Сын Америки, стр. 98
– Но з-за что же им м-меня ненавидеть? – спросил Биггер.
– Люди, которые хозяйничают в этих домах, боятся. Они хотят сохранить то, что принадлежит им, даже ценой чужого горя. Для этого они толкают других людей в грязь и называют их скотами. Но такие, как вы, не хотят уступать и лезут в драку, чтобы снова войти в дом, чтобы снова жить. Биггер, вы совершили убийство. Это было нехорошо. Не это нужно было делать. Теперь вам уже поздно… уже поздно браться за дело вместе с теми, кто хочет… кто верит, что сумеет вернуть миру жизнь… Но еще не поздно понять, осознать все то, что вы чувствовали, то, что вас мучило…
Биггер смотрел в окно, в ту сторону, где золотились крыши, но он их не видел. Он старался увидеть картину, которую рисовал ему Макс, сравнить ее с той, что всю жизнь стояла перед глазами.
– Мне всегда хотелось что-нибудь делать, – пробормотал он.
Они замолчали, и Макс не продолжал, пока Биггер не оглянулся на него. Макс закрыл глаза.
– Биггер, вы сегодня умрете. Но если уж вы должны умереть, умрите свободным. Вы стараетесь обрести веру в себя. Но каждый раз, когда в жизни перед вами открывается путь, ваш разум мешает вам вступить на него. Знаете, почему это? Потому что другие сказали, что вы плохой и что все, что вы делаете, плохо. Когда человек слышит об этом со всех сторон и видит, что его жизнь действительно плохая жизнь, он начинает сомневаться сам в себе. Чувства влекут его вперед, а разум, помня, что говорят о нем другие, тащит назад. Чтобы научить людей бороться и верить, надо прежде всего внушить им веру в те чувства, которые подсказывает им жизнь, убедить их, что эти чувства ничем не хуже чувств других людей.
Биггер, те люди, которые ненавидят вас, – такие же люди, как вы, только они находятся по другую сторону ограды. Вы негр, но это только частность. Я вам уже говорил, это только помогает им выделить, обособить вас. Зачем это им? Они хотят владеть благами жизни – так же как хотите этого вы – и считают, что для этого все средства хороши. Они пользуются чужим трудом и не платят за него как должно; они берут чужое добро и на этом строят свою власть. Они правят и распоряжаются жизнью. Они заводят такой порядок, чтобы им удобно было поступать по-своему и чтобы никто не мог дать им отпор. И неграм достается от них больше всего, потому что они уверяют, будто негры – низшая, худшая порода людей. Но, Биггер, для них всякий, кто трудится, принадлежит к низшей породе. И потому богатые не хотят никаких перемен; перемены для них невыгодны. Но в глубине души, Биггер, они чувствуют все то же, что чувствуете вы, и только для того, чтобы удержаться на своем месте, они внушают самим себе, что человек, который трудится, – неполноценный человек. Но когда вы, Биггер, говорите, что вам не жаль Мэри, разве это не то же самое? И те и другие хотят жить; и те и другие борются за жизнь. Какая же сторона победит? Вероятно, та, которая сильнее чувствует жизнь, та, где больше людей и больше человечности. И потому… и потому, Биггер, вы теперь должны поверить в себя…
Макс удивленно вскинул голову, когда Биггер засмеялся:
– Да, я верю в себя… Что ж мне еще остается… Я сегодня умру…
Он шагнул к Максу. Макс стоял, прислонившись к окну.
– Мистер Макс, вы идите домой. Я теперь не боюсь… Смешно сказать, мистер Макс, но, когда я думаю про то, что вы говорили, я как будто понимаю, чего мне хотелось всегда. И мне кажется, что я был прав. – Макс открыл рот, порываясь сказать что-то, но Биггер повысил голос и заглушил его слова. – Я никого не хочу прощать, и не нужно мне, чтобы меня прощали. Плакать я не буду. Мне не дали жить, и потому я убил. Может, это и нехорошо – убивать, и я вовсе не хотел убивать. Но как я подумаю, отчего это так вышло, что я убил, я начинаю понимать, чего я хотел и как оно все есть…
Биггер увидел, что Макс, сжав губы, попятился от него. Но ему нужно было во что бы то ни стало заставить Макса понять, как он теперь видит мир.
– Я не хотел убивать! – закричал Биггер. – Но то, из-за чего я убил, – это мое! Оно сидит во мне самом, потому я и убил! Оно глубоко там сидит, иначе бы я не стал убивать…
Макс протянул руку, чтобы коснуться Биггера, но не коснулся.
– Нет, нет, Биггер… Не надо так… – умоляюще сказал Макс.
– А хорошо это, верно, вот то, из-за чего я убил! – В голосе Биггера зазвенела лихорадочная дрожь. – Ах, хорошо! Если уж человек убивает, значит, есть из-за чего… Я только тогда узнал, что живу на свете, когда так ясно почувствовал все, что за это убил… Это правда, мистер Макс. Я теперь могу сказать это потому, что я сегодня умру. Я твердо знаю то, что говорю, и знаю, что это значит. Но я теперь не боюсь. Я не боюсь, когда я об этом думаю так…
У Макса глаза были полны ужаса. Несколько раз он вздрагивал, словно порываясь подойти к Биггеру, но не двигался с места.
– Я не боюсь, мистер Макс. Идите. Матери тоже скажите, что я не боялся и чтоб она не горевала, ладно? Скажите, что я не боялся и не плакал…
У Макса в глазах стояли слезы. Он медленно протянул руку. Биггер пожал ее.
– Прощайте, Биггер, – тихо сказал Макс.
– Прощайте, мистер Макс.
Макс ощупью, точно слепой, стал искать свою шляпу; нашел ее и напялил на голову. Не оглядываясь, он пошел к двери. Он просунул руку сквозь решетку, сделал знак сторожу. Когда его выпустили, он с минуту стоял в коридоре, спиной к двери. Биггер обеими руками схватился за решетку.
– Мистер Макс…
– Да, Биггер?.. – Он по-прежнему стоял спиной.
– Я не боюсь. Правда, не боюсь.
– Прощайте, Биггер.
– Прощайте, мистер Макс.
Макс пошел по коридору.
– Мистер Макс!
Макс остановился, но не повернул головы.
– Передайте… Передайте мистеру… Передайте Джану привет…
– Хорошо, Биггер.
– Прощайте!
– Прощайте!
Он все еще не выпускал решетку из рук. Потом он улыбнулся слабой, горькой, кривой улыбкой. Он услышал лязг стали о сталь: где-то далеко захлопнулась дверь.