Амазонка: призраки зеленого ада, стр. 18

Незнание чужого языка — пренеприятная вещь! Как мне повезло, что за пять лет, проведенных в «застенках» университета, я выучился и свободно говорю по-испански. Это открыло мне дорогу в Южную Америку. Мне повезло, что с горем пополам я могу изъясняться на лесном диалекте языка кичуа, что позволило мне с изнанки взглянуть и прочувствовать жизнь сельвы и ее традиции на огромной территории Верхней Амазонии. И насколько же мне не хватает сейчас познаний в языке моих собеседников, чайяуита. То же самое я ощущал, когда в свое время оказался в лесах на крайнем юго-востоке Эквадора, в землях «охотников за головами» индейцев шуар и ачуар. Там мой кичуа был бесполезен, ибо едва ли не все вещи и явления обрели новые имена и смысл.

Я бы многое отдал, чтобы вдруг — как по волшебству — заговорить на десятке-другом индейских языков. Ведь, говоря на чужом языке, думая на нем, в этот момент ты сам отчасти становишься совсем другим человеком, по-новому осознаешь и ощущаешь себя и мир вокруг. Это сродни наркотику. Ты получаешь удовольствие уже от самого процесса разговора. А кроме того, это еще и полезно на практике.

Признаюсь, меня всегда удивляют заявления тех путешественников, которые утверждают, что, прожив с таким-то или таким-то племенем пару месяцев, они узнали все о каждом из его членов, о традициях и верованиях. Думаю, что эти люди лукавят и к их заявлениям следует относиться критически. Чтобы узнать о ком бы то ни было все, надо, по меньшей мере, в совершенстве владеть чужим языком, а за пару месяцев выучить его невозможно. Особенно если речь идет об индейских языках. Среди них есть более легкие для европейца — такие, как лесные диалекты кичуа или язык индейцев кокама, относящийся к огромной семье языков тупи-гуарани. Недаром эти два в разное время служили языками межплеменного общения и торговли на просторах Амазонки и ее притоков. Но большинство языков все же весьма сложны как в плане фонетики и грамматики, так и в плане богатейшей лексики. В отличие от современных путешественников, их коллеги еще в XVI–XVIII веках признавали, что есть «простые языки, на которых заговоришь через восемь дней, а есть такие, на которых не выучишься говорить до конца жизни».

Для наглядности приведу несколько примеров из языка индейцев арабела, живущих на северо-востоке Перу. О сложности их языка, относящегося к одной из некогда крупнейших и распространенных семей Верхней Амазонии — сапаро, легко судить хотя бы по количеству суффиксов. С их помощью образуется все, включая такую грамматическую категорию, как множественное число. Вот, например: shiyasa — shiyasa-a, maca — maa-ca, shiyaru — shiyaru-cua, nesu — nesu-hua, niyacoo — niyacoo-jori, cusotu — cusotu-jua, shiyonu — shiyonu-na, jiyaniijia — jiyaniijia-nucua, shii — shii-pi, suunu — suunu-pue, maaji — maaji-pohua, nucua — nuhuo-cuaca. Двенадцать!

Впечатляет? В испанском и английском языках множественное число, как правило, образуется единственно прибавлением «-s» к основе слова.

Кроме того, индейские языки весьма образны. Сами судите. Охотники за головами индейцы ачуар обыкновенный зонт называют «хыынчам нанап», что буквально означает «крылья летучей мыши», а часы — «тсаа нинди», то есть «сердце солнца». Верно подмечено, не правда ли? Птицу они именуют «нанамдин» — «хозяин крыльев». А лунные фазы ачуар делят следующим образом. Новолуние — это просто «Нанду такайи» — мужчина-луна Нанду появился. Незадолго до полнолуния, когда диск ночного светила уже заметно округлился, это «Нанду хапан юмайи» — Нанду съел оленя. Ну а собственно полнолуние называется «Нанду памаун юмайи» — Нанду-луна съел тапира, самое крупное травоядное животное сельвы, и поэтому растолстел.

Впрочем, я заболтался.

Итак, я приплыл сюда, на извивающуюся у подножий Восточной Кордильеры Реку Утренней звезды, за большой легендой. Но, так мне начинает казаться, здесь меня ждет нечто более увлекательное, чем приключение в стиле Индианы Джонса или любого другого искателя «приключений на собственную задницу». Что это? Пока не знаю, время покажет. Сейчас воображение рисует лишь такие близкие отсюда загадочные хребты, покрытые горными лесами. По своему великолепию они, пожалуй, даже превосходят первобытный лес Амазонской низменности. Вся Монтанья, как зовут эту область перуанских предгорий, изобилует дико романтическими суровыми видами. По густому лесу разбросаны громадные серые, поросшие мхом обломки скал, окруженные мощными древесными стволами, которые то поднимаются прямо кверху, как свечи, на высоту тридцати метров, то вздуты посередине, наподобие поплавка, то опираются на высокие воздушные корни, то имеют дощатые корни, которые идут вверх по стволу на высоту двенадцати метров и только здесь сливаются с ним, то разбегаются во все стороны по земле, подобно гигантским змеям. Кроны этих древесных великанов образуют сплошную листовую «крышу», через которую не проникает ни единый луч солнца. В горном лесу постоянно царит сумрак, который делается особенно мрачным в ненастную погоду, когда небо застилают густые тучи. На стволах и ветвях — тысячи вьющихся растений. Эти лианы сплетаются в сплошную массу, и дорогу через лес можно прокладывать лишь с помощью ножа, да и эта работа является нелегкой, так как стебли лиан отличаются необычайной тягучестью. Подлесок часто состоит из густых зарослей. Над ними поднимаются древовидные папоротники с красивыми перистыми листьями, бурыми и черными стволами. Кое-где виднеются величественные кроны пальм с их стройными беловатыми стволами на высоких опорных корнях.

Легенда ждет меня. Легенда, гласящая, что когда-то обезьяны были людьми.

В давние времена на этой земле жили люди, которые были похожи на обезьян. Они жили так же, как живут сегодняшние. Но прошло много лет, и они больше не захотели оставаться людьми. Людская жизнь им разонравилась. И тогда они решили превратиться в других существ.

Они на самом деле съели плод, который зовется таран уытауа, то есть «фрукт, который может превращать». Этот плод очень опасный, потому что заставляет человека превращаться в обезьяну. Из-за того, что они съели его, все превратились в обезьян. Когда они решили измениться, то перебили и разломали все, что было в их домах: пиалы, горшки и всякие другие вещи. Все разломали и выбросили. Их топоры из камня иногда находят в лесу и потому зовут ауи' имуто, что значит «топор обезьяны ауи'».

— Теперь разойдемся по разным местам, чтобы съесть этот фрукт, когда захотим превратиться, — так они решили между собой. И ушли они в разные земли по всему миру, встречая на своем пути разных обезьян: и'со — беличью обезьянку, соро — шерстистую, и яра туйя' — паукообразную. Они шли по лесам и горам.

Вот таким образом люди превратились в и'со, в соро и в яра туйя'. Только мы, человеческие существа, живем как люди до сих пор.

Когда они захотели превратиться в обезьян, то решили:

— Позовем тиуин — ленивца, вождя, чтобы он играл нам на флейте.

Так и сделали. Когда тиуин заиграл на флейте, все принялись нахваливать его:

— Наш вождь поможет нам превратиться!

И все принялись петь песни и превращаться в обезьян. Обезьяны ауи' — капуцины, пели по-особенному, и мало-помалу их голоса стали такими, как сегодня. Соро, яра туйя', ны'но — обезьяны-ревуны и все другие тоже пели. И вот пока они пели, то превращались в обезьян. Это потому, что их вождь играл на флейте.

Легенда ждет меня.

Глава шестая

Запах Ах'Кауару и вкус «пчелиной воды»

Дум-дум, дум-мум! Дум-дум, дум-дум!.. — ритмично и монотонно стучат длинные пестики-дубинки. — Дум-дум, дум-дум, дум-дум, дум-дум!..

Два обнаженные по пояс индейца чайяуита — молодой, лет двадцати пяти по имени Кано, и другой, совсем мальчик, — встав напротив друг друга, толкут горькие листья кустарника ах'кауа. Изумрудная зелень, высыпанная в выдолбленную наподобие корыта деревянную колоду, под ударами быстро приобретает черновато-бурый оттенок и струит резкий, приторный горьковато-кислый запах, от которого желудок сжимается в спазмах. Индейцы готовят яд, время от времени подсыпая в зловонную массу очередную порцию листьев из стоящей подле плетеной корзины. Неистово звенят цикады, нещадно палит солнце, и на темно-коричневых мускулистых спинах бисером сверкают капельки пота. Три семьи — все родственники — готовятся отправиться на рыбалку. А какая рыбалка без яда ах'кауару?