Изумленный капитан, стр. 22

V

Софья уже несколько дней прожила в Астрахани, но все никак не могла урвать минуту, чтобы исполнить поручение келарши Асклиады. Наконец к воскресенью кое-как устроились на новом месте, в небольшом домике у Знаменской церкви.

В воскресенье после обеда капитанша Мишукова отпустила Софью отнести письмо старице-управительнице.

(Софья не сказала, что вотчинами Вознесенского монастыря в Астрахани управляет мужчина: она боялась, как бы капитанша не дала ей в провожатые денщика Платона. А Софье хотелось погулять одной.)

Управитель жил за рекой Кутумом, в Казанской слободе, возле Петухова ерика – так было написано на конверте.

Выйдя из дому, Софья пошла напрямки к Агарянским воротам.

Она шла мимо убогих домишек астраханских жителей, мимо дурно пахнущих дворов, обгороженных желтобурыми глиняными плетнями, мимо запертых ларей и амбаров закрытого и обезлюдевшего в эти часы русского базара, мимо высохших, блестящих на солнце, солончаковых пустырей.

День стоял безветреный и жаркий.

Улицы Белого города были пусты.

Софья повстречала до Агарянских ворот лишь нескольких человек. В длинных до пят бумажных халатах прошли двое плосконосых, смуглых татар, на осле проехал перс да из «входской» церкви, мимо которой проходила Софья, вышел курносый пономарь и обыкновенный, российский никудышный попик.

Астрахань томилась в зное. Даже собак не было слышно. Только на чьем-то дворе дико кричал рассерженный осел.

Софья прошла до Агарянских ворот и остановилась в их тени.

Прямо перед ней тек мутный неширокий Кутум.

На противоположном берегу, из-за деревьев, государева аптекарского сада, виднелись главы церкви Казанской богоматери.

Слева блестела на солнце просторная Волга.

По Кутуму плыли рыбачьи челны. Несколько бус, нагруженных чем-то, стояли невдалеке, у берега.

Поближе к Волге были видны вытянутые на берег лодки. Возле них, на песке, лежали и сидели люди.

Софья решила подойти к ним и попросить перевезти в Казанскую слободу.

Она уже сделала несколько шагов по песку, как вдруг услышала – кто-то нагоняет ее.

Софья невольно обернулась и едва не вскрикнула от удивления: из ворот вышел востроносый мичман, которого она встретила в тот памятный день в Питербурхе. Она обрадовалась Масальскому, словно какому-то хорошо знакомому, близкому человеку.

– Здравствуйте! – приветливо улыбаясь, сказала она и запнулась, – Софья поймала себя на том, что не знает даже, как звать этого востроглазого мичмана.

Масальский не меньше ее удивился и обрадовался встрече.

– Здравствуйте! Как вы попали сюда, в эту берлогу? – тряся маленькую ручку Софьи обеими руками, приветствовал Масальский. Он с интересом разглядывал ее. Из тоненькой, чуть начинавшей оформляться девчонки она превратилась в цветущую девушку.

Масальский любовался Софьей.

А Софье хотелось расспросить о Саше, о том симпатичном мичмане, о котором она часто вспоминала в Питербурхе. Но сразу спрашивать о нем было как-то неловко.

– Вот не ожидала вас здесь встретить! – невольно солгала она. Сколько раз за долгую дорогу в Астрахань она думала о том, что, может быть, тот мичман еще служит в Астрахани, хотя прошло столько времени и надежды на встречу было мало.

– Как же, а, ведь, вы провожали нас из Санкт-Питербурха разве забыли? – напомнил Масальский.

– Да это так давно было…

– Куда сейчас путь держите?

– Мне надо в Казанскую слободу. Перевезите меня вон туда, – указала Софья.

– Хорошо. Только раньше заедем к нам на шкоут? Посмотрите, как мы живем. А тогда доставлю вас, куда прикажете!

Софья колебалась.

Один голос говорил:

– Соромно с ним ехать! Да и не безопасно. И письмо не успеешь передать!

Другой перебивал:

– Он же, ведь, свой: мичман. А письмо – не к спеху! Не сегодня – в другой раз передашь!

Масальский понял ее колебания:

– Не бойтесь – доставлю вас к капитанше в целости. Мы быстро доедем: шкоут стоит возле самого города, у Заячья острова. Поедем!

Масальский взял ее за локоть.

Софья не тронулась с места – не решалась ехать с малознакомым человеком.

Но в эту секунду откуда-то вынырнула заманчивая мысль:

– А, может быть, там его увидишь?..

– Только ненадолго, хорошо? – умоляюще посмотрела она своими большими, синими глазами.

– Хорошо! На полчаса, не больше!

Масальский был вне себя от радости. Беспокоило лишь одно – Возницын сегодня дневальным в порту. Как бы не увидал с берега, чорт. Ну да, впрочем, что она невеста его, что ли? – успокаивал себя Масальский.

Когда они подошли к шлюпкам, люди все стояли на вытяжку.

– Боцман, подъезжай к складам, забирай припасы, а мы – поедем! – приказал Масальский.

Матросы зашевелились, сталкивая с берега шлюпки. Софья смотрела на противоположный берег, и ее снова взяло сомнение: ехать ли? Но Масальский подтолкнул ее:

– Не задерживайте!

Софья прыгнула в шлюпку.

Лодка понеслась по Кутуму навстречу Волге.

– Не надоело вам ехать на лодке от Москвы до Астрахани? – спросил, улыбаясь, Масальский.

– Нет. В Питербурхе я полюбила воду. Мы на капитанской верейке часто катались по Неве, – похвасталась Софья.

Софья с удовольствием глядела, как уплывают прочь стены астраханского кремля, высокая Пречистенская башня, двухэтажный Успенский собор, главы Троицкого монастыря, дома, огороды, портовые магазейны, склады, мачты кораблей.

Софье не нравилось только, почему шлюпка держится ближе к правому, пустынному берегу, где кроме рыбачьих станов да войлочных кибиток калмыков ничего не было видно.

– Наверно, так надо, – подумала Софья.

А Масальский прикидывал в уме:

– Так-то, друг Сашенька, не различишь, кто поехал: далековато…

Востроносый мичман не солгал – ехали недолго: не успели уйти назад последние хибарки астраханских слобод и юрты татар, как справа, у острова, в широком ерике показался двухмачтовый корабль.

– Вот наша изба, – указал Масальский на шкоут.

Пестрый, расписанный на бархоуту [27] всеми цветами радуги, шкоут, казалось, летел навстречу шлюпке.

На корме было два окна с резными, точно у терема, наличниками. Под окнами две дородные девки с коронами на головах и русалочьими хвостами держали рог изобилия, из которого сыпались цветы. Цветы падали прямо на крупную надпись, выведенную красной краской: «Периная тягота».

– Куцевол, парадный трап! – закричал Масальский, подбегая шлюпкой к правому борту корабля.

Сердце Софьи учащенно билось. Она ждала: вот на палубе покажется он. Подаст ей руку, поможет взойти…

Но, вместо этого, с палубы шкоута, сверху, не очень дружелюбно глядели какие-то лохматые, точно невыспавшиеся, люди.

Спустили парадный, с поручнями, трап.

Масальский хотел, было, поддержать Софью, не она отстранила его руку и ловко взбежала на палубу.

Масальский предупредительно заскочил вперед и открыл дверь в кормовую каюту, на обеих половинках которой были нарисованы двое часовых – матрос и преображенец.

Софья вошла в каюту и остановилась у порога.

Два маленьких слюдяных окна не давали много света. После яркого солнца в каюте показалось темно.

Масальский вихрем промчался вперед, что-то схватил со стены, что-то со стола, сунул все в рундук. Затем обернулся к Софье.

– Посидите, голубушка, я сейчас!

И умчался наверх.

Софья огляделась. Глаза понемногу привыкали к полутьме. Стены каюты были расписаны масляными красками. Живописец хотел, очевидно, изобразить райский сад. На стенах красовались причудливые зеленые деревья и какие-то невиданные красные цветы на фиолетовых, синих и желтых стеблях. Цветы были одинаковой высоты с деревьями.

Среди сада гулял в малиновых шароварах и оранжевой чалме густобородый шах. За ним шли разноцветные бирюки, кошки, олени, верблюды.

Над тощей командирской постелью пышногрудая, крутобедрая Сусанна выходила из воды. Из-за кустов на нее плотоядно глядели двое стариков в персидских папахах. Старики, восторженно разводя руками, открывали рты. Изо ртов вылетали написанные русскими литерами слова: чох-якшы? [28].