Кровь и золото, стр. 80

– Подойди, – произнес я и простер руки.

Он сделал несколько неуверенных шагов, и полученная кровь заставила его взглянуть на мир новыми глазами: даже свет канделябров производил на него удивительное впечатление. Но Амадео внимательно скользил взглядом по изображенным на стенах персонажам и лишь какое-то время спустя обратил взор прямо на меня.

Поразительно, какая искушенность, какое торжество читались на его лице, несмотря на молчаливое спокойствие и терпение!

О да, он поистине проклят.

– Подойди, Амадео, подойди и возьми, – проговорил я со слезами на глазах. – Ты победил. Я отдам тебе все, что у меня есть.

В мгновение ока он очутился в моих объятиях, и я горячо прижал его к себе, нашептывая на ухо:

– Не бойся, дитя мое, не страшись ни секунды. Ты умрешь, чтобы жить вечно, я заберу твою кровь и верну ее сполна. Я не дам тебе проститься с жизнью.

Я вонзил зубы в его горло и ощутил вкус яда, но мой организм с легкостью уничтожал отраву. Я упивался его кровью, ибо мог без труда опустошить вены дюжины столь юных созданий. Перед моими глазами поплыли картины его детства: русский монастырь, где он писал безупречные иконы, сменялся холодными комнатами, в которых он жил вместе с семьей.

Я видел монахов, по пояс закопанных в землю, голодавших, питавшихся крохами, чтобы только не умереть. Я чувствовал запах глины, запах разлагавшейся плоти. Омерзительный путь к спасению! А он принадлежал тому миру, полувлюбленный в кельи аскетов и в голодающих отшельников, и отличался от них только одним: талантом. Он умел рисовать.

На мгновение появились его работы, одна за другой: одухотворенные лица Христа, Марии, нимбы, инкрустированные бесценными каменьями. Богатства мрачного, безрадостного монастыря. И звучный, непристойный хохот отца, желавшего, чтобы сын оставил монастырь и поехал с ним в степи, где бесчинствовали татары.

Правитель, князь Михаил, хотел послать отца Амадео в степи. Дурацкая затея! Монахи протестовали: им не хотелось, чтобы отец подвергал Амадео такой опасности. Монахи завернули икону и отдали мальчику. Из тьмы и горечи монастыря Амадео внезапно попал на свет.

Я остановился. Я понял его: узнал, откуда в его душе появилась беспросветная, безнадежная мрачность, увидел, что его воспитывали в голоде и непомерной строгости.

Я пронзил свою плоть и притянул к шее его голову.

– Пей, – велел я и направил его, прижав губами к ране. – Пей.

Наконец он послушался и изо всех сил потянул в себя кровь. Он знал достаточно, чтобы страстно жаждать продолжения. И теперь кровь лилась безудержным потоком, а он жадно глотал. Я закрыл глаза и испытал восхитительное ощущение, неведомое мне с той давней ночи, когда я дарил кровь божественной Зенобии, дабы передать ей силу.

– Будь моим сыном, Амадео, – шептал я в забытьи. – Моим навсегда. Я никого не любил так, как тебя.

Я отстранил его от раны и, невзирая на протестующий вскрик, еще раз впился в его шею. И выпил теперь уже смесь его и моей крови. Яда больше не было.

И вновь я увидел иконы, тускло освещенные коридоры монастыря, а потом – падающий снег, двух лошадей и Амадео с отцом. Амадео держал в руках икону, монахи бежали рядом, объясняя, что ее нужно повесить на дерево, что татары сочтут ее чудом. Амадео, несмотря на возраст и совсем детскую внешность, оказался отважным всадником и с непокрытой головой дерзко пробивался сквозь снег и ветер – не зря князь Михаил выбрал его в пару отцу и послал обоих с важным поручением.

«Итак, ты поехал навстречу гибели. Отвернись и забудь. Теперь ты знаешь все. Посмотри на чудесную картину на стене, Амадео. Взгляни, какие богатства я тебе подарил. Узри славу и добродетель, кроющиеся в красоте, – они разнообразны и многолики».

Я отпустил его.

Амадео обратил взор на картину.

– Пей, – снова приказал я, прижав горло к его губам.

Но он не нуждался в наставлениях, ибо знал все тайны Крови, и вновь прильнул к моей плоти.

Сколько раз передавали мы друг другу кровь? Не помню. Знаю лишь, что никогда прежде я не исполнял сей ритуал от начала до конца, не считая ночи в роще друидов, а потому предпочел не полагаться на случай. При всем желании я не мог бы создать вампира сильнее.

Пока он пил, я раскрывал ему свои тайны, преподавал уроки, объяснил, какие таланты он со временем приобретет. Я поведал ему о давней любви к Пандоре, рассказал о Зенобии, об Авикусе, о Маэле. Я открыл ему все. Кроме последней тайны.

Хвала богам, я сохранил ее!

Все кончилось задолго до наступления утра. Его кожа чудесным образом побелела, а темные глаза засияли новым светом. Я провел пальцами по каштановым волосам. Он опять улыбнулся искушенной улыбкой, излучавшей спокойное торжество.

– Все позади, Мастер, – сказал он, словно обращался к ребенку.

Мы вместе вернулись в спальню, где он облачился в нарядный бархатный костюм, и отправились на охоту.

Я научил его, как подыскивать жертвы, как пользоваться Мысленным даром, чтобы постичь степень их вины. Я был рядом, пока его тело расставалось с жизнью, обретая бессмертие.

Оказалось, что сила Амадео попросту огромна: он выдержал каждое испытание, и я не сомневался, что совсем скоро он обретет и Заоблачный дар. Он не только мог читать в душах смертных, но и с успехом завораживал их, полностью подчиняя своей воле.

Естественно, что его мысли отныне были для меня закрыты, – с этим изменением в наших отношениях я смирился с трудом. С Пандорой в свое время случилось то же самое, но я надеялся, что мы с Амадео избежим подобной участи.

Мне пришлось объяснить, что теперь я смогу угадывать его настроение только по выражению лица, жестам и взгляду скрытных, неуловимо жестоких карих глаз.

Разумеется, внешне он стал еще прекраснее.

Покончив с разъяснениями, я отвел его в свой тайный склеп – в золоченую комнату с двумя каменными саркофагами – и показал, где следует спать днем.

Он не испугался. Воистину ничто не внушало ему страха.

– Что стало с твоими грезами, Амадео? – спросил я, сжимая его в объятиях. – Что стало с монахами и далеким стеклянным городом?

– Мастер, я достиг рая, – отвечал он. – Вся краса Венеции была лишь прелюдией Темного Ритуала.

И тогда я в тысячный, наверное, раз подарил ему Поцелуй Крови. Он принял ласку и с улыбкой отстранился.

– Совсем по-другому.

– Сладко или горько? – спросил я.

– Сладко как никогда, ведь ты исполнил все желания моей души. И больше не тянешь меня за собой на кровавой ниточке.

– Амадео, любимый, – прошептал я, крепче прижимая его к себе.

Мне казалось, все тяжелые минувшие века я провел в ожидании именно этой минуты. Мне вспомнились осколки былого, обрывки мечтаний и снов. Только Амадео настоящий! И Амадео со мной!

И мы легли спать – каждый в своем саркофаге. Закрывая глаза, я боялся только одного: что блаженство не продлится долго.

Глава 22

Несколько следующих месяцев пролетели в наслаждении свободой и удовольствиями, о которых я прежде и не помышлял. Амадео стал великолепным спутником и учеником, а я нежно, но настойчиво заставлял его усваивать все необходимые знания: с одной стороны, право и государственное устройство, историю и философию, а с другой – секреты вампирского существования. Последние он воспринимал с радостным энтузиазмом, превосходившим все ожидания.

Я думал, что он по молодости захочет попробовать невинной крови. Однако, после того как я объяснил, что чувство вины разъедает сердце, он, к моему удивлению и радости, неизменно охотился только на преступников, не омрачая свою душу.

Он с удовольствием выслушивал мои указания относительно поведения в обществе смертных, и вскоре был готов вновь встретиться со своими прежними друзьями. Он мастерски обманывал мальчиков, а те чувствовали, что Амадео изменился, но не знали и не могли знать, в чем именно, и не осмеливались спросить, дабы не обнаружить своих сомнений и тем не нарушить мир, неизменно царивший в нашем дивном доме.