Дикий цветок, стр. 62

В июле дорога из Коди в Йеллоустон была закончена, и Джеф решил провести несколько недель среди чудесной, первозданной природы. Один из знакомых его семьи побывал там четверть века назад, и Джефу никогда не забыть рассказов, которые он еще ребенком слышал на лондонских обедах. Лишь потому, что знакомый рассказывал эти занимательные истории, а маленькому мальчику невероятно хотелось послушать их, ему разрешили сидеть за столом вместе со взрослыми.

И он решил, что, может быть, совсем неплохо немного отдалиться от Шелби. С того вечера, когда он взял ее на велосипедную прогулку, их отношения стали для него особенно мучительными. Если они еще больше сблизятся, не будет ли им еще больнее, когда они расстанутся?

Однако, возвращаясь, домой жарким, ветреным вечером в конце июля, после дней, проведенных среди дикой природы, Джеф начал задумываться, нельзя ли найти другой выход. За время, проведенное им в одиночестве в Йеллоустоне, он истосковался по Шелби. Он может не возвращаться в Англию, по крайней мере, до следующей весны… и теперь он раздумывал, что, может быть, Шелби любит его достаточно сильно для того, чтобы уехать вместе с ним. «Возможно, я витаю в облаках, — подумал Джеф, — вместо того чтобы взглянуть в лицо действительности, ведь надо же еще придумать, как быть с леди Клементиной и с родителями». Он обещал, что через год вернется и исполнит свои обязательства, не жалуясь и не ропща.

Он только не подумал о Шелби — о чувствах, в существование которых он не верил. Проезжая мимо дороги, ведущей на ранчо «Уилльям Ф. Коди ТЕ», он выпрямился в седле, понукая Чарли. Ранчо «Саншайн» теперь уже было недалеко.

Он чувствовал себя так, будто возвращается домой.

Прислонившись к камину, Шелби украдкой разглядывала рекламное объявление в журнале мод — «Чудодейственное снадобье сделает ваш бюст совершенным, как у принцессы!» Рядом, на той же странице, была нарисована громадная банка, на этикетке которой было выведено огромными буквами: «ПИТАТЕЛЬНЫЙ КРЕМ ДЛЯ БЮСТА — незаменимое средство для увеличения вашей груди». «Интересно, какая грудь у леди Клементины Бич?» — подумала она.

— Что это ты там разглядываешь?

Бен Эйвери перегнулся, заглядывая ей через плечо, прежде чем она успела захлопнуть «Харперс Базар». — О Господи, Шел, что бы сказала Мэдди, если бы увидела тебя за чтением подобной чепухи?

Шелби, с горящими щеками, попыталась сохранить видимость самообладания.

— Мама понимает, что это значит — быть женщиной. Она бы, наверное, обрадовалась, если бы узнала, что я думаю не об одних только винтовках и лошадях.

Он оглядел ее:

— Это уж точно. Я просто никак не могу уразуметь, что за бес в тебя вселился. Сегодня ты загоняешь телят и разгуливаешь в штанах, а завтра вдруг, напяливаешь платье и накупаешь целую уйму кружевных салфеточек, раскладывая их по всему дому!

— Я девушка, только и всего. Вся эта одежда прохладнее, чем тяжелые рабочие брюки.

Все еще отчаянно краснея, Шелби разгладила кремовые муслиновые воланы на юбке и взглянула на себя в стоявшее рядом зеркало. Вид у нее был не хуже, чем у манекенщиц в «Харперс Базар». Ее пышные темно-рыжие кудри были прямо-таки созданы для прически в стиле девушек Гибсона, в отличие от волос несчастной Вивиан Кролл, слишком тонких для того, чтобы их можно было хорошо уложить. Помощь Вивиан была удобным прикрытием для собственных экспериментов Шелби со своей внешностью, и Бен до сих пор ни о чем не догадывался.

— Никогда не мог понять женщин, — пробормотал он. Она широко улыбнулась ему. Странно, как остро она ощущала отсутствие Джефа, — в прошлом она никогда не была особенно сентиментальной. Шелби пыталась занять себя, навещая Вивиан, и, глядя, как та шьет и готовит, чувствовала, как в ней самой пробуждается интерес ко всему женскому — тому, что позволяет выглядеть более привлекательной и превращает дом в уютное гнездышко.

Шелби тотчас же начала воображать себе, как Джеф вернется домой. Она представляла, как он войдет, посмотрит на нее, завороженный ее красотой, а потом оглянется по сторонам, замечая, каким милым и уютным сделался дом. На всех столиках были расставлены чудесные букеты цветов, повсюду были кружевные салфеточки и скатерти, новые занавески и подушки с кружевными оборочками. Его можно было принять за любовное гнездышко… если бы не все эти мужчины вокруг и если бы Джеффри Уэстон не был обручен с другой женщиной.

Но это последнее обстоятельство в фантазиях Шелби отбрасывалось прочь, побежденное силой настоящей любви. Все, жаркие июльские ночи, лежа в постели, прикрытая одной простыней, она мечтала. Мечты ее всякий раз строились на одном и том же: он отказывается от всех прав, данных ему рождением, от своего титула, помолвки, страны, от своих обязательств — и остается с Шелби на их ранчо, где он счастлив. Это был единственный разумный выход.

После этих недель, наполненных фантазиями, действительность казалась туманной и неопределенной.

— Должен сказать тебе, Шел, ты выглядишь просто потрясающе.

Бен дотронулся до кружевной, с фестончиками, кокетки на ее платье и до его высокого ворота и улыбнулся.

— Ты в каком-то смысле даже лучше, чем была Мэдди в твоем возрасте, потому что в тебе… больше жизни. В тебе есть то, чего в ней не было, пока она не стала старше. Мне кажется, это дал ей Фокс.

— Папочка так и остался единственным человеком, который понимает, на что способна мама, — согласилась она. — Я бы хотела, чтобы мы жили поближе друг к другу. Мне хотелось бы навестить их прямо сейчас.

— Ага. У тебя ведь сейчас, как раз такой период, а? — Его грубоватое, обветренное лицо было по-детски встревоженным. — Тайтес говорит, ты просто хочешь удостовериться, что знаешь, как это — быть девушкой, и это прекрасно, если ты, конечно, не собираешься забросить стрельбу и…

— Не беспокойся, дядя Бен, я не заброшу мою винтовку…

Она вдруг умолкла, услышав цокот копыт приближающейся лошади. Сердце ее дрогнуло. Сумасшедшая она или действительно узнала цоканье копыт Чарли?

Бен вышел на веранду, оставив решетчатую дверь открытой, и Шелби вдруг почувствовала, что не может двинуться с места. Через дверной проем, она увидела и лошадь и всадника, на удивление похожих, друг на друга. Золотисто-гнедой жеребец выглядел немного усталым, а Джеф, казалось, стал еще более красивым, чем раньше: его прекрасные черты загрубели и сделались резче после этих недель, проведенных на ветру и под солнцем.