Пленники Барсова ущелья (илл. А.Площанского), стр. 33
Проходя вдоль подножия скал, Ашот приказал;
— Бойнах, ищи!
Собака лениво и долго обыскивала расщелины и кусты. Неожиданно она остановилась у камня, похожего на лежащего быка.
Положив палец на натянутую тетиву лука, Ашот осторожно приблизился.
Бойнах стоял, подняв переднюю правую лапу. Он не был охотничьей собакой, но, когда особенно чутко к чему-нибудь прислушивался, всегда застывал в этой напряженной позе — так, как это делают лисы. Казалось, он окаменел. Настороженность собаки говорила о том, что под камнем прячется какая — то дичь. Пес не видит ее, но чувствует запах.
«Заяц спит… Товарищ того зайца… Вот хорошо бы поймать или убить его!» — мелькнула в голове у Ашота мысль.
И совершенно неожиданно перед глазами всплыло беленькое личико Шушик в рамке шелковистых золотых волос. Как ласково глядят ее голубые глаза, когда она видит добрые поступки товарищей, их сердечность!
Затаив дыхание, Ашот осторожно приблизился, направил стрелу. Ничего! Наклонившись, он заглянул под камень — пусто. Только муха, большая черная муха, жужжа, вылетела из какой — то трещины. И стоило ей вылететь, как Бойнах, словно исполнив свою тяжелую обязанность, опустил лапу.
Ашоту показалось даже, что пес злорадно улыбнулся…
— И из — за этой вот мухи ты меня сюда привел? — разозлился он и схватил камень.
Но Бойнах уже удирал, весело повизгивая, точно радовался тому, что ловко подшутил над мальчиком.
Сзади кто — то сдержанно засмеялся. Ашот обернулся — Асо.
«Видишь, собака — и та не переносит грубости», — говорил его взгляд.
Ашот, смущенно опустив голову, стал подниматься на Дьявольскую тропу.
Гагик и Шушик уже были там. Они принесли «веревку» и с нетерпением ожидали прихода охотников.
— Вот это замечательная охота! — воскликнул Гагик, идя навстречу товарищам. — Шкурку белки мы подарим Шушик — пусть накинет на плечи и пойдет в клуб на бал. Мясо повесим в пещере в углу. До весны нам вполне хватит! А это? Что это за птица у вас? Дикая индейка?
Ашот не реагировал на шутки, он и сам отнюдь не испытывал сейчас радости человека, вернувшегося с удачной охоты. Зато эту радость впервые ощутил пастушок — курд. Увидев в руках у Шушик зверька, он подумал: «Узнает ли она, что это я, Асо, убил белку?…» Но откуда ей знать? Ведь сам — то Асо не скажет, не позволит себе унизить товарища. Да еще при девочке…
Шушик прыгала от радости, и, увидев это, Ашот стал еще мрачнее: «Убей эту белку я, она не была бы так рада», — с горечью подумал он. Его настроение было явно испорчено. И возмущенный взгляд пастушка и удивительное поведение собаки — все это так неожиданно!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
О том, как Ашот достиг того, к чему так упорно стремился
Возглас Гагика привел Ашота в себя.
— Эй, парень, — кричал он Саркису, — летаешь без парашюта, а нам — заботы!
— Довольно разговорами заниматься! — оборвал Гагика Ашот. — Давайте быстрее спустимся в ущелье и с другой стороны попробуем определить высоту, на которой застрял Саркис: Надо же знать, какой длины должна быть наша веревка.
Ребята спустились, и Ашот, снизу глядя на скалу, долго что — то прикидывал. А Саркис сидел в своей тесной впадине, побледневший, измученный, и смотрел на горы. Хорошо еще, что елка своими лохматыми путаными ветвями закрывала от него пропасть, иначе, пожалуй, у него сердце бы разорвалось от страха и он скатился бы вниз, не ожидая спасения.
Услышав голоса товарищей, Саркис начал свои обычные причитания:
— Милые вы мои, вытащите меня отсюда!.. Никто не отозвался.
— Спаси меня, Ашот-джан, может, и я тебе как-нибудь пригожусь! — умолял Саркис. Ашот надменно улыбнулся.
— Черта с два ты мне понадобишься! — сказал он словно про себя.
Настроение у него было отвратительное, и все накопившееся раздражение и злость он изливал сейчас на Саркиса.
Шушик смотрела на него и с упреком покачивала головой. Взгляд ее, казалось, говорил: «Нехорошо, Ашот, не надо быть таким злопамятным».
— Что ты на меня смотришь? Впервые увидела? — рассердился Он, поймав этот взгляд. Ему казалось в этот день, что все настроены против него, начиная с Бойнаха.
— Вытащите меня отсюда, милые мои! — снова послышался рыдающий голос Саркиса.
— Как вытащить? Нет таких средств…
— Как нет? В самом деле? — взволновалась Шушик. — Разве нельзя канатом?
— Выход один, — сказал Ашот, — навалить под канатом снега, пусть прыгает.
— А вы испытали свой канат? Не оборвется? — боязливо спрашивал Саркис.
— Почему оборвется? Ты похудел, с курицу стал, — утешал его Гагик. — Не бойся.
— Нет, Гагик, он прав, надо проверить. Саркис, отпусти-ка веревку, мы ее испытаем.
Нескладный, кривой и узловатый канат, производивший впечатление такого крепкого, оказался никуда не годным. Ребята привязали его к ветвям одного из деревьев, и кто бы на нем ни повис, неизменно падал. Канат рвался. Значит, впустую пропал весь труд бессонной ночи!
— Да — а, ловко освободили бы мы Паруйрова сынка, честное слово — невесело смеялся Гагик. — Это была бы настоящая «братская» помощь!
— Это потому, что зимою кора у карагача сохнет, — оправдывался Ашот. — А попробовал бы ты весною свить веревку из такой коры, не оборвалась бы. Но что поделаешь, надо придумать что — то новое. Шушик, остались еще шишки? Да? Ну, дай Саркису, пусть ест, а мы пока подумаем. Только вот так, без дела, сидеть нельзя. Пойдем поработаем пока на тропинке, а тем временем и решим.
Вскоре они снова были на Дьявольской тропе. Тяжелая работа возобновилась.
Увидев комья снега, падающие с горы, Саркис подумал, что товарищи о нем забыли.
— А я? — раздался из — под обрыва его плаксивый голос. — А для меня что вы делаете?
— Мы идем в село за помощью тебе, — снова зло пошутил Гагик и передразнил: — «Я… для меня… мне!»
— Да, знаю, что вы делаете… О себе только и думаете… Мамочка, милая!..
— Не реви! Мы и работаем и думаем. Канат негодным оказался, а лестница слишком короткой, — пояснил Ашот.
Вечером ребята кинули несчастному Саркису белку и зорянку, а сами в дурном настроении вернулись в пещеру.
«Хоть бы шкурку он сохранил, чтобы потом мы могли подарить ее Шушик», — думал Асо. Пастушок еще находился под впечатлением своей удачной охоты на белку.
Вечером ребята сидели вокруг костра и думали. Еще ни разу не охватывала их такая безнадежность.
Гагик должен был сегодня рассказать какую — то историю, но он утратил весь свой юмор, и ему не хотелось говорить. Все мысли были о том, как освободить злополучного товарища.
— Ну, что же ты тянешь, Гагик? — поторапливала его Шушик.
— Ладно, расскажу, — наконец решился он. Рассказывал Гагик без настроения, и все — таки во всех его рассказах ощущалась та жизнерадостность, какой было пропитано все существо мальчика. Происшествия, которые он описывал, были трагичны, но кончались благополучно и забавно.
Первое из них произошло с женщиной из Гарни, решившей расстаться с жизнью.
Семейная трагедия привела женщину к скале над рекой Азад. Здесь она сказала миру последнее прости, закрыла глаза и кинулась в пропасть.
— Ой, бедная! — вскрикнула Шушик.
— Нет, моя дорогая, не бедная. Сейчас она очень хорошо живет в своем селе. Только хромает, и то совсем немного.
— Как! Жива осталась? Каким чудом?
— На свете чудес не бывает. Ты знаешь, что женщины в наших старых селах носят очень широкие юбки. Причем не одну, а сразу несколько. Так вот, если ветер летит низко, то обязательно поднимет и раздует эти юбки. Кажется, вот — вот их хозяйка взлетит на воздух!
— Ну-ну, — наклонившись вперед, с живейшим интересом слушала Шушик. — Скажи, а что же было потом?
— Потом? Потом эта женщина замечательно опустилась на берег реки. Жаль, что ты не так одета, а то пригодилась бы твоя юбка Саркису. Надел бы и… как на парашюте опустился.