Пленники Барсова ущелья (илл. А.Площанского), стр. 85

И отец у Асо пастух, и дед пастухом был, и прадед, и прапрадед. Таковы курды. Для них другой жизни, другого занятия не существует. У них даже пословица есть: «Если хочешь, чтобы сын твой стал человеком, сделай его пастухом».

Влюбленный в горы, курд расстается с ними только ради большой любви, любви, способной на жертву.

«Ради тебя я готов на все. Захочешь — брошу горы и стану пастухом в вашем душном селе», — поет курд армянской девушке в одной из песен.

Сойти с гор в жаркую Араратскую долину? Да, на это можно решиться только ради любимой. Если хочешь наказать курда, заставь его покинуть свои любимые горы, покрытые цветами дуга, росистые склоны.

Вот и Асо такой. Больше месяца живет он вдали от родных гор — это ведь целая вечность! Как может курд так долго не видеть ни овец, ни собак!

Асо истосковался по стадам фермы. Он знал, что сейчас овцы начали ягниться, в хлевах топчутся на слабых, неустойчивых ножках и тоненько блеют пестрые ягнята. Ах, хотя бы Чернуху поймать! Как бы стал он заботиться о ней, тоску бы свою утолил! А Ашот хоть и ученый, но людей не знает! Овцы наверху, на горе, а он его, пастуха, на другие работы посылает. Да пусть ему прикажут день и ночь в Овчарне оставаться, он будет доволен. Может, и не поймает одичавшую овцу с ягнятами, но хоть издали увидят их, услышит милые сердцу голоса.

На Овчарне Асо внимательно осмотрелся, оглядел издали все углы, все кусты и вынул из-за пояса свою свирель. Вскоре из-за кустов высохшего чертополоха высунулась пара рогов. Показалась и маленькая овечка. У нее, как у косули, ушки были навострены, каждое мгновение она могла вскинуться, убежать. Но где же сама Чернуха?

«Ло, ло, ло, ло», — запела свирель ту самую мелодию, которая зовет овец на водопой.

А Чернуха все не появлялась.

«О, да я знаю, в чем дело!» — догадался пастушок и, поднявшись, пошел прямо в убежище овец.

Едва он вошел в пещеру, как из сумрака навстречу ему выскочила Чернуха и начала тревожно блеять.

— Знаю, знаю, ягненочек у тебя, — ласково сказал ей Асо и на ощупь пошел вперед.

Вскоре глаза его привыкли к полутьме пещеры, стали различать ее неприютные, мрачные стены.

Мать-овца продолжала тревожно блеять. Не за себя, конечно, она боялась, а за то маленькое существо, которое сейчас лежало, вероятно, в каком-нибудь углу и дрожало от холода и инстинктивной тревоги. Эту тревогу ему внушало беспокойное блеяние матери, и ягненок отвечал ей тоненьким-тоненьким голоском.

Асо по слуху шел вперед, и вот наконец в его руках затрепетало крошечное, еще мокрое животное.

— Брру, бру, бу… — мягко, словно колыбельную песенку, напевал пастушок ягненку и согревал его, прижимая к своей груди.

Он вышел из пещеры и направился к костру, разожженному на тропинке, а за ним, жалобно блея, бежала Чернуха.

Медленно расплываясь, дым от костра кольцами поднимался вверх. Асо сидел у огня, обнимая беленького с черной мордочкой ягненка, а рядом стояла Чернуха и умиротворенно лизала своего детеныша. Правда, каждое движение Асо заставляло ее вздрагивать и испуганно отскакивать назад. Но могла ли она бросить ягненка? И могла ли не доверять человеку, который так любовно ласкал и согревал его?

Асо поставил перед Чернухой воду. Овца, только что оягнившаяся, торопливо утоляла томившую ее жажду. Потом она выхватила у мальчика из рук пучок травы, съела и подставила голову под его пальцы, ожидая ласки… Мало-помалу в ней оживали старые привычки, восстанавливалась утерянная близость с людьми.

— Дай-ка я подою тебя, чернуха, жаль мне твоего ребеночка, — убеждал Асо овцу.

Но этого она не захотела: недостаточно еще доверяла. Ведь детей своих одичавшая овца защищала в борьбе. Правда, здесь, в ущелье, она не встречала злейшего врага овечьего рода — волка. Но зато порей из-за гребня горы до нее доносился и тревожил ее незнакомый неприятный запах. Вероятно, это бывало в то время, когда сюда приходил хозяин ущелья — барс. И еще орлы. Они приводили овцу просто в ужас! Молча, неподвижно сидели они на камнях и все выжидали момента, когда она отойдет от ягненка.

Осенью в Барсовом ущелье поселялся медведь. Впрочем, его Чернуха не так боялась. Он все свое время проводил под деревьями, собирая падалку.

«Ло, ло, ло, ло…» — продолжал наигрывать Асо, и тревога, настороженность постепенно оставляли животное, сменялись чувством доверия, покоя.

Уговорами и лаской Асо сумел привлечь к себе Чернуху Он поднес к ее сосцам ягненка, и тот жадно впился в них.

Когда ягненок насытился, Асо, как полагается, перевязал новорожденному пупок и прижег его золой. Креолина под рукой не было, но хорошо и это — никакая зараза не пристанет.

Потом, взяв ягненка на руки, мальчик стал медленно упускаться.

Вытянув вперед голову, Чернуха следовала за ним, Иногда она блеяла и оглядывалась. Чувства ее раздвоились. Здесь был самый маленький и самый беспомощный ее детеныш, а в Овчарне остались старшие. С удивлением смотрели они ей вслед, не понимая, конечно, почему мать покидает их и идет за каким-то незнакомым и подозрительным двуногим существом.

Очень осторожно, держась как можно дальше, они все же пошли за матерью.

С края тропинки, там, где она начинала спускаться вниз, они увидели, как мать остановилась перед какой-то пещерой. Тут она обернулась, заблеяла — то ли звала их за собой, то ли прощалась — и вслед за человеком вошла внутрь.

Высунув головы из-за скал, печальным взглядом провожали ее молодой баран и овечка.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

О том, как под сводами пещеры мирно беседовали маленький курд и девочка-армянка

Когда Асо привел в пещеру Чернуху, никого не было. Шушик нарезала в кустах прутья для корзин.

Вернувшись, девочка едва не выронила из рук охапки веток.

— Ой, милый ты мой, какой хороший! — в восторге закричала она, увидев ягненка.

Чернуха в тревоге вскочила с места, подбежала к ягненку и стала над ним. Так делают овцы-матери, завидев орла.

— Тише, Шушик, не пугай. Давай приготовим для маленького теплое и мягкое местечко.

Вскоре было готово уютное гнездо из сухой травы, и в него положили ягненка. Мать, которая сначала была очень встревожена, наконец как будто все поняла и успокоилась. Она, кажется, была довольна: ведь теперь ее детенышу не грозили ни холод, ни враг…

— Сейчас, сестричка, я тебя чем-то таким угощу, чего ты никогда в жизни не ела. На, вымой хорошенько. — И Асо протянул Шушик тонкий, прозрачный бараний пузырь.

— Ну, вымою. А потом?

— Потом — это, мое дело.

Чернуха сначала очень неохотно позволила Асо подоить себя, но сосцы ее были полны молока, и, освобождаясь от него, она чувствовала приятное облегчение.

— Ты ничего ягненку не оставил.

— Это молозиво — первое молоко. Его много не дают ягненку, может заболеть, — объяснил пастушок, показывая девочке собранную в пузыре желтоватую тяжелую массу. — Погляди теперь, что я буду делать.

Асо крепко перевязал отверстие пузыря. Вышло что-то вроде мяча.

— А ну, откинь теперь золу и вырой под ней ямку.

Шушик быстро сделала и это.

Асо опустил в ямку пузырь с молоком и засыпал сверху горячей золой.

— Ой, — испугалась Шушик, — сгорит пузырь, и молоко прольется!

— Нет, оно уже как сыр затвердело, — улыбаясь, успокоил девочку Асо.

Некоторое время они сидели молча, глядя на огонь.

— Асо, который годок пошел твоей племяннице? — наконец заговорила Шушик. — Я вспомнила о ней, глядя на этого милого ягненочка…

— Адлаи?… Ей уже два года, — оживился Асо. Глаза его потеплели.

— Бегает за овцами с прутиком в руках и, наверное, спрашивает: «Где же наш Асо?» — сказала Шушик и пожалела: на глазах у мальчика показались слезы.

— Да, соскучился я по этому ягненку. Если бы ты знала, какая она смешная и веселая девочка! Хорошей дояркой станет.