Персеиды. Ночная повесть, стр. 28

Мы с кошкой Скрябин зачарованно уставились в небо.

– Что мне нравится, небесная канцелярия никогда никаких исключений не делает, – заметил кто-то из нас двоих. – Ни на ком не экономят! Не то что у нас тут, на Земле, – на всем экономят. И на всех. А там – хочешь солнца – н-на тебе солнца! Хочешь звезду – н-на тебе звезду! Хочешь сирени – н-на тебе сирени!

Кто из нас тогда это сказал, не помню что-то. Наверное, я.

– Или я, – мурлыкнула Скрябин.

Я быстро читаю пожелания моих друзей с листка, подсвечивая себе телефоном. Кошка слушает и кивает. Все верно, все важно – и ребенок, и любовь, и котенок, и вдохновение, и цветы, и море, и новые открытия, и счастливые дороги.

– Читай-читай! – велит Скрябин. – Вон еще один поток! Читай быстрей!

Мы сидим с ней на крыше как на палубе среди ночного спокойного моря. Дом наш укачивает нас как в детской колыбельке. И с соседнего кораблика, из открытого окошка, из комнаты, где мягко светится ночничок в виде круглого уютного медведика, еле-еле слышен нежный призрачный голосок молодой женщины. Он то затихает, как будто послышалось, а то вдруг выплывает, и вот уже все смолкло под нежную древнюю, как звезды, гуцульскую колысанку:

Глава одиннадцатая

В разведку

Сейчас, в темноте, мне, близорукой, все видится таким новым, незнакомым и непознанным.

У меня топографический кретинизм. И хотя уровень гражданского самосознания очень высокий, ему мешает моя способность заблудиться в собственном дворе. Поэтому, если меня будут посылать в разведку, мне надо с собой взять кого-то, кто будет показывать, куда именно идти, где право, где лево, а потом, чтобы привел меня обратно домой.

И вот я думаю, кого мне взять в разведку. Это же нужен верный человек, который не предаст меня и не бросит в первом же овраге. Вот мы, например, вышли, такие ответственные, целеустремленные, а нас спрашивает соседка:

– Вы куда?!

А он, мой товарищ по разведке, берет и ляпает, предатель такой:

– Да тут недалеко. В разведку.

И соседка, конечно, тут же нас закладывает. Ее, скажем, спрашивают прохожие:

– Не знаете, куда эти двое с пулеметом и рацией?

А она:

– Эти-то? Да в разведку. Они всегда в это время в разведку ходят. В стан врага.

Ну, это шуточки такие. А на самом деле я вдруг задумалась, а вот кто же может взять в разведку меня? Кто мне полностью доверит свою жизнь? Кто согласится пойти в стан врага именно со мной?

Ну есть, конечно. Например, вот мама. Но с ней в разведку не получится. Она скажет:

– Я сама схожу быстренько. Возьму «языка» и назад. А ты дома сиди. Нечего тебе по разведкам шастать, простудишься еще.

Наша мама, когда была маленькой, поехала в пионерский лагерь. После войны. И ее мама, моя бабушка Софья Николаевна, каждое воскресенье привозила маме жареную картошку. Холодную жареную картошку в консервной ленд-лизовской баночке.

Внучка говорит, так это же невкусно.

А мама отвечает, а мне было вкусно. Во-первых, мама приезжала. Во-вторых, домашняя еда.

– А конфеты, – спрашивает внучка.

– А конфеты, – отвечала мама, – я не хотела. Потому что не знала, что это такое. Да они были в магазинах, выложенные пирамидками, в серо-синих фантиках. Но я не хотела.

Так отвечает мама.

И еще она вспомнила, как дедушка, ее папа, принес в Новый год один мандарин. И его никто не съел. Только нюхали. Он высох. И сейчас мандарины мама не любит. Мы сперва думали, что это она хочет нам побольше оставить, но она на самом деле мандарины не любит.

Правда, любит хороший черный шоколад. И ест его по одной дольке к день. Больше ей нельзя. А еще она говорит, что шоколадка ее детства – прессованный жмых.

Мама у нас – типичная Алиса. Добрая, воспитанная, заботливая. Как об Алисе писал Заходер, «приветливая и учтивая со всеми – с большими и малыми, с королями и гусеницами, словно ты – сама королевская дочь в шитом золотом наряде».

Смотрели мы как-то кино про одного пингвина, который все время у сотоварищей камешки подворовывает. Вот один пингвин, серьезный такой господинчик, таскает гальку, складывает в горочку, чтобы на ней строить с юной пингвинихой семейные отношения, а наш вороватый пингвин потихоньку тырит камешки и тягает к себе на кучку. И тот, пингвин-работяга удивляется: а где камень? Вроде только что был же? И с подозрением смотрит на своего соседа. В упор уставится, а не ты ли, сосед, а? А тот ему в клюв не смотрит, возится по хозяйству деловито на своей кучке камешков. И господинчик посмотрит-посмотрит и тащится к воде за другим камешком. А наш опять – шмыг и уволок еще один. Мама смотрит, хохочет, просто заливается, а мы переглядываемся, потому что этот вот пингвин, который тырит плохо лежащие камни, – это наша мама.

Вот положишь переходник для планшета, пойдешь за планшетом в другую комнату, приходишь назад, а переходника нет. Думаю, да что такое! Пошла искать переходник, прихожу – нет планшета. Опять думаю, да что же такое-то!!! Оказывается, все уже лежит на своих местах. Чашку оставила с недопитым чаем у компьютера в детской, пошла в гостиную, конфету к чаю из бара взять, прихожу – чашки нет, иду на кухню – вон она, уже вымытая, стоит, вся в цветочек оранжевый, на сушилке отдыхает.

Дочка разложила одежду на диване – брючки, кофточку, бельишко свое, пошла в душ, вернулась, вещей нет. Открыла шкаф – все уже аккуратно на полочках лежит, как будто и не вынимали ничего.

Да мы и сами как-то приучились. Встала я, спустилась в пижаме на кухню, чтобы сварить кофе, подняться обратно в спальню и подать себе кофе в постель. Прихожу, а подавать некуда – постель моя аккуратно заправлена. И тут уже не мама виновата. Это я сама. Автоматически.

А муж? Он стал на рыбалку собираться, искал нужные крючки. Увидел непорядок в своих коробочках и все свои крючочки, поплавки, грузила, мормышки, искусственных мух и воблеров, всякие блесны поскладывал в прозрачные пластиковые контейнеры, разложил по ящичкам, ящички по шкафчикам. Поставил удочки одна к одной, рядком, спиннинги на полочках уложил в чехлы, полюбовался и пошел спать. О рыбалке, по-моему, забыл вообще. Главное, что в рыбацком его чулане порядок.

Так что этот фильм про пингвина – не смешной, он у нас в семье очень актуальный. Все мы – немножко пингвины.

А мама наша – это самый организованный и самый душевный у нас человек. С цветами разговаривает. От ее ласковых слов цветы в доме стоят свежими неделями, а то и целый месяц. И развела мама у себя зимний сад. И отдала под него свою спальню.

Вот был у нее в этом зимнем саду один цветок, противный такой, – жил в горшке, чистый триффид. Стричь не успевали, этот куст разрастался, повсюду тянул свои щупальца, вверх, вниз, в стороны, обживался мгновенно, подавлял другие растения и деревца в мамином зимнем саду.

Весной во время уборки мы тихонько вынесли его во двор, поставили неподалеку от контейнера для пластика, а вдруг кто возьмет себе домой.

А мама вечером:

– Как вы могли?! Как же так?! Он ведь ко мне привык. Я к нему привыкла. Жил в тепле. А тут взяли и выставили.

И обиженно села.

Побежали во двор. Видим, сидит никому не нужный, жмется сиротливо.

– Пошли, – говорю, – домой. – Только веди себя прилично.