Персеиды. Ночная повесть, стр. 18
Ну они ж тогда в атеизм верили. Теперь только синее себе покупаю. Редко. Халатика купыла от. Смари. Щаз… Ну как? А? А? Ооот. И никого не оскорбляю.
Как они кричат на той площади, музыка гремит, все орут. Сейчас еще биться начнут, не дай Боже. А если тут Божья наша Матерь появится? Не, ну а если? Ну вот, а если? И будет меж их ходыть? Так они ее и не заметят… в синем плаще… Божья наша Матерь Мария.
Ой, вспомнила! Ее звали Мария! Мария Поликарповна! Так ее звали…
А если забраться на самый козырек нашей крыши, то оттуда видна и граница с Румынией, и горы, и леса. В ясную погоду, а если еще и вооружиться биноклем, можно сколько всего увидеть – поля, огороды, нарядные дома, людей.
У нас же здесь на границе между Бессарабией и Прикарпатьем, да и в самих Карпатах живут такие загадочные люди, что диву даешься, откуда они взялись. То ли инопланетяне, то ли ангелы, то ли кто. Видно, упали к нам откуда-то с неба и остались.
Такое у нас было одно село в Карпатах, ну такое нищее, особенно после того, как Советы пришли.
А один вуйко Васыль – вуйко – это дядька по-гуцульски – совсем простой, но страшно мудрый, вдруг всем стал говорить:
– Знаете что, люды, я тут сон один видел, что надо воду нашу из потичка (то есть из ручья) пить – и станем мы богатые. Еще снилось, что будут ехать к нам издалека паломники и везти сюда гроши. И снилось мне это все накануне праздника, поэтому точно все сбудется. Вот увидите. Вы, главное, воду пейте. И увидите.
Односельчане в ответ:
– Га-гага!!!
Смеялись, говорили, что он блаженный. А потом становились серьезными и угрожали тому дядьке:
– Ты нам, Васыль, зубы не заговаривай и водой не заливай. Крест где? Куда крест дел? Крест отдай. Мы хоть зерно для посева на этот крест выменяем.
А вуйко Васыль, тот свое:
– Пейте воду, и все!
Ну чуть не прибили его, этого дядьку Васыля. И пришлось ему признаться. Но он что сделал, какой умница был изобретательный. Он к каждому главе семейства пришел, поклонился и каждому – каждому! – сказал:
– Только вам говорю, тайну открываю, потому что вы самый умный у нас в селе.
И потом уже под дружескую горивoчку (то есть гуцульскую самодельную горилку) открывал тайну серебряного креста.
А началось все с пожара. Люди в этом селе очень бедствовали. И беда одна же не таскается по миру. Обязательно тянет за собой еще. И притянула. Сгорела ночью сельская церковь. Это обычное дело в те часы: церковь деревянная, свечи кругом горят, бабушка, что там дежурила, задремала, недосмотрела. Ну и зажглось одно от другого, одно от другого, пополз огонь, стал лизать стены, иконы. Люди сбежались, бабушку вытащили, конечно, но уже такой был пожар, что нечего там было заливать. Тем более воды было мало, потичoк (ручеек) там в селе был совсем слабенький и мелкий, что долго воду надо было набирать, а речка совсем далеко. Только один не испугался, тот самый вуйко Васыль. Он влез в пожарище и вынес оттуда большой серебряный крест. Местная громада на этот крест да и на церковь когда-то деньги собирала. Но коммунисты их то ли выслали куда-то, то ли расстреляли вообще, объявив бандеровцами за то, что они урожай своего села хотели сохранить и овец не отдавали. Этот вуйко Васыль вынес крест и в суматохе спрятал куда-то. Понятное дело, что закопал. И не для себя, не для своих детей или внуков. А для всех. А вот где? Он закопал крест… в струмок. То есть в тот самый потичoк – ручеек. И со временем был этот ручеек переименован в буркут. То есть в минеральный источник. Ну не то чтобы действительно минеральный. Вода в горах, конечно, кристально чистая и действительно полна живительной силы. Но буркут этот еще и серебром обогатился. И все односельчане того самого вуйка Васыля перестали болеть. А если и болели, то быстро выздоравливали. Стали крепкие, выносливые. И пошла слава про то село и про святой источник. И начали приезжать туда люди, лечиться. И останавливались по хатам у людей, и платили им деньги, и везли доселе еду невиданную – цукерочки в бумажечках, сахарок кубиками, колбасу, большие яблоки и помидоры. В горах тогда совсем не знали помидоры. Разное знали – ягоды – черника, земляника, ежевика и малина дикая, – яблочки-дички маленькие, да и то если в долине, но помидоры – нет.
Короче, сейчас это одно из самых богатых мест в Карпатах. Санатории, дома отдыха, частные пансионаты.
Но в селе есть негласный закон: тропинка к основанию потичка завалена. Хода туда нет. Есть тайная дорожка, и знают ее только несколько стариков. И не дай боже там копать, не дай боже.
И я вот сейчас думаю, а как он догадался, тот вуйко Васыль, что крест надо не продать, не в своем огороде или просто в лесу густом, а в струмок закопать?
Человек со звезды?..
Глава седьмая
Линка
Моя дочь Лина задумала вдруг родиться в самое неудобное для жизни время. Тяжелое время наступило – оно пришло уже усталым, надоевшим, занудливым, лживым, преступным. Уже никто у нас не ждал. У нас был мальчик Д., была собака Ч., была кошка Л. В. с котятами. А Линка подумала, как это? А я? И поняла, что как раз ее и не хватает в нашей компании. Она решила родиться. И не просто родиться ей вздумалось именно в это время, а чтобы все запомнили. Через срочное кесарево сечение. Причем чтобы поздним вечером. И чтобы вокруг экстремальное шоу: веерное отключение света, сломанный больничный генератор, уставший заглохший аппарат по вентиляции легких. Молодец девочка, уж подгадала так подгадала. Из больницы на то время как раз поудирали или были уволены все санитары – зарплаты не платили, лифт не работал. И меня из операционной с трубкой в легких несли с третьего на второй этаж в реанимационное отделение мой муж и его водитель. Прямо в своих куртках. Как на фронте, не дай боже. Рядом с носилками с одной стороны бежали доктор Василий Кондратич, который поддерживал мою башку, и Саша-реаниматолог, который лупил меня по щекам, дергал за кружева рубашки и орал:
– Марианна Борисовна, дышите… да дышите же, черт! А то я вас прибью сейчас здесь, я вас прикончу сейчас на фиг!
С другой стороны бежала его жена врач-акушер Лариса и тоже кричала пронзительно:
– Дышите, вашу мать, умоляю, Борисовна моя дорогая, да дыши же, зараза! Слушай меня и дыши, я сказала!
За носилками неслась как раз та самая моя мать, которую упоминали все окружающие, неслась в пальто, а за ней операционная медсестра. Довольно пожилая солидная дама в белом халате и маске кричала моей маме:
– Нельзя, Нина Никифоровна! Что ж вы делаете?! Снимите немедленно ваше пальто на фиг (только другое слово)! Наденьте халат немедленно и бахилы!
И ведь что мама моя сказала потом, что ах, какие же они, вся эта операционная бригада, какие же великие, благородные и самоотверженные. В такой критической ситуации – ты только подумай! – эти возвышенные люди не забывали называть нас всех по имени-отчеству.
А следом за мамой бежала мама водителя моего мужа, уж что она говорила, история умалчивает, она несла мисочку с творогом и на бегу размешивала в ней ложечкой творог со сметаной. Потому что у моего мужа была язва, она обострилась во время моей операции. И ему надо было заесть боль.
Впереди процессии бежала операционная медсестра Виолетта Федоровна с фонариком.
Словом, спускались празднично, шумно, по-цыгански, с песнями и плясками. А реанимация в свою очередь, принимая тело (мое), гадала, выживу – не выживу.
Саша с Ларисой, чуть отдохнув, примчались наутро и выглядели вряд ли лучше меня, серой и уставшей. Доктор мой дорогой Василий Кондратич вообще никуда не уходил и ни минуты не спал. Он все время стоял надо мной, покачиваясь, держал за руку, мерил мне пульс и приговаривал: «Так-так-таак…» А моя девица в это время внимательно и сурово водила взглядом за медсестрами, прямо как-то не по себе – признавалась медсестра Вера, – смотрит взыскательно, ну чисто инспектор, я трижды руки обрабатываю под ее взглядом.