История Похитителя Тел, стр. 106

Глава 28

Всех пациентов, требующих экстренной госпитализации, отправляли в большую общую больницу, и даже в столь поздний ночной час у входов суетились машины «скорой помощи», а доктора в белых куртках не покладая рук принимали жертв транспортных происшествий, внезапных сердечных приступов, окровавленных ножей или обычных пуль.

Но Дэвида Тальбота унесли подальше от слепящих огней и неустанного шума в безмолвное отделение на верхнем этаже, известное просто как отделение интенсивной терапии.

– Жди здесь, – твердо сказал я Дэвиду, направляя его в маленькую стерильную комнату ожидания, обставленную унылой мебелью, где повсюду валялись истертые журналы. – Отсюда – никуда.

В широком коридоре царила полная тишина. Я подошел к двери в конце коридора.

Через мгновение я вернулся. Дэвид сидел, уставившись в пространство, скрестив длинные ноги, снова сложив руки на груди.

Наконец он поднял глаза, словно пробуждаясь от сна. Я опять задрожал всем телом, не в состоянии овладеть собой, и выражение глубокого спокойствия на его лице только усилило мой ужас и жуткое мучительное раскаяние.

– Дэвид Тальбот умер, – прошептал я, стараясь выражаться попроще. – Он умер полчаса назад.

Внешне он никак не отреагировал. Как будто я ничего и не говорил. Я мог думать только одно: «Это я принял за тебя решение! Я привел в твой мир Похитителя Тел, хотя ты меня предупреждал. И я нанес удар тому, другому телу! Одному Богу известно, что ты почувствуешь, осознав, что произошло. Ты пока не понимаешь».

Он медленно встал на ноги.

– Да нет, понимаю, – сказал он тихим, рассудительным голосом. Он подошел ко мне и положил мне руки на плечи; все его поведение так напоминало о прежнем Дэвиде, что у меня было ощущение, будто я смотрю на двух человек, слившихся воедино. – Это «Фауст», мой дорогой друг. Но ты не Мефистофель. Ты просто Лестат, во гневе нанесший удар. И теперь все кончено!

Он медленно отступил на шаг, отвел в сторону прежний застывший взгляд, и на его лице сразу исчез отпечаток пережитого. Он погрузился в мысли, отгородился от меня, а я остался дрожать, пытаясь совладать с собой и поверить, что он получил то, что хотел.

И опять-таки я встал на его место. Как ему не хотеть? И я понял кое-что еще.

Я потерял его навсегда. Он никогда, никогда не согласится пойти со мной. Это чудо унесло прочь последний остававшийся у меня шанс. Как же иначе? Эта невысказанная мысль постепенно проникала все глубже и глубже. Я снова вспомнил Гретхен, выражение ее лица. И на мгновение оказался в той комнате с фальшивым Дэвидом, он смотрел на меня прекрасными темными глазами и говорил, что хочет получить Темный Дар.

Внутри меня замерцала боль; она усилилась и разгорелась, как будто мое тело снедал страшный всепожирающий внутренний огонь.

Я ничего не сказал. Я уставился на уродливые лампы дневного света, встроенные в выложенный плиткой потолок, на бессмысленную мебель, на пятна и вырванные нитки, на засаленный журнал с улыбающимся ребенком на обложке. Я посмотрел на него. Постепенно боль угасла и превратилась в тупой зуд. Я ждал. Ничто не заставило бы меня заговорить, только не сейчас.

После долгих молчаливых раздумий он вроде бы очнулся от чар. Меня, как всегда, околдовывала спокойная кошачья грация его движений. Он пробормотал, что должен увидеть тело. Несомненно, это можно устроить.

Я кивнул.

Тогда он полез в карман и достал маленький британский паспорт – конечно фальшивку, купленную на Барбадосе – и взглянул на нее с таким видом, будто старался разрешить небольшую, но очень важную загадку. Потом он протянул ее мне, хотя я не представлял себе, с какой целью. Я увидел перед собой красивое молодое лицо с тайными признаками мудрости; зачем мне эта картинка? Но я разглядывал ее, следуя его желанию, и увидел под новым лицом старое имя.

Дэвид Тальбот.

Для фальшивого документа он использовал собственное имя, как будто…

– Да, – сказал он, – как будто я знал, что никогда, никогда уже не стану прежним Дэвидом Тальботом.

Покойного Дэвида Тальбота еще не отправили в морг, так как из Нового Орлеана зафрахтованным рейсом вылетел его близкий друг по имени Эрон Лайтнер; он должен очень скоро приехать.

Тело лежало в маленькой, безупречно чистой палате. Старик с густыми темно-седыми волосами, спокойный, как во сне, большая голова на простой подушке, руки сложены по бокам. Щеки уже слегка запали, благодаря чему лицо удлинилось; при желтом свете лампы нос выглядел резче, чем на самом деле, и твердым, словно был сделан не из хряща, а из кости.

С тела сняли льняной костюм, его вымыли, убрали и одели в простую хлопчатобумажную рубашку. Его накрыли одеялом, и из-под его белого края выглядывал рубец бледно-голубой простыни. Веки слишком тесно прилипли к глазам, как будто кожа уже разглаживалась и даже таяла. Обостренное восприятие вампира уже улавливало аромат смерти.

Но этому Дэвиду не узнать, не почувствовать такой запах.

Он стоял у кровати, рассматривая тело, свое застывшее лицо с чуть-чуть пожелтевшей кожей и щетиной, несколько грязное и неаккуратное. Неуверенной рукой он потрогал свои седые волосы, задержав пальцы на волнистой пряди волос у правого уха. Потом он отстранился и встал, собранный, словно явился на похороны, чтобы отдать последнюю дань уважения.

– Мертвое, – пробормотал он. – Действительно мертвое, по-настоящему. – Он глубоко вздохнул, обвел глазами потолок и стены палаты, окно с опущенными жалюзи, унылый, покрытый линолеумом пол. – Я не чувствую жизни ни в нем, ни поблизости, – сказал он тем же сдержанным тоном.

– Нет. Ее нет, – ответил я. – Процесс разложения уже начался.

– Я думал, он останется здесь! – прошептал он. – В этой комнате, как клуб дыма. Я думал, что непременно почувствую его рядом, думал, он постарается вернуться.

– Может, он здесь, – сказал я. – Но у него ничего не выходит. Как ужасно, даже для него.

– Нет, – ответил он. – Здесь никого нет. – Он уставился на свое старое тело, словно не мог отвести от него глаз.

Шли минуты. Я наблюдал за его неуловимо напряженным лицом, тонкой пластичной кожей, которая то растягивалась или сжималась под действием эмоций, то снова разглаживалась. Он уже смирился? Он был близок мне как никогда и все больше вживался в новое тело, пусть даже его душа просвечивала сквозь него прекрасным светом.

Он опять вздохнул, отодвинулся, и мы вместе вышли из комнаты.

Мы стояли вдвоем в тускло-бежевом коридоре под мрачно-желтыми лампами дневного света. За стеклянным окном, затянутым тонкими темными шторами, мигал и загорался Майами; с проходящего рядом шоссе доносился глухой рев, каскад зажженных фар скользил в опасной близости от нас, прежде чем дорога отклонялась в сторону, снова поднималась на длинные тонкие бетонные ноги и уносилась прочь.

– Ты понимаешь, что потерял поместье Тальботов, – сказал я. – Оно принадлежало тому человеку.

– Да, я уже подумал, – вяло ответил он. – Я из тех англичан, что не забывают о таких вещах. Подумать только, оно перейдет к мерзкому кузену, который только и захочет, что немедленно выставить его на продажу.

– Я тебе его выкуплю.

– Орден может сам выкупить. По завещанию большая часть моего состояния переходит к нему.

– Ты уверен? Даже Таламаска, может быть, к такому не готова! Кстати, люди, бывает, превращаются в настоящих зверей, чуть только речь заходит о деньгах. Позвони моему агенту в Париже. Я велю ему отдать тебе абсолютно все, что ты пожелаешь. Я позабочусь, чтобы тебе вернули все состояние, все, до последнего фунта, и в первую очередь – дом. Можешь рассчитывать на все, что у меня есть.

Он слабо удивился. И был глубоко тронут.

Я не мог не задаваться вопросом – а сам я когда-нибудь чувствовал себя так легко в этом высоком теле с длинными руками и ногами? Конечно, мои движения были импульсивнее и даже резче. Эта сила выжала из меня определенную небрежность. Он же, напротив, познакомился с каждым сухожилием, с каждой костью.