Под защитой любви, стр. 10

Фейт подавленно молчала, не осмеливаясь поднять глаза. То, что Джек купил для нее одежду, было в высшей степени неприлично, не говоря уже о сомнительных источниках денег, которыми он расплатился за обновки. Конечно, он убежден, что делает подарок ребенку, и теперь, наверное, ждет от нее благодарности. Она и вправду благодарна, но не может принять вещи от грабителя.

Джек нахмурился, наблюдая за смятением, исказившим обычно безмятежные черты его юной домохозяйки. Проклятие! Надо же было ему нарваться на благочестивую дочку викария. Ладно, пусть думает что хочет, но он не потерпит ханжеских причитаний.

— Должна же ты в чем-то ходить, а то твое тряпье того и гляди расползется, — ворчливо произнес он. — Там еще есть всякие кружевные вещицы, которые надевают под платье. И башмаки с чулками. У меня нет времени таскать тебя по врачам, когда ты простудишься.

Прижав к себе платье, Фейт подняла на него неуверенный взгляд. Хотя Джек имел полное право отдавать ей приказы, в душе ее шевельнулся протест. Она взглянула на остальные вещи. Так хотелось примерить их, но совесть взывала к христианскому долгу.

— Большое спасибо, что подумали обо мне, — робко произнесла девушка, — но я не могу этого принять. Пока вас не было, я починила свое платье, к тому же я вполне здорова, благодарю вас. — При виде морщинки, образовавшейся между его бровями, Фейт поспешно добавила: — Вы могли бы отдать эти вещи тем, кто нуждается в них больше, чем я.

Джек недоверчиво уставился на девочку. Свет лампы падал ей на лицо, казавшееся особенно бледным на фоне ярких волос; детская фигурка терялась под ворохом нижних юбок и серых одеял. Но в устремленных на него огромных глазах не было ничего детского. Она рассматривала обновки, и он впервые за все время их знакомства увидел восторг на ее лице. И после этого она пытается убедить его, что ей ничего не нужно?

Он решительно пересек комнату и остановился перед ней, заслонив свет лампы. Девочка стойко встретила его сердитый взгляд, хотя в глубине ее выразительных глаз притаился страх. Схватив вещи, еще остававшиеся в пакете, Джек сунул их ей в руки.

— Будешь носить то, что я купил, или можешь убираться на все четыре стороны. Я не собираюсь тратить время на особу, столь праведную, что она готова скорее замерзнуть, чем принять то, что ей предлагают. Таким созданиям нечего делать в нашем грешном мире, им место на небесах.

Он круто повернулся и выскочил наружу, с грохотом захлопнув за собой дверь. Дрожа всем телом, Фейт смотрела ему вслед. Он даже не надел плащ. Так недолго и простудиться. Она взяла каминные щипцы и подогрела на огне кирпичи. Затем завернула их в полотенца и отнесла к Джеку в постель. Он пытался совершить добрый поступок. Разве это ничего не значит? Свет лампы упал на серебряный католический крест, приколоченный к стенке алькова над изголовьем его кровати, и Фейт чуть не выронила кирпичи. Застыв на месте, она перевела задумчивый взгляд на дверь, за которой скрылся Джек. А что, если она поспешила с выводами, записав его в разбойники? Возможно, у него есть свои принципы, по которым он живет. Неплохо бы выслушать его историю.

С этой мыслью Фейт вернулась в постель.

Глава 4

— Клянусь Богом, прошло целых три недели! Какого черта никто не известил меня раньше? Я всегда знал, что вы кучка жалких фанатиков, но не думал, что в вас не осталось ничего человеческого! Куда, к дьяволу, она могла деться?

Скромно одетый мужчина, в долгополом камзоле из черного сукна и круглой шляпе, которую он почтительно держал в руке, терпеливо ждал окончания гневной тирады, прежде чем попытаться защитить себя и своих единоверцев. В этой роскошно обставленной библиотеке он казался инородным телом в отличие от его собеседника, который нервно расхаживал по комнате, изрыгая проклятия. Его модный парик был густо напудрен, из-под алого камзола из плотного шелка выглядывал длинный парчовый жилет, украшенный шитьем и золотыми пуговицами. Но никакие ухищрения не могли скрыть багрового румянца и гневной гримасы, что в сочетании с резкими чертами изрезанного морщинами лица придавало ему поистине грозный вид. Мужчина в черном хранил молчание, пока не убедился, что ему не придется кричать, чтобы быть услышанным.

— Я лично съездил в Корнуолл, чтобы выяснить истинные обстоятельства событий, о которых писали газеты. Если вы имеете некоторое представление о тех местах, то должны знать, что они отрезаны от остального мира столетиями недоверия и подозрений. Местные жители предпочитают решать свои дела сами, не советуясь ни с кем. Это противоречит моим воззрениям, как вы, полагаю, знаете, но ваш сын не мог изменить вековые обычаи за несколько коротких месяцев.

— Я ничего не знаю о ваших еретических воззрениях и не желаю слышать о них! Вы позор для своей семьи, революционер, разрушитель устоев церкви и общества! Я хочу знать, что случилось с моим сыном, и где находится моя внучка!

Уэсли, опасавшийся, что старика хватит удар, постарался сдержать негодование, вызванное грубостью маркиза Монтджоя. Едва ли сейчас подходящее время объяснять, что его учение лежит в рамках церковных канонов и направлено на укрепление веры, а не разрушение устоев. Тот факт, что он предпочитал проповедовать бедным, чтобы побудить их вырваться из трясины убожества и нищеты, почему-то вызывал злобные нападки со стороны правящих классов. Возможно, то была непроизвольная реакция на многолюдные собрания его последователей, в основе которой лежал страх. В любом случае Уэсли не видел смысла вступать в религиозный диспут со своим разъяренным оппонентом.

Удовлетворившись тем, что маркиз, по крайней мере, готов выслушать его, он ответил:

— Ваш сын проявил похвальную твердость. За короткий срок ему удалось сплотить вокруг себя немало последователей, что совсем непросто, учитывая все обстоятельства. Он обращался к шахтерам с проповедью каждое утро, перед тем как они спускались в шахту, Он был замечательным оратором, и к его словам прислушивались. Маркиз и так знал, что его сын — прекрасный оратор. Джорджу следовало бы выступать в парламенте, а не валять дурака перед кучкой тупоголовых оборванцев. Его гнев по поводу выбранного сыном поприща никогда не утихал. Он не мог простить Джорджу легкости, с которой тот пренебрег своим происхождением, образованием и многообещающей карьерой ради того, чтобы проповедовать какое-то сомнительное учение деревенскому сброду. Даже теперь, когда Джордж умер.

Схватив со стола хрустальное пресс-папье, он запустил его в холодный камин. Тяжелое стекло разбилось, разлетевшись на множество осколков, и. маркиз устало сгорбился, ощутив груз прожитых лет.

— Как это произошло? — осведомился он тоном, лишенным всяких эмоций.

— Всему виной обычный страх перед чужаками. Не секрет, что мое учение и последователи не пользуются особой симпатией у местных священников. Они не стесняются в словах, обличая наших проповедников в церквах, и всегда найдутся люди, готовые воспринять их гневные речи как руководство к действию. Надеюсь, вы простите меня, милорд, если я скажу, что землевладельцы не испытывают особого восторга, когда их слуги и арендаторы объединяются. Это порождает страх и недоверие. Столкновения случались и раньше. Полагаю, вам приходилось читать о них в газетах. Просто в Корнуолле… страсти кипят сильнее, чем в других местах. Все это было вполне предсказуемо, однако ваш сын настаивал на том, что способен справиться с горячими головами. Он был мужественным человеком, настоящим борцом. И не предполагал, что его противники могут пустить в ход оружие.

Маркиз побледнел и стукнул кулаком по столу, чуть не расколов его надвое.

— Вам известно, кто это сделал? Его уже схватили?

— Это произошло во время беспорядков, милорд, рано утром. Вне всякого сомнения, есть люди, знающие виновных, но они держат рты на замке, опасаясь за своих близких. Это ужасная трагедия, но такова жизнь, — проговорил Уэсли, сохраняя отстраненный вид. Что бы он ни сказал, это не облегчит душу его собеседника. Тот отрекся от своего младшего сына много лет назад. Слишком поздно горевать о том, что все могло сложиться иначе.