Бумажная луна, стр. 30

— Да, последние дни были несколько суматошными, а дорога всегда утомительна. Нам очень приятно в вашем обществе, но сейчас, пожалуй, нам пора подумать об отдыхе.

Эви весело рассмеялась:

— Вы провели слишком много времени с вашим отцом и слишком мало с Дэниелом, мистер Маллони. Вам грозит опасность превратиться в напыщенного джентльмена. Пойдемте, я провожу вас до лестницы, а дальше вы сами подниметесь на башню. И не говорите мне, что хотите лечь в постель только из-за усталости! Я-то вижу, как вы смотрите на свою жену!

Ее смех долетел до ушей Дженис и Тайлера, которые обсуждали необходимость развития народного образования. Последние слова Эви прозвучали во внезапной тишине, и, судя по румянцу на щеках Дженис, она уловила их смысл. Питер улыбнулся ее смущению. Наконец-то пришло время вести ее в постель!

Дженис отвела глаза от его настойчивого взгляда.

Глава 16

Поднимаясь на башню по длинной лестнице, они освещали себе путь свечами. Такой средневековый способ восхождения в спальню придавал некое очарование предстоящему. Дженис решила, что выпила слишком много вина, если нашла что-то забавное в этой ситуации.

Но, распахнув дверь первой комнаты, она не сдержала вздоха искреннего восхищения.

Башня располагалась над верхушками деревьев, и луна заглядывала в окна, затмевая тусклый свет свечей. Ее бледный диск серебрил старинное канапе из золотистого бархата и красного дерева, оружие, висевшее на стене, вероятно, еще с военных времен, и изящный письменный стол. На серебряном подносе красовались хрустальные бокалы и бутылка шампанского. Монтейны, как видно, были романтиками.

Питер засмеялся у нее за спиной. Дженис не могла припомнить, чтобы когда-нибудь слышала его смех. Это было так приятно, что сердце ее зашлось от волнения. Определенно, она слишком много выпила. Не смея взглянуть на мужа, Дженис подошла к большим окнам и посмотрела на звезды, невольно подумав о другой закрытой двери, которая вела в спальню.

Она слышала, как Питер откупорил бутылку шампанского и разлил вино по бокалам. Звон хрусталя еще больше взволновал Дженис. Нельзя придумать лучшего антуража для медового месяца! Сейчас ей давалась вторая возможность преодолеть свои изъяны и стать такой женой, о какой мечтал ее муж. Но слишком велико было смущение, которое среди прочих чувств захлестнуло ее, когда Питер подошел и встал рядом, протягивая бокал.

— За нашу совместную жизнь, миссис Маллони!

Они соединили бокалы, и чистый хрустальный звон задрожал в тишине комнаты.

Дженис сделала глоток и решилась взглянуть на мужа. Кармен права: Питер намного красивее Дэниела. Когда-то давным-давно Дэниел был героем ее мечты. Широкоплечему крупному Питеру больше подходил образ героя, чем худому долговязому Дэниелу, и все-таки Дженис казалось, что у брата более героический характер, чем у Питера. Тем не менее она не могла устоять перед обаянием своего мужа, когда он вот так улыбался ей. Дженис торопливо отпила еще глоток шампанского.

— Я не хочу, чтобы ты меня боялась, Дженис, — проговорил он, заводя ей за ухо выбившуюся прядь волос. — Прости, в ту ночь мне следовало быть с тобой поаккуратнее, но я считал тебя более опытной. Теперь я знаю, что ошибался, и сделаю все возможное, чтобы тебе было хорошо.

Жаркая краска румянца залила ее щеки. Не поднимая глаз, она любовалась игрой лунного света в пузырьках шампанского.

— Нет, мы не можем, — прошептала она в свой бокал.

Рука Питера замерла на ее щеке.

— Не можем?

— Поезд, — взволнованно пробормотала Дженис. — В поездке у меня обычно… — Она запнулась. За свои двадцать пять лет ей никому не приходилось объяснять интимные функции своего организма, тем более мужчине, который провел детство с одними мальчиками и наверняка понятия не имел о подобных вещах. — У меня подошел срок, — только и выдавила она.

Дженис видела, как он внимательно смотрит на нее, прогоняя ее слова через «энциклопедию» своих знаний. Она не сомневалась, что раздел «женская гигиена» представлен там крайне скудно. В Катлервиле Питер, несмотря на красивую внешность, мало общался с женщинами. Он слыл серьезным, очень умным и властным человеком. Теперь-то она начинала понимать, что, вероятно, он ждал от своих работников такой же одержимости, с какой сам относился к делу. Но в данный момент его деловые качества не имели никакого значения, поскольку то, что она хотела объяснить мужу, никак не было связано с бизнесом. Но, к сожалению, кроме бизнеса, Питер мало в чем разбирался.

— Ясно, — наконец сказал он, хотя в голосе его не было уверенности. — Тогда, наверное, тебе лучше лечь, а я пока побуду здесь. Мне что-то не спится.

Дженис сразу поняла его. Пусть она не слишком много знала о мужчинах, но легко догадалась о причине его бессонницы. Ей очень не хотелось огорчать Питера, но она прогнала ненужное раскаяние, вспомнив, как сильно он разочаровал ее. Это ведь на ее, а не на его деньги они приехали в Натчез. И мужу еще многое предстоит доказать.

Миссис Маллони почувствовала еще большее сожаление от того, что этой чудесной романтической обстановке не суждено стать началом чего-то прекрасного в ее жизни. Она всегда знала, что не создана для той страстной любви, которой наслаждались Монтейны, и все же не могла не мечтать о такой любви. Крохотная горькая слезинка скатилась по щеке, когда Дженис смотрела на отражение лунного света в хрустальных гранях настольной лампы. В спальню она боялась даже заглядывать. Но и не в силах уйти так просто, Дженис спросила, не оборачиваясь:

— Ты не сообщил Дэниелу о нашей свадьбе?

Помолчав, он ответил:

— Нет.

Кивнув, Дженис направилась к двери. Ей не хотелось гадать, почему Питер не сделал этого: то ли потому что стыдился этой женитьбы, то ли был настолько в плохих отношениях со своей семьей. Голос Питера за спиной заставил ее остановиться.

— Я напишу домой до нашего отъезда. Если ты жила в Катлервиле, то должна понять, почему я не слишком близок со своей семьей.

В его тоне был вызов, и Дженис обернулась, чтобы принять его. Он все так же стоял у окна, его широкие плечи в темном сюртуке вырисовывались на фоне лунного неба. При взгляде на его крупную фигуру у Дженис странно свело живот, но она уже отказала ему, и муж принял ее отказ, значит, об этом можно не беспокоиться. Во всяком случае, сегодня ночью.

— Я из городка под Цинциннати. Мои родители были переселенцами. В Катлервиль мы переехали вынужденно. Так что нельзя сказать, что я оттуда, так же как нельзя сказать, что я из Техаса.

Прочитать выражение его лица было невозможно: оно было скрыто в тени.

— И все-таки ты знала, кто я. Почему ты сразу не сказала мне об этом?

Дженис пожала плечами:

— Я знала твое имя, а я многим обязана Дэниелу. И еще я знала, что ты не виновен в поджоге. Я сделала то, что должна была сделать. Но не могу сказать, чтобы мне это нравилось.

Ей показалось, что он улыбнулся, но Дженис не была в этом уверена.

— Что ж, теперь я, кажется, начинаю понимать. Ты презираешь меня за то, что я Маллони, и вышла за меня замуж, потому что я Маллони. Хотел бы я знать, что будет, если я не оправдаю твоих ожиданий.

— Ты уже опроверг все мои ожидания. Но брак есть брак. Правда, я не совсем понимаю, почему ты на мне женился. Разве что из жалости или из благодарности? Но я не маленькая и знала, что делала, принимая твое предложение. Я честно исполню свои брачные обеты. — И, поколебавшись, она решительно закончила: — Только я не хочу растить еще одного ребенка в нищете.

С этими словами она прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Питер уставился на эту дверь в полном замешательстве. Такого с ним еще не было. Когда-то, столкнувшись с подлостью своего отца, он испытал ярость и растерянность, но сейчас его потрясение было иного рода.

Питер понимал жестокость отца, хотя и не принимал ее. Но эту женщину, на которой женился, он совершенно не мог понять.