Кровь и золото, стр. 49

– Такая мысль мне в голову не приходила. Но, по-видимому, ты совершенно прав. Это оскорбление в адрес Тех, Кого Следует Оберегать.

– Конечно, она старалась навредить Матери, – сказал Авикус.

– Именно так. Днем воры могут пробить мрамор, закрывающий вход в подземелье.

У меня потемнело в глазах от ярости, более подобающей существу помоложе. Ярость завладела моей волей.

– Что с тобой? – спросил Авикус. – Ты даже в лице изменился. Поделись с нами своими мыслями, скажи, что у тебя на душе.

– Не уверен, что найду подходящие слова, – сказал я, – но эти мысли не сулят ничего хорошего ни Эвдоксии, ни тем, кого она, по ее признанию, любит. Я прошу вас обоих накрепко закрыть свои мысли, чтобы никто не смог догадаться о вашем местонахождении. Отправляйтесь к ближайшим городским воротам, выходите и укройтесь в холмах от приближающегося рассвета. Завтра, едва зайдет солнце, приходите сюда. Я буду ждать.

Я проводил их и, убедившись, что они минуют ворота без помех, пошел прямиком в дом Эвдоксии.

Услышать, как внутри снуют туда-сюда ее рабы, не составило труда, и я бесцеремонно приказал им отворить дверь.

Эвдоксия, как всегда самонадеянная, велела им выполнить мой приказ.

Оказавшись внутри и увидев перед собой обоих юношей, я затрясся от гнева и сжег их на месте.

Всепожирающий огонь – ужасное зрелище. Я дрожал и хватал ртом воздух, но времени на наблюдения не было. Асфар помчался прочь, а Эвдоксия неистово закричала, чтобы я остановился, но я обратил в факел Асфара. Его жалобные крики заставили меня содрогнуться. Одновременно мне приходилось, собрав в кулак всю волю, противостоять невероятной силе Эвдоксии.

Огонь, подступивший к моей груди, обжигал так сильно, что я едва не умер, но все же смог устоять и изо всех сил швырнул свой собственный пламенеющий шар.

Ее смертные слуги бросились врассыпную.

Эвдоксия налетела на меня, сжав кулаки. Я увидел перед собой истинное олицетворение ярости.

– За что ты так со мной?! – воскликнула она.

Я обхватил ее обеими руками, невзирая на сопротивление, на окатившие меня волны огня, вынес из дома и поволок по темным улицам к дымящимся развалинам своего дома.

– Значит, ты натравила на мой дом толпу?! – кричал я. – После того как я спас твою жизнь, ты, осыпав меня лживыми благодарностями, лишила всех нас крова!

– Я тебя не благодарила, – отвечала она, извиваясь и вырываясь, толкая меня руками с удивительной мощью. Жар пламени тем временем лишал меня сил. – Ты молился, чтобы я умерла, умолял Мать уничтожить меня! – кричала она. – Ты сам сказал!

Наконец я добрался до дымящейся кучки обуглившегося дерева и мусора и, отыскав украшенную мозаикой дверь, поднял ее с помощью Мысленного дара.

Это заняло лишь миг, но Эвдоксия успела направить мне в лицо палящий удар.

Мои ощущения можно сравнить с теми, что испытывает смертный, которого окатили кипятком. Но тяжелая дверь отворилась, и я снова выстроил защитный барьер. Одной рукой удерживая Эвдоксию, другой я задвинул на место гигантский камень и начал пробираться по лабиринту коридоров к святилищу.

Снова и снова меня обжигало жаром, и каждый раз, когда она брала верх, я чувствовал запах паленых волос и видел витающий в воздухе дым.

Но даже спотыкаясь, я парировал удары и не давал Эвдоксии высвободиться. Все крепче сжимая ее, я открывал одну дверь за другой. Все ближе и ближе мы подбирались к святилищу, но я не позволял себе обрушить на предательницу всю свою силу.

Нет, эту привилегию я хранил для той, которая своим могуществом превосходила всех.

Наконец мы достигли святилища. Я швырнул Эвдоксию на пол.

Отгородившись от нее всем своим существом, я обратил взор к Матери и Отцу, но увидел лишь прежнюю безмолвную картину.

Не получив более ясного знака и отразив очередную чудовищную волну жара, я вновь схватил Эвдоксию, не дав ей возможности подняться на ноги, скрутил ей руки за спиной и преподнес жертву Матери. Я не смел подойти ближе, иначе я потревожил бы одежды царицы, что в сложившейся ситуации было бы святотатством.

Правая рука Матери вышла из состояния вечного покоя и потянулась к Эвдоксии, а голова Акаши вновь совершила легкое, почти неуловимое движение, губы дрогнули, обнажив клыки. Я выпустил из рук жертву и отступил на шаг. Эвдоксия закричала.

Я издал глубокий отчаянный вздох: «Да будет так!»

С безмолвным ужасом я наблюдал, как Эвдоксия беспомощно взмахивала руками и тщетно отталкивала Акашу коленями, пока ее тело не обмякло и не выскользнуло из объятий Матери на мраморный пол, превратившись в изящную белую восковую куклу. Она не издавала ни вздоха. Большие темные глаза утратили блеск жизни.

Но она не умерла. Отнюдь. Ибо обладала телом тех, кто пьет кровь, и душой тех, кто пьет кровь. Ее можно было погубить только огнем. И я ждал, собравшись на всякий случай с силами.

Давным-давно, еще в Антиохии, когда на нас напали незваные гости, Мать с помощью Мысленного дара подняла лампу и сожгла останки вампиров, облив их маслом. Так же она поступила со Старейшим в Египте. Что же ждет Эвдоксию?

Акаша поступила проще.

Внезапно я увидел, как из груди Эвдоксии вырвались языки пламени, а потом огонь побежал по ее жилам. Лицо оставалось по-прежнему невыразительным. Глаза были пусты. Руки и ноги дергались.

Не мой Огненный дар устроил эту казнь. То было могущество Акаши. Что же еще? Новая сила, веками дремавшая в ней, пробудилась, чтобы рассудить нас с Эвдоксией?

Я не смел гадать. Не смел сомневаться.

Языки огня, множившиеся благодаря легковоспламеняемой сверхъестественной крови, добрались до тяжелых расшитых одеяний – и теперь заполыхало уже все тело.

Пламя долго не стихало, но в конце концов угасло, оставив лишь поблескивавшую кучку золы.

Так не стало умного, образованного существа, носившего имя Эвдоксия. Не стало блистательного, очаровательного создания, древнего и достойного восхищения. Не стало той, что вселила в меня надежду, когда я впервые увидел ее лицо и услышал ее голос.

Я снял верхний плащ и, опустившись на колени, словно нищая поденщица, стер с пола храма все нечистые следы, а потом без сил забился в угол, прижался головой к стене и, к своему величайшему удивлению, а возможно, и к удивлению Матери и Отца, дал волю слезам.

Я оплакивал Эвдоксию, оплакивал и себя за то, что варварски сжег тех юношей, глупых, необузданных, необразованных бессмертных, Рожденных во Тьму, как мы сейчас говорим, лишь для того, чтобы стать пешками в нашей ссоре.

Я обнаружил в себе жестокость, вызывавшую в душе непреодолимое отвращение.

Наконец, удовлетворенный сознанием того, что подземный склеп неуязвим – ибо от мародеров нас отделяла груда развалин, – я отошел к дневному сну.

Я знал, что придется сделать завтра, – и ничто не могло изменить мое решение.

Глава 12

На следующую ночь мы встретились с Авикусом и Маэлом в таверне. Охваченные страхом, они слушали мою повесть с широко распахнутыми глазами.

Авикуса в отличие от Маэла услышанное известие повергло в печаль.

– Уничтожить ее? – прошептал он. – Неужели это было так уж необходимо?

Он не испытывал присущей мужчинам ложной гордости, заставляющей скрывать печаль и скорбь, и разрыдался.

– Как будто сам не знаешь, – сказал Маэл. – Ее неприязнь не знала удержу. Мариус это понял. Прекрати мучить его расспросами. Так было нужно.

Я не мог ответить Авикусу – слишком много сомнений в необходимости такого шага одолевали меня самого. Мой поступок был бесповоротным, и при мысли о нем у меня сжималось сердце – ужас такого рода имеет обыкновение поселяться в теле, а не в голове.

Я откинулся на спинку стула, наблюдая за моими спутниками и размышляя, что значила для меня их привязанность. Мне было приятно общество обоих, я не хотел их покидать, но именно это и намеревался сделать.

Наконец, когда они закончили свой тихий спор, я жестом призвал их к молчанию, чтобы высказать те несколько замечаний, которые у меня имелись по поводу смерти Эвдоксии.