Пленники Барсова ущелья (илл. А.Площанского), стр. 86

«Хорошей дояркой станет»… Это высшая похвала в устах курда.

— Подойдет к матери: «Дайе, [42] смешай молоко с мацуном, покорми меня». Смешают, дадут. А она: «А теперь отдели мацун от молока, не хочу смешанное».

Шушик смеялась, показывая ряд белых зубов. Они снова замолчали. Потом девочка спросила:

— А почему это вы так назвали ее — Адлаи? У курдов, кажется, такого имени нет.

— Такого имени нет, — подтвердил Асо. — Это имя новое. «Адлаи» значит «мир». Сейчас многие курды на Алагезе называют так своих дочерей.

— Хорошее имя. Красивое, умное, — одобрила Шушик и поглядела на костер.

«Не пора ли?…» — хотела спросить она, но сдержалась. Неудобно… Не такая же она обжора, как Гагик.

Но Асо и без того понимал ее состояние: кто может спокойно усидеть у огня, зная, какое там готовится блюдо!

— А как вы попали в наше село, Асо? Я давно хотела тебя спросить.

— Мы бежали сюда с армянами со склонов Арарата. Мы — курды-езиды, но есть и курды-мусульмане. Турки подняли курдов-мусульман против армян, а наши деды вступились — мы ведь всегда с армянами по-братски жили. Ну, турецкие паши начали бить и армян, и нас. Вот мы вместе и убежали. Перешли Аракс, а тут нас русские войска под свою защиту взяли. Так мы спаслись от турецких ятаганов. Сам я, конечно, ничего этого не видел, мне обо всем рассказывал отец. Теперь наши курды побратались с армянами, живут в армянских деревнях, пастушат на фермах. К ним хорошо относятся.

— Асо, а ты учись по-армянски, — сказала Шушик. — Ты уже хорошо говоришь по-армянски, тебе нетрудно будет. А я, если хочешь, помогу тебе.

— А разве я не учусь? Я так хочу учиться! Только не останемся же мы тут навсегда. Где ты меня учить будешь?

— Я каждое воскресенье буду приходить со своим звеном на ферму — мы ведь не оставим шефства над телятами. В течение недели с тобой будет заниматься моя мать, а в воскресенье я приду, проверю твои уроки, задам новые. Ладно?

— Хорошо, я буду стараться, — сказал Асо и в знак покорности коснулся рукой правого глаза.

Мальчику хотелось сказать, что он очень, очень благодарен Шушик за ее теплое отношение, но он постеснялся.

— И я буду рада, — так же, как Асо, тронув рукой глаз, сказала Шушик и засмеялась. — Ну как, по-курдски вышло или по-армянски?

— По-курдски, — улыбнулся Асо.

Они умолкли. Ну, о чем еще могли бы они поговорить, нетерпеливо дожидаясь еды?

— А откуда отец привез твою мать? Ведь у нас в селе курдов нет, — снова нарушила молчание Шушик.

— Привез? — засмеялся Асо. — Он ее купил в одной из алагезских деревень. Дал двадцать овец и лошадь… [43]

Шушик удивленно раскрыла и без того большие глаза.

Асо помешал в костре, вынул из ямки, покрытой золой, обожженный и ставший коричневым пузырь.

— Ну, пожалуй, уже время.

— Да разве это можно есть? Одна зола, копоть! — поморщилась Шушик.

Асо добродушно улыбнулся:

— Не едят же в таком виде! Погоди, сейчас я приготовлю. Увидишь, что это самое чистое кушанье.

Он тщательно стер золу и кусочки углей, налипшие на пузырь, снял корку и разрезал пополам похожую на облупленное яйцо массу.

— Вот теперь посоли и ешь. Мы это называем «сулуг» и всегда готовим на пастбищах. Попробуй. Разве может быть что-нибудь вкуснее?

И верно, замечательным было это простое пастушье кушанье. Шушик охотно съела бы его все, без остатка, но не одна же она тут была.

— Что же ты, Асо? Ешь! — уговаривала она пастушка.

— Э, я столько этого ел. Весной мы каждый день делаем сулуг. Ешь, ешь сама.

И, чтобы не смущать девочку своим присутствием, пастушок вышел из пещеры — якобы затем, чтобы нарезать прутьев.

Но Шушик не умела думать только о себе. Она разделила пастуший сыр на пять равных частей, свою посолила и съела.

Когда Асо с вязанкой прутьев вошел в пещеру, девочка, смеясь, спросила его:

— Ну, а остальные ягниться не будут? Какой вкусный этот сулуг!

— Нет, — улыбнулся Асо. — Одна из них еще молоденькая овечка, а другой — баран. Они ягниться не будут. Но я всегда буду присылать тебе сулуг с фермы, — добавил он и, низко поклонившись, снова прикоснулся рукой к правому глазу.

— Эге, вы что-то тут раскланиваетесь друг перед другом? — удивился, входя в пещеру, Гагик. — Ах, Чернуха! Милая моя! Навестить нас пришла?

Овца с тревожным фырканьем снова кинулась к своему детенышу.

— Тише, тише! — приложив руку к губам, предостерег Асо входивших вслед за Гагиком товарищей.

Сложив принесенные снопы дикой пшеницы в одном из узлов пещеры, ребята окружили новорожденного ягненка.

— Значит, у нас будет и молоко? Милый ты мой братец курд! — И Гагик, обняв Асо, закружился с ним по пещере.

— Нет, о молоке и не думайте. Молоко — только ягненку.

— Почему, брат милый Почему Робинзон мог доить какую-то чужую ламу, а мы не можем доить овцу с нашей родной фермы?

Асо ничего не понял, конечно: он не слышал о Робинзоне и не знал, что такое лама.

— Если хорошо будем кормить мать, то сможем брать у нее полстакана молока в день… для Шушик, — после короткой паузы добавил он.

— Вот те на! Вкусный кусок — Шушик, теплое местечко — Шушик! Жаль, что я не родился девочкой. Что это, сыр? Нет, вкус другой будто смола. Замечательная штука! Один у нее недостаток — мало! И до желудка, пожалуй, не дойдет.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

О том, что накануне великого боя человек должен укрепиться физически и морально

В эту ночь Гагик достал глины, слепил из нее пять грубых чашек и поставил их у огня.

— Не подумайте, что они только для чая, — объяснил он. — Из них мы и хаш будем есть.

Был ли Гагик на самом деле обжорой или его повышенный интерес к еде проявлялся больше в шутках, однако произошла неприятность.

Ашот собирался в этот вечер рассказать товарищам, как устроена голова козла. Но Гагику так захотелось хаша, что еще днем, воспользовавшись отсутствием Ашота, он опалил эту голову на костре, изрубил на мелкие куски и, сложив в горшок, поставил на огонь. Остались только рога и часть черепа. Пришлось ограничиться этими «наглядными пособиями».

— Как ты думаешь, зачем природа дала козлу такие громадные рога? — обратился Ашот к Гагику.

— Зачем? Да затем, чтобы вырывать из твоих рук шапку.

Шушик фыркнула.

— А еще зачем? — не реагируя на шутку, спросил Ашот.

— Для того, чтобы побеждать своих соперников козлов, — уже серьезно ответил Гагик.

— Еще?

Никто не отозвался. Тогда Ашот решил сам рассказать то, что знал.

— Как-то мой отец, охотясь, загнал козлов на вершину одной из скал, — начал он. — Бежать назад они не могли, боясь попасть под ружье, впереди была пропасть. И они кинулись в нее. Я было обрадовался, думал — разбились и лежат под скалами, а отец страшно рассердился: «Ушли из наших рук!» Мы со скалы посмотрели вниз — ни одного, все удрали! Спрашиваю я у отца: «Как же так? Как они ног не переломали?» — «Да ведь они не ногами, а иногда и головой вниз кидаются», — говорит он. Вот, поглядите-ка сюда, какие толстые и крепкие у них рога, — предложил ребятам Ашот. — Видите зарубки? Это от камней. Как только увидят козы, что другого выхода у них нет, так, случается, и бросаются головой вниз. А если бы они на ноги падали, конечно, не встали бы.

— А почему у домашнего козла не такие рога? — спросила Шушик.

— Но ведь наши козлы не дерутся и со скал не кидаются, — ответил Асо;

— А теперь, — продолжал Ашот, — попробуем узнать, сколько лет было этому козлу, Шушик, как ты думаешь?

Огромному животному с толстой шеей и почти метровыми рогами, по мнению Шушик, могло быть лет тридцать. Но на всякий случай она сбавила половину:

— Пятнадцать.

Асо рассмеялся:

— Да разве бывают козлы таких лет? Погоди-ка, я сосчитаю кольца на рогах. Один… два, три… семь, восемь… Восемь лет ему было, старый уже.