Молдавские сказки, стр. 79

Так они и порешили. На второй день пришел Дафин за своей Вестрой, а лукавый его отвел в комнату, где стояло множество девушек, — все одна в одну, вылитые Вестры. Долго глядел на них Дафин, да никак не мог найти свою суженую. Да как и отличить ее, когда стояли они, точно в поле пшеничном колосья золотые, соком налитые — все на одно лицо. Время шло, все сильнее сжималось его сердце от страха и печали, как вдруг заприметил: блестят на девичьих ресницах две жемчужины слез.

— Вот она, ваша темность! — воскликнул радостно молодец.

Посинел от злости дьявол, понял, что они в сговоре, накинулся на них с кулаками и, отлупив, заточил в темницу глубокую, за двенадцатью дверьми железными, тяжелыми запорами запертыми. Была в той темнице одна только крохотная щель, сквозь которую проникал к узникам тонкий, как ниточка, луч света. Горькая кручина свалилась на Дафина, но Вестра ударила кольцом оземь, да и превратились они в мошек малых и сквозь щелочку на волю выбрались. И полетели они что есть мочи через горы и долины подальше от беса проклятого. Но почуял бес, что нет уж их в тюрьме, огляделся вокруг да и заприметил их далеко-далеко, за горной кручей, за лесом дремучим. Послал он им вслед своих лучших всадников, чтоб задержали да обратно доставили.

Поскакали всадники пуще ветра быстрого, быстрей молнии лучистой и уже неподалеку от Дафина и Вестры стали пускать носом пламя.

— Ох, что-то жжет мне страшно спину, — сказал Дафин.

Обернулась Вестра да и признала всадников.

— Догоняют нас беса посланцы.

— Как же нам быть?

— Не бойся. Я превращусь в цветущий сад, ты же станешь стариком садовником. Как подъедут они да станут расспрашивать, ответь, что, мол, прошла какая-то пара мимо, но очень, очень давно, еще когда ты сад свой только садить начинал.

Сказала это Вестра и тут же превратилась в сад цветущий со множеством разных деревьев плодовых, а Дафин — в старого-престарого садовника.

Вихрем подлетели посланцы беса свирепые и спрашивают садовника:

— Не пробегали здесь девица да молодец?

— Давно, очень давно пробегали тут какие-то. Я как раз садил деревья эти. А с тех пор никто больше в этих краях не показывался.

Удивились всадники, услыхав такой ответ, да и вернулись ни с чем.

— Ваше ничтожество, — говорят они лукавому, — побывали мы там, куда ты нас послал, да никого не встретили, кроме садовника какого-то, что за садом своим ухаживал.

— Мэй, это ведь они были, вернитесь да поймайте их.

Вновь бросились всадники в погоню, еще быстрее прежнего летят и вскоре опять стали приближаться к Дафину и Вестре, которые также мчались, что есть мочи.

— Ох, опять что-то сзади жжет мне спину, — пожаловался Дафин.

Оглянулась Вестра и узнала посланцев дьявола.

— Догоняют нас. Ты вновь ответь им, как прежде, только теперь обернемся мы не садом и садовником, а пшеничным полем да стариком, готовым к жатве.

— Хорошо, — ответил Дафин и превратился вдруг в старика, с серпом в руке.

Только сорвал он несколько колосьев, да попробовал крепость зерен, всадники тут как тут.

— Скажи нам, старче, не видел ли ты здесь молодца с девицей?

— Видал я их, как же, видал, да давненько это было, как раз когда я сеял пшеничку, а с тех пор никого больше не видал.

Всадники уши развесили, поверили речам старца да и повернули назад.

— Ваше ничтожество, — молвили они, кланяясь дьяволу в ноги, — никак не догнать их. Встретили мы на пути старика, готовившегося к жатве, и сказал он нам, что видал беглецов, да больно давно, еще когда сеял пшеницу. Вот и вернулись мы назад. Кто их знает, куда они делись!

У черта сердце зашлось от злости:

— Дуралеи вы лопоухие, ведь это они и были!

Взвился он, точно страшный смерч, и помчался сам беглецов догонять. Летит он над землей, во всех ужас вселяя, и где ступает его нога, там пропасть раскрывается, где дохнет — земля в пепел превращается. Оглянулся Дафин, видит туча темная, мохнатая прямо на них надвигается, но признала Вестра черта лукавого, стукнула кольцом оземь да и превратила Дафина в реку глубокую, полноводную, а сама уточкой обернулась, по волнам поплыла.

Как дошел бес к реке той да как взглянул на уточку, сразу же признал Вестру. Начал он воздух в себя тянуть да и поднял бурю страшную, все уточку ко рту своему притянуть норовит. Но река волнами своими уточку заграждает, к другому берегу поворачивает.

Долго трудился бес, да все понапрасну. Видя, что так ему ничего не добиться, принялся он глотать воду речную, глотал, глотал, пока наглотался до отвалу и лопнул.

Как перед заблудшими в лесу дремучем вдруг неприметная тропка появится, так и перед Дафином и Вестрой ясная дорога широкая раскрылася.

Радостные пошли они в путь-дорогу и все шли да шли через тридевять земель, через тридевять морей к родному краю Дафина. А там старый царь с царицей все горюют да оплакивают судьбу сына своего несчастного. С тех пор, как забрал у них черт сына, не просыхали слезы в их глазах, улыбка лица не освещала, а сердца вздохов не вмещали. Но вот дожили они до того, до чего вовек не надеялись дожить. Дафин вернулся во дворец и предстал пред их очами.

Как солнце своими лучами разгоняет тьму ночную, так радость осветила лица родительские — и закатили они пир на весь мир и сыграли свадьбу сына своего с прекрасной Вестрой. Народу было тьма-тьмущая, и я там был, мед-пиво пил, но, узнав, что с ними приключилось, не высидел до конца, а

БАЗИЛИК ФЭТ-ФРУМОС И ИЛЯНА КОСЫНЗЯНА, СЕСТРА СОЛНЦА

Жили-были мужик да баба, и была у них дочь прекрасная, как утро ясное, проворная — на все руки мастерица и резвая, как весенний ветер. Кому случалось увидеть, как трудятся ее руки, как горят ее глаза, как пламенеют ее щеки, тому западала она в душу на всю жизнь; а у тех, кто помоложе — сердце начинало сильнее биться.

В один прекрасный день взяла она два кувшина и отправилась к колодцу по воду. А как наполнила кувшины, захотелось ей посидеть немного на срубе колодца. Глянула девушка вниз и увидела стебелек базилика. Недолго думая, девушка сорвала его, понюхала и от запаха базилика зачала ребенка.

Принялись родители девушку до того бранить да поносить, что свет ей стал немил, и порешила она удрать, куда глаза глядят. Собралась тихонько от всех, ушла — и след ее простыл.

Со страху да от обиды горючей шла девушка и шла без роздыха, пока дошла до леса дремучего и наткнулась там на пещеру. Подумала она отдохнуть в пещере и только порог переступила, а навстречу ей выходит, покашливая да покряхтывая, старый-престарый дед, спина горбом, ноги колесом, по колени борода, по плечи усы, по пятки волосы.

— Что ты за человек и как сюда попала? — спрашивает ее старик, поднимая костылем нависшие на глаза брови.

Заплакала девушка, застонала да потом и рассказала, что да как случилось и почему она в его пещере очутилась.

Услышал старик ее рассказ, и гора забот и хлопот с него свалилась. Усадил девушку на каменную лавку и стал ее добрыми речами утешать; так оно бывает: дождь охлаждает землю после зноя солнечного, а речи стариков услаждают души юношей при жизненных невзгодах. Утешил ее старец теплым сочувствием и уговорил пожить подольше в его пещере.

Так они и жили, девушка горе свое тешила, а дед — старость. По утрам к пещере подходили три козы. Старик доил их, и этим они кормились.