то было?

Марина качает головой.

– Я подобрала тебя возле бара.

– Подобрала?

– Ты задремал на скамейке. Я взяла такси, довезла тебя до дома. Чудо, что ты выдавил из себя адрес.

Картина никак не укладывается в моей голове. Подобрала на скамейке, взяла такси, довезла до дома, легла рядом, оставшись в одних трусиках. Что это значит?

– А ты… – пытаюсь сформулировать вопрос, – ты вообще как… в смысле, кто?

Она усмехается и входит в кухню, на ходу снимая с сушилки над раковиной чистую чашку.

– Я совесть твоя. Кофе сделать?

– Лучше чай.

Она делает мне чай. Жарит два яйца. Сидит и смотрит, как я ем. Все время – молча. Потом моет посуду, прибирает постель, принимает душ, стараясь на маячить передо мной обнаженной натурой. Все очень скромно. Между нами ночью действительно ничего не было, просто ей в моем гардеробе не нашлось женской ночной рубашки… да и кровать лишь одна, зато двуспальная. В те годы я жил в однокомнатной служебной квартире и роскошью похвастаться не мог.

Через час она уходит. Задерживается в прихожей. Снова долго смотрит на меня. Наверно, женщины всегда так смотрят, если нет смысла ругать, как нет смысла пытаться переделать мужчину, которому уже за тридцать.

Наконец, она вздыхает со снисхождением, находит на полке какой-то старый чек и пишет на обороте номер телефона. Я еще не знаю, буду ли звонить, но ее жест видится мне довольно трогательным. Опять что-то теплое разливается в груди. И тревожное.

– Ладно, пока, – говорит Марина.

– Ага.

Так мы с ней и познакомились. Явилась в мою жизнь вместе с утренним похмельем и осталась на годы.

Но у меня ощущение, что настоящее похмелье меня настигло лишь сейчас.

9

Саша Стадухин довел объект до дома. По дороге дважды терял (в чем не преминул сознаться, честный мой), но, к счастью, нагонял. Ни в какие особо интересные места девушка в красной «тойоте» не заезжала – магазин, фотомастерская, почта. На почте задержалась несколько дольше, но Саша проверил – никакого криминала, просто к операционистке выстроилась большая очередь. Девушка получила два больших заказных письма, вернулась в машину, там же распечатала письма и несколько минут вчитывалась в текст на нескольких страницах.

«Я заглянул к ней через плечо, проходя мимо, – оправдывался Саша, – но там что-то похожее на письма из налоговой или пенсионного фонда. У меня такие дома пачками валяются».

Ближе к двум часам дама припарковалась во дворе дома по улице Энтузиастов, поставила машину на сигнализацию и скрылась в подъезде. Согласно распоряжениям, Стадухин отметил время, немного подождал и вскоре покинул место наблюдения.

«Могу вернуться, если хотите» – добавил Саша, но я отменил дальнейшие распоряжения относительно данного объекта.

Итак, часть работы была выполнена. Информации для размышления набралось целый вагон. Не знаю, придется ли она по вкусу моему заказчику, но лично я уже который час пребывал в раздумьях. Я плеснул немного коньяка в кофе и уселся в кабинете перед включенным телевизором.