История Похитителя Тел, стр. 24

Я остолбенел. Черт возьми, как он меня выследил? Никто не знает, что я здесь! Даже Дэвид! О да, здесь известен номер моей кредитной карточки. Но любому смертному понадобился бы не один час, чтобы найти меня таким способом, даже если допустить, что это вообще возможно. А я был уверен как раз в обратном.

И при чем здесь эти странные ощущения – вибрация, давление, которое, кажется, исходит откуда-то изнутри?

Времени на раздумья уже не оставалось – близилось утро.

Я моментально понял, насколько опасна для меня сложившаяся ситуация. Черт побери, как же я раньше этого не увидел? Странное существо определенно располагает возможностью каким-то образом узнавать, где я нахожусь и даже где собираюсь скрываться от дневного света! Пора выметаться из этих комнат. Нет, это просто возмутительно!

Дрожа от ярости, я заставил себя просмотреть рассказ, занимавший всего несколько страниц. Он назывался «Глаза мумии», автор – Роберт Блох. Весьма занятно, но какое отношение все это может иметь ко мне? Я вспомнил рассказ Лавкрафта: он был намного длиннее и на первый взгляд речь в нем шла совсем о другом. Что все это значит? Этот очевидный идиотизм буквально выводил меня из себя.

Но думать об этом было слишком поздно. Собрав рукописи Дэвида, я выскочил из комнаты и через пожарный выход поднялся на крышу. Я исследовал ночную тьму во всех направлениях, но так и не смог найти мерзавца. Что ж, ему повезло. Попадись он мне в тот момент на глаза, ему бы несдобровать. Когда дело доходит до защиты дневного убежища, я не отличаюсь терпеливостью и не признаю никаких сдерживающих факторов.

Я поднялся в воздух и, набрав самую высокую скорость, на какую только был способен, помчался прочь, преодолевая милю за милей. Наконец я опустился в заснеженном лесу намного севернее Лондона и, как много раз в прошлом, выкопал себе могилу в замерзшей земле.

Необходимость заниматься этим привела меня в неописуемое бешенство. «Я убью сукиного сына, – думал я, – кто бы он ни был. Как смеет он преследовать меня и швырять мне в лицо свои рассказы! Да, я непременно так и сделаю – убью его, как только поймаю».

Но вскоре меня охватила вялость, затем сонное оцепенение, и все вокруг утратило какое-либо значение.

Мне опять снился сон… Она зажигала масляную лампу, и я услышал ее голос:

– Ах, огонь тебя больше не пугает…

– Ты надо мной издеваешься, – несчастным голосом произнес я. И заплакал.

– Но, Лестат, ты же действительно с легкостью находишь способ быстро прийти в себя после поистине космических приступов отчаяния. Нет, правда! Вспомни, разве не ты танцевал под фонарем в Лондоне?

Я хотел возразить, но рыдания не позволяли мне вымолвить хоть слово.

В последнем проблеске сознания перед глазами возникли арки собора Сан-Марко в Венеции, где я впервые приметил того смертного, и вновь я увидел его карие глаза и гладкий молодой рот…

«Что вам нужно?» – спросил я.

«О нет, это нужно вам», – казалось, ответил он.

Глава 6

Проснувшись, я уже не так злился на маленького дьявола. На самом деле я был ужасно заинтригован. Но ведь солнце село, и теперь преимущество на моей стороне.

Я решился на небольшой эксперимент. И отправился в Париж, совершив перелет очень быстро и в полном одиночестве.

Позвольте мне немного отклониться от темы и сообщить, что в последние годы я решительно избегал Парижа и, таким образом, не имел ни малейшего представления о том, каким стал этот город в двадцатом веке. Думаю, причины в данном случае очевидны. Слишком много страданий выпало здесь на мою долю в прошлом, и к тому же я не желал видеть современные здания вокруг кладбища Пер-Лашез или залитые электрическим светом карусели в садах Тюильри. Но втайне я всегда, естественно, мечтал вернуться в Париж. А разве могло быть иначе?

Этот небольшой эксперимент придал мне мужества и послужил отличным предлогом. Благодаря ему утихла неизбежная боль воспоминаний, ибо у меня появилась цель. Но уже через несколько секунд после прибытия я осознал, что действительно оказался в Париже – другого такого места на свете не существовало, – и, охваченный счастьем, прошелся по широким бульварам и, конечно же, мимо того места, где когда-то стоял Театр вампиров.

Несколько театров той эпохи все же дожили до современности – импозантные, богато украшенные, они стояли в окружении более современных зданий и по-прежнему пользовались популярностью у публики.

Бродя по ярко освещенным Елисейским Полям, запруженным легковыми автомобилями и тысячами пешеходов, я осознал, что в отличие от Венеции это не город-музей. Париж – живой город и всегда оставался таковым на протяжении последних двух столетий. Столица. Город не чуждый нововведений и радикальных перемен.

Я подивился яркому великолепию центра Жоржа Помпиду, так смело поднявшегося по соседству со старинными воздушными контрфорсами собора Нотр-Дам. О, как я радовался своему возвращению!

Но ведь у меня было дело.

Ни одной душе, ни смертной, ни бессмертной, я не говорил, где я. Я не позвонил даже своему парижскому поверенному, хотя это доставило мне массу неудобств. Однако я предпочел воспользоваться старым, испытанным способом и в темных переулках раздобыл немалую сумму денег у своих жертв – пары крайне непривлекательных, но не стесненных в средствах преступников.

Потом я направился к заснеженной Вандомской площади, где все еще стояли дворцы моей юности, и под именем барона фон Киндергартена уютно устроился в шикарных апартаментах отеля «Риц».

Там в течение двух ночей я наслаждался роскошью, достойной Версаля времен Марии Антуанетты, и не выходил в город. При виде такого изобилия парижских виньеток, великолепных стульев в стиле Людовика Шестнадцатого и очаровательных рельефных панелей на стенах у меня просто слезы выступали на глазах. Ах, Париж! Где еще может столь великолепно смотреться обыкновенное позолоченное дерево?

Развалившись на покрытом гобеленом ложе времен Директории, я немедленно принялся за рукописи Дэвида, лишь изредка отрываясь от чтения, чтобы пройтись по безмолвной гостиной и спальне или открыть настоящее французское окно с инкрустированной овальной ручкой и выглянуть во внутренний дворик отеля, такой официальный, тихий и горделивый.

Записки Дэвида захватили меня целиком. Вскоре я почувствовал, что он мне близок как никогда.

Выяснилось, что в юности Дэвид был человеком на удивление деятельным, и из всех книг его привлекали только те, в которых рассказывалось об активных действиях; величайшее удовольствие он находил в охоте. Первую дичь он подстрелил, когда ему было всего десять лет. Его описания охоты на больших бенгальских тигров были проникнуты восторгом преследования и завораживающим ощущением риска, которому он подвергался. Прежде чем спустить курок, он всегда подходил к зверю как можно ближе и не раз оказывался на краю смерти.

Он любил не только Индию, но и Африку, где охотился на слонов, – в те дни никому и не снилось, что эти прекрасные животные окажутся на грани полного уничтожения. Огромные самцы не раз успевали броситься на него в атаку, опережая готовый прозвучать выстрел. Охота на львов в долине Серенгети была не менее рискованным приключением.

Он получал удовольствие, покоряя труднопроходимые горные тропы, плавая по опасным рекам, гладя жесткий хребет крокодила, преодолевая свое врожденное отвращение к змеям. Ему нравилось спать под открытым небом, царапать записи в дневнике при свете фонаря или свечи, питаться только мясом собственноручно убитых животных, даже когда его было очень мало, самостоятельно свежевать добычу.

Дэвиду не слишком удавались описания. Ему не хватало для этого терпения, особенно в молодости. Однако в его воспоминаниях явственно ощущалась тропическая жара, слышалось гудение мошкары. Трудно было представить, что такой человек способен наслаждаться комфортом Тальбот-мэнор или роскошью Обители Таламаски, а он теперь, похоже, к ним пристрастился.