Томка. Тополиная, 13, стр. 17

Она взяла меня за ворот рубашки и толкнула. Я свалился со стульчика, упал на траву. Олеся навалилась сверху. Ее распущенные волосы щекотали мне щеки, глаза светились… да-да, тем же самым счастьем, которое я боялся потерять.

– Тебя полечить, милый?

– Какие способы лечения вы предлагаете, доктор?

Она коснулась моего носа пальчиком. Провела им вниз, замкнув губы.

– Способ один – любовь.

Мы поцеловались. Какого черта, собственно, что на нас может смотреть весь школьный стадион, испытывавший сегодня аншлаг по причине хорошей солнечной погоды? Мы были влюблены, нам было хорошо…

… пока не зазвонил мой телефон.

– Прости, милая, я отвечу.

Олеся слезла с меня, присела рядом на траву. Я вынул телефон из заднего кармана джинсов. Увидев имя звонящего, я почему-то покраснел. Но не смог удержаться, чтобы не ответить на звонок вот так:

– Да, Танюш, привет.

– Привет, Антон. – Она была взволнована. – Удобно говорить?

Я покосился на Олесю. Без сомнения, она услышала мое любезное обращение к другой женщине и оставила зарубку на память.

– Да, слушаю тебя.

– Помнишь разговор о моем доме? Я оказалась права.

– Что случилось?

– Трагедия… серьезная трагедия. Ты не дома? Будешь дома, зайди в интернет – мы на всех главных страницах новостных сайтов.

– Черт…

Я совершено искренне огорчился. Голос Татьяны не позволял усомниться в серьезности произошедшего.

– Нам нужно встретиться, Антон.

– Срочно?

– Нет, терпит до завтра. Даже лучше завтра, а пока почитай все в интернете.

– Хорошо. Созвонимся завтра.

Я сунул телефон в карман. Посмотрел на детей. Томка и Ванька благополучно разъехались. Ваня катался против часовой стрелки, как принято на всех стадионах мира, а Томка, понятное дело, наоборот.

– Что-то не так? – поинтересовалась Олеся, не глядя на меня.

– Видимо, да.

10

Про этих молодых людей говорили, что они напрасно тратят время: ничего не получится, они рано или поздно разойдутся, потому что у них нет ничего общего – ничего такого, что скрепляло бы и без того неровные отношения. Он – молодой разгильдяй и романтик, всегда готовый променять толстый и сытный сэндвич на хорошего собеседника, она – белая и пушистая цыпонька с прекрасной родословной и блестящими перспективами. Словно беспризорный блохастый кот совратил домашнюю киску, имевшую неосторожность выйти погулять на лестничную клетку.

Ее звали Оля, она жила в доме номер тринадцать по Тополиной улице – во втором подъезде в сорок восьмой квартире. Парень звался Максимом, он приходил к ней, подолгу ждал во дворе, сидя на лавочке возле песочницы и глядя на ее окна – ни дать ни взять влюбленный менестрель, для полноты картины не хватало только гитары и пышной шляпы с перьями. Впрочем, однажды он явился и с гитарой, чем вызвал неподдельный интерес у Петра Аркадьевича. Они целый час (пока Оля принимала душ и прихорашивалась у зеркала) сидели в песочнице и обсуждали новейшие течения в мировой музыкальной культуре. Максим виртуозно сыграл пару вещей из классических «Пинк Флойд», дядя Петя в ответ немножко коряво, но в целом очень достойно, изобразил «Полет шмеля». Когда через час вышла Оля, роскошная и благоухающая, как ранняя весна, на нее уже никто не обращал внимания.

Максим учился в каком-то техническом колледже, правда, внятно не мог рассказать ничего ни о своей специальности, ни о перспективах, которые ему эта специальность сулила. Скорее всего, он просто протирал штаны на лекциях, а зачеты и экзамены сдавал благодаря хорошим отношениям с умными девчонками-однокашницами. Оля, напротив, поступила в прошлом году в престижный госуниверситет на факультет психологии, и это был более чем осознанный выбор – иного просто не позволяли воспитание и среда обитания. Она хотела стать психологом и не без оснований полагала, что у нее получится. По крайней мере, Максим нередко испытывал на себе ее недюжинный потенциал: она часто помогала ему советами, когда его непростые отношения с родителями окончательно заходили в тупик. Поговорив с ней, парень чувствовал себя не таким несчастным и одиноким, как час назад.

Летом он приезжал за ней на мотоцикле, и она, июльская длинноволосая фея в джинсах с низкой талией и короткой блузке, запрыгивала на заднее сиденье, обхватывала своего рыцаря, и они уносились прочь, поднимая такой шум, что игравшие во дворе маленькие детки в ужасе бросались к матерям.

– Во, бестолковые опять понеслись! – ворчали бабки, просиживавшие зады на скамейке перед вторым подъездом. – Тьфу, срамота!

– Что вы понимаете, глупые старые женщины! – заступался за молодых людей Петр Аркадьевич. – Это любовь! Вспомните себя в их годы!

Бабки морщили лбы, очевидно, пытаясь вспомнить свою бурную молодость, и приходили к выводу, что ничего подобного в ней не было, отчего они тут же приходили в еще большую ярость.

– Да мы в их годы-то работали как проклятые! Да некогда ж нам было любовями-то заниматься!

– И мне жаль вас, старые глупые женщины. – Озорник дядя Петя принимался наигрывать траурный марш Шопена в ритме вальса…

Прошлой зимой молодые люди на пустыре позади дома скатали гигантскую снежную фигуру. Начали с маленького шарика, а потом, собрав вокруг себя детвору из ближайших дворов, докатали его до размеров яиц Кинг-Конга. Затем наверх закинули еще один шар поменьше, сверху – совсем маленький, водрузили на макушку детское пластмассовое ведерко, проковыряли пару глаз-угольков, а вместо морковки в морду воткнули пластиковую бутылку из-под колы. Получился классический Снеговик с правильными формами и без всяких постмодернистских прибамбасов. Снежный красавец стоял на пустыре до весны, и никто не смел его тронуть. Он всем казался каким-то невиданным чудом.

Конечно, случалось, что они ссорились, причем ссоры, как и Снеговика, тоже можно было назвать классическими и почти образцовыми. О таких ссорах мечтают все молодые семьи – чтобы и душу как следует отвести, и при этом брак не разломать в мелкие щепки.

А дело было так. Однажды Максим на вечеринке выпил лишнего и начал флиртовать с Олиной подружкой – длинноногой моделью Оксаной. Нельзя сказать, что девица очень уж ему была нужна, но Максимка не был бы романтиком, если б не завел маленькую интрижку, чтобы растормошить свою потерявшую бдительность девушку.

Закончилось все звонкими пощечинами, обвинениями в измене, громогласными разборками в духе Лорен – Мастроянни под окнами родительского дома Ольги… и страстными поцелуями в подъезде. О, это была сказочная ссора, и Петр Аркадьевич, наблюдавший за происходящим со своей неизменной песочницы, радовался как ребенок и тихонько наигрывал свою любимую «Эммануэль».

В общем, это была очень красивая и милая молодая пара, и те, кто говорил, что у них все равно ничего не выйдет, оказались совершенно правы.

Ошиблись предсказатели только в причинах.

В начале нынешней осени Максим появлялся во дворе редко. Он объяснял это загруженностью на работе – парень рассказал Петру Аркадьевичу, что устроился в какую-то серьезную фирму, то ли торгующую компьютерами, то ли занимающуюся их ремонтом, но суть в том, что теперь у Максимки свободного времени оставалось меньше. Впрочем, как утверждают физики, если в одном месте убудет, то в другом обязательно что-то неожиданно нарисуется, и у Максима появились деньги. Обычно он не уделял им пристального внимания, полагая, что не деньги помогают ему быть счастливым, но сейчас, очевидно, в его жизни что-то изменилось. Дядя Петя, кажется, догадывался, где порылась пресловутая собака.

Теплым сентябрьским вечером Максим появился во дворе в тот момент, когда Петр Аркадьевич помогал мужикам, его недавним собутыльникам Саше и Кеше, ставшим вместе с ним свидетелями самоубийства Сабитовой, менять резину на автомобилях. По мнению Аркадьевича, парни поспешили – сезон еще позволял кататься на летних колесах – но всё же развлечение. Все трое торчали на углу дома, уже закончив возиться с грязной, как колхозный трактор после уборочной, Сашкиной «девяносто девятой», и планировали после небольшого возлияния приступить к «пятнашке» Иннокентия. Тут-то дядя Петя и отвлекся.