Три жизни, стр. 9

«Родственников нет, – ответил санитар. – Наверное, похоронят за счет городских властей, так как он был уборщиком улиц. Но, скорее всего, в безымянной могиле – ведь наши власти очень прижимисты». Закончив тираду, он помог работнику морга перенести тело с носилок на стол. Прихватив простыню, прикрывавшую тело, санитар удалился, весело насвистывая все ту же мелодию.

Глава 3

Но что же случилось с Леонидсом Мануэлем Молигрубером? Исчез ли он, как внезапно исчезает свет, когда щелкают выключателем? Или как огонек задутой спички? Нет, совсем не так!

Когда Молигрубер лежал на больничной койке и чувствовал себя готовым умереть, его очень расстроил священник. Он думал о том, насколько поведение священника не соответствует его сану. Он видел, как заливалось краской его лицо, когда тот ничего не мог сказать из-за давившей его злости. Наконец, глядя на священника снизу вверх, Молигрубер прекрасно мог увидеть, что тот вот-вот бросится на него и начнет душить – вот почему старик поспешил сесть на кровати.

Для этого ему потребовалось затратить весь остаток собственных сил, и он сделал настолько глубокий вдох, насколько позволяло ему его состояние. Тут же он ощутил страшную боль, пронзившую грудь. Его сердце заработало как мотор автомобиля с педалью «газа», вдавленной до самого пола, в то время как сцепление было отключено. Его сердце забилось и остановилось.

Старик ощутил приступ мгновенной паники. «Что произойдет сейчас? Каков будет конец? Сейчас мою жизнь задует как огонь свечи». Точь-в-точь как огонь тех свечей, которые он сам любил задувать дома в детстве. В том единственном доме, который он знал сиротой. Паника была ужасной. Огонь обжег каждый его нерв. Он ощущал, что его выворачивает наизнанку. Так, должно быть, должен чувствовать себя кролик – если, конечно, мертвый кролик может что-либо чувствовать, – когда, с него снимают шкурку перед тем, как бросить в жаровню.

Вдруг произошло сильнейшее землетрясение, или, по крайней' мере, Молигруберу показалось, что оно произошло, и все закружилось перед его глазами. Казалось, что весь мир соткан из ослепительных частиц, которые носились вокруг. Затем ему почудилось, что кто-то ухватил его и пропустил сквозь мясорубку или каток для белья. Ощущение было слишком ужасным, чтобы пытаться передать его словами.

Все вокруг потемнело. Стены палаты или «нечто иное», казалось, сомкнулись вокруг него. Ему казалось, что он затиснут в середину липкой, склизкой резиновой трубки и пытается выбраться оттуда на волю.

Все стало еще темнее, еще чернее. Казалось, он попал в узкую, длинную и бесконечно черную трубу. Но наконец где-то вдалеке появился свет. Но был ли это свет? Он казался каким-то красным, переходящим в оранжевый и напоминал по цвету флуоресцирующий жилет, который Молигрубер надевал, убирая улицы. Лихорадочно Молигрубер стал протискиваться из трубы навстречу свободе – вперед, дюйм за дюймом. Он попытался вдохнуть, но обнаружил, что не может сделать этого. Он прислушался к своему сердцу, но не услышал сердцебиения. В ушах стоял постоянный шум – словно дул сильный ветер. Затем, когда ему казалось, что он остановился, какая-то сила сама по себе постепенно стала выталкивать его из трубы. Наконец он достиг конца трубы и застрял там на некоторое время. Затем раздался мощный хлопок, и он вылетел из трубы, словно горошина из детского воздушного пистолета. Он стал вращаться, пытаясь увидеть, что творится вокруг. Но там ничего не было. Не было ни красного, ни оранжевого света, не было даже темноты. Не было НИЧЕГО!

Испугавшись этого странного состояния, он начал двигать руками, пытаясь нащупать хоть что-то, но ему ничего не попалось. Казалось, что у него просто не было рук. Снова его охватила паника, он попытался оттолкнуться ногами и стал отчаянно размахивать ими. Но снова-таки ноги ни к чему не прикасались. Он их не чувствовал, так, словно их не было вообще. Тогда он попытался ощупать руками собственное тело, но насколько он мог понять, у него не было ни рук, ни пальцев, ни самого тела. Он просто «был», вот и все. Ему на ум пришел отрывок когда-то услышанного разговора. Там речь шла о бесплотном духе, лишенном формы, лишенном очертаний, но существующем как-то и где-то. Казалось, что он куда-то стремительно уносится, но в то же время он оставался совершенно неподвижен. Он ощутил странное давление, а затем ему показалось, что он попал в смолу – горячую смолу.

Где-то на краю памяти возникла картина: он, совсем еще маленький мальчик, наблюдает за тем, как какие-то люди смолят дорогу. Один из мужчин, возможно, сослепу, а возможно, просто желая поразвлечься, перевернул тачку, на которой стоял бочонок со смолой, и облил мальчика с головы до ног. Маленький Молигрубер так и остался стоять, не в силах даже пошевелиться. Такое же чувство возникло у него и сейчас. Он ощутил жар, невыносимый жар, затем похолодел от испуга, а после вновь ощутил жар. Все это сопровождалось чувством движения, которое не было движением вовсе – так как он оставался неподвижным. «Неподвижен, как мертвый», – подумал он.

Время шло, а может и нет? Этого он не знал, так как все время находился здесь, в самом сердце ничего. Ничего не было вокруг него, ничего не было у него – ни рук, ни ног, оставалось, наверное, лишь тело, иначе как бы он мог существовать вообще? Но без рук он не был в состоянии ощутить и тело. Он вглядывался в окружающее, напрягая зрение, но не видел ничего. Вокруг него не было даже темно. Это был вовсе не мрак. Это было ничто. И снова какая-то путающая мысль пронеслась в его сознании. Мысль относилась к тем глубочайшим сферам космоса, где существует лишь ничто. Он как-то лениво подумал, откуда возникла у него эта мысль, но больше ничего не приходило на ум.

Он существовал один в пустоте. Здесь не было ничего такого, что можно было бы разглядеть, ничего такого, что можно было бы пощупать. Но даже если бы и существовало что-то, что можно было бы пощупать, это не помогло бы ему, так как щупать ему было нечем.

Время тянулось медленно… Тянулось ли оно вообще? У него не было представления о том, как долго он здесь пробыл. Время не имело смысла. Ничто больше не имело смысла. Он был просто «там», где бы это «там» ни находилось. Он болтался в пустоте, словно муха, попавшая в сеть паука, но он не чувствовал себя мухой, так как у мухи хотя бы была паутина, на которой та могла висеть. У него же не было ничего. Старик Молигрубер попался в ничто, и это ничто низвело его до состояния ничего. Его разум, или то, что было у него вместо разума, бешено работал. Он бы упал в обморок, подумал он, но вокруг не было ничего, куда бы можно было упасть в обморок.

Он просто «был» чем-то или даже ничем, окруженным пустотой. Его разум или сознание, или что-то иное, что у него оставалось, пыталось формулировать мысли, пыталось создать что-то из страшной пустоты, окружающей его. Ему явилась мысль: «Я – ничто, существующее посреди ничего».

Внезапно на ум ему взбрела странная мысль – словно спичка, зажженная в безлунную ночь. Как-то раз его попросили сделать дополнительную работу – какой-то мужчина пожелал расчистить свой гараж. Старик Молигрубер отправился туда, осмотрелся вокруг, нашел маленькую тачку и несколько садовых инструментов, после чего он открыл дверь гаража ключом, который дал ему хозяин. Когда дверь распахнулась, Молигрубер увидел, что гараж забит самой причудливой коллекцией барахла, которую он когда-либо видел. Перед ним лежал диван с пружинами, торчащими в разные стороны, кресло с двумя отломанными ножками и тучей моли, копошащейся под обивкой. На стене висела рама, а в раме – велосипедное колесо. Тут же валялись шины – шины для снега и какие-то дырявые шины. Дальше лежали бесполезные ржавые инструменты. Там были и такие вещи, которые могли быть собраны лишь самым бережливым человеком, – керосиновая лампа с треснутым абажуром, венецианские жалюзи, а в дальнем углу стоял деревянный манекен, такие манекены обычно используют портнихи, когда шьют женские платья. Он выгреб все это, отвез на улицу и оставил рядом с мусорным ящиком. Затем он снова возвратился в гараж.