Мемнох-дьявол, стр. 93

– Подойди сюда, Лестат, – тихо позвал Он теперь человеческим голосом, заглушая ветер пустыни. – Подойди ближе.

Я взглянул на Мемноха. Мемнох тоже смотрел на Него и вдруг улыбнулся горько:

– Лестат, всегда следует независимо от того, как Он себя ведет, делать в точности то, что Он велит.

Богохульство. Я с дрожью повернулся.

Я пошел к фигуре, ощущая каждый свой шаг по раскаленному песку, и очертания тонкой темной фигуры сделались более отчетливыми – то был изможденный, страждущий человек. Я опустился перед Ним на колени, подняв глаза к Его лицу.

– Господь Живущий, – прошептал я.

– Я хочу, чтобы ты вошел в Иерусалим, – молвил Он. Протянув руку, Он отвел назад мои волосы. Рука была такой, как описал Мемнох: сухой, мозолистой, темной от солнца, как и Его чело. Но голос вибрировал где-то между естественным и божественным, он звучал на тембр выше ангельского. Это был голос, говоривший со мной на небесах, только сведенный к человеческим звукам.

Я не мог отвечать. Я был не в состоянии что-либо делать. Я знал, что ничего не сделаю, пока мне не велят. Мемнох стоял в отдалении со сложенными на груди руками и наблюдал. Я, один, преклонил колени, заглядывая в глаза Бога Воплощенного.

– Приди в Иерусалим, – молвил Он. – Это не займет у тебя много времени, каких-то несколько мгновений, не более. Приди в Иерусалим с Мемнохом в день Моей смерти и взгляни на Мои страдания – узри Меня, увенчанного терновым венцом и несущего Свой крест. Сделай это для Меня, прежде чем ты примешь решение, кому будешь служить – Мемноху или Господу Богу.

Каждая частичка моего тела знала, что я не могу это сделать. Я не мог это вынести! Я не мог смотреть на это. Не мог. Я был парализован. Непослушание, богохульство – не в том было дело. Я не мог вынести саму мысль об этом! Я уставился на Него, Его обожженное солнцем лицо, Его кроткие, любящие глаза, на песчинки, прилепившиеся к щеке. Его темные волосы, в беспорядке разметанные ветром, были откинуты с лица.

Нет! Я не могу это сделать! Не могу вынести!

– Нет, можешь, – ободряюще произнес Он. – Лестат, храбрый Мой вестник смерти для столь многих! Неужели ты и вправду вернешься на землю, не взглянув хотя бы мельком на то, что Я предлагаю? Неужели ты действительно откажешься от возможности взглянуть на Меня в терновом венце? Ты разве когда-нибудь упускал возможность узнать что-то новое? Подумай, что Я сейчас тебе говорю. Нет, ты не отступишься от этого, даже если Мемнох будет уговаривать тебя.

Я понимал, что Он прав. Да, я знал, что не вынесу этого. Я не мог войти в Иерусалим и увидеть настоящего Христа, несущего Свой крест. Не мог. Не мог. У меня недоставало силы – я молчал. Рой мыслей во мне принуждал меня словесно выразить смущение и затянувшееся оцепенение.

– Могу я взглянуть на это? – сказал я. И закрыл глаза. Затем открыл их и снова взглянул на Него и Мемноха, который уже подошел ближе и с холодным выражением лица пристально смотрел на меня сверху вниз.

– Мемнох, – молвил Бог Воплощенный. – Возьми его с собой, покажи дорогу, пусть он лишь мельком взглянет на все. Стань его провожатым, а потом продолжай свою миссию по отбору и обращению душ.

Он взглянул на меня и улыбнулся. Человек с темными кругами вокруг глаз, с расшатанными зубами. Человек.

– Помни, Лестат, – обратился ко мне Господь. – Это всего лишь мир. А ты знаешь мир. Преисподняя ждет. Ты видел мир и небеса, но не видел ада.

Глава 18

Мы находились в городе, городе из темно-коричневого и бледно-желтого камня и глины. Прошло три года. Предсказанное сбылось. Все, что я помню, это то, что мы оказались в огромной толпе людей, одетых в плащи, накидки, лохмотья, и что я ощущал запах человеческого пота, и теплоту затхлого дыхания, и непреодолимый смрад от человеческих испражнений и верблюжьего навоза. И что, хотя никто нас не замечал, я чувствовал давление вокруг, чувствовал, как немытые мужчины напирают на меня, размахивают передо мной руками, и песок носился в воздухе здесь, в стенах города, на этих узких улочках, точно так же как в воздухе пустыни.

Люди стояли в невысоких арках дверных проемов, высовывались из окон сверху. Копоть смешивалась с докучливым песком. Женщины с наброшенными на лица накидками льнули друг к другу, проталкиваясь мимо нас. Над головой послышались крики и визг. Вдруг до меня дошло, что толпа плотно сомкнулась вокруг и я не мог даже пошевелиться. Я в отчаянии стал искать глазами Мемноха.

Он оказался подле меня, спокойно наблюдая за всем. Ни один из нас не излучал какого-либо сверхъестественного сияния среди этих бесцветных и чумазых существ, обыкновенных людей того раннего и сурового времени.

– Я не хочу делать это! – упорствовал я, уносимый толпой и пытающийся сопротивляться. – Не думаю, что смогу это вынести! Не могу смотреть, Мемнох, нет – не требуй этого от меня. Нет... Не хочу идти дальше. Мемнох, отпусти меня!

– Успокойся, – непреклонно произнес он. – Мы почти пришли на место, где Он будет проходить.

Обхватив меня левой рукой, как бы ограждая от людей, он раздвигал толпу перед нами, казалось, без всяких усилий, пока мы не вышли в первые ряды ожидающих у широкой дороги, по которой двигалась процессия. Крики оглушали. Мимо нас проходили римские солдаты. Одежда их была в песке; лица усталые, скучные, даже мрачные. Через дорогу, по ту сторону процессии, вскинула руки и запричитала красивая женщина, волосы которой были прикрыты длинной белой накидкой.

Она смотрела на Сына Божиего. Он показался в поле зрения. Сначала я увидел большую поперечину распятия поверх Его плеч, выпирающую с двух сторон, а потом привязанные к балке веревками Его кисти, уже сочащиеся кровью. Голова Его была склонена; каштановые волосы спутаны и испачканы, а сверху прикрыты грубым черным венцом из терна с шипами. Зрители прижались к стенам по обе стороны от Него; некоторые глумились над Ним, иные молчали.

Ему едва доставало места, чтобы пройти с Его ношей; в разорванной одежде, с кровоточащими коленями, в синяках, Он все же шел. От ближайших стен неодолимо несло смрадом мочи.

Он еле тащился в нашу сторону, опустив лицо вниз, потом упал, ударившись коленом о камни мостовой. Позади Него я увидел прочих, несущих длинный столб от креста, который будет вкопан в землю.

Идущие рядом солдаты сразу же подняли Его и укрепили поперечину у Него на плечах. Мы увидели Его лицо, не далее чем в трех футах от того места, где мы стояли, и Он взглянул на нас обоих. Обожженный солнцем, с впалыми щеками, с приоткрытым дрожащим ртом, уставив на нас широко открытые глаза, Он смотрел без выражения, без призыва. Кровь сочилась из-под черных шипов, вонзившихся в Его лоб; она стекала тоненькими струйками по Его векам и щекам. Грудь Его была обнажена под лохмотьями надетой на Него дряхлой мантии и покрыта свежими красными рубцами от плети!

– Господь мой! – Я опять лишился всякой силы воли; Мемнох поддерживал меня, пока мы оба вглядывались в лицо Господа. А толпа, толпа продолжала вопить и посылать проклятия, кричать и толкаться; малые дети вытягивали шеи, чтобы увидеть, женщины причитали. Иные смеялись; огромная ужасающая зловонная масса народа под безжалостным солнцем, опаляющим пространство между ближайшими, запятнанными мочой стенами!

Он подходил все ближе! Узнал ли Он нас? Он содрогнулся в агонии, кровь стекала по Его лицу на дрожащие губы. Он перевел дух, словно от удушья, и я увидел, что мантия на Его плечах под грубым деревом балки, пропитана кровью от бичевания. Он не мог бы терпеть и минуты, но все же Его подталкивали, и Он встал прямо перед нами, с мокрым от пота и крови лицом, а потом Он медленно повернулся и посмотрел на меня.

Я рыдал, не в силах сдержаться. Чему же я стал свидетелем? Немыслимое зверство в любое время и в любом месте, но легенды и молитвы моего детства наполнились уродливой живостью; я почувствовал запах крови. Я Его чуял. Вампир во мне учуял Его. Слыша собственные рыдания, я простер к Нему руки.