На берегах реки Ждановки, стр. 43

– А нельзя ли получить новые?

– Можно… Когда получишь разряд.

Через год Витька имел первый юношеский разряд и красовался на льду в новеньких коньках. У меня тоже дела шли неплохо до той поры, как однажды в наш шестой класс не зашла молодая и стройная блондинка и спросила:

– Кто желает научиться стрелять из пистолета?

Поднялся лес рук. Блондинка оказалась тренером по стрельбе и набирала ребят в свою секцию. Она отобрала десяток мальчишек из класса и привела в тир «Динамо». Там нас ожидал суровый отбор. Нас подвели к огневой позиции, попросили закрыть глаза и вытянуть руки вперед. В это время по команде тренера спортсмены начали стрельбу из пистолета «Марголин» по мишеням. Тех из нас, кто среди грохота не открыл глаза и у кого не сильно дрожали руки, она записала в секцию стрельбы. Из десяти человек нашего класса с нервами оказалось в порядке у троих, в том числе и у меня. Прощай, конькобежная секция…

Зато каков был наш восторг, когда после многомесячных тренировок нам наконец выдали пистолеты «Марголин», заряженные настоящими боевыми патронами и дали совершить несколько выстрелов. С тех пор, где бы я ни стрелял – на полигоне ли из автомата, в тире ли из винтовки или по мишени из охотничьего ружья – успехи были неизменны. Это я о том, как прочно усваиваются навыки, обретенные в детстве.

Честно говоря, я не помню, чтобы какая-то спортивная секция была платной; да, тебя могли не принять, но только по спортивным показателям. Например, меня не брали, сколько я не пытался, в секцию очень популярной тогда борьбы самбо, но лишь по той причине, что я не мог подтянуться на перекладине нужное количество раз.

Доступность спорта имела и обратную сторону. К тринадцати годам я умудрился позаниматься в следующих секциях: плавание, легкая атлетика, коньки, бокс, лыжи. Другие ребята не отставали от меня. От такого непостоянства и непоследовательности, когда мы не могли выбрать один вид спорта и сконцентрироваться на нем, толку из нас в спорте не вышло.

Загадки особняка Анастасии Копец

Не так уж много в Петербурге сохранилось небольших уютных особняков, принадлежавших некогда не слишком знаменитым владельцам. В отличие от парадных особняков их в советское время нещадно сносили, так как они занимали площадь, но не давали квадратных метров, да к тому же вечно требовали ремонта. Именно по этой причине сохранившийся двухэтажный особняк по Малому пр., 7, Петроградской стороны привлекает всеобщее внимание. Особенно после ремонта 2007 года, вернувшего ему облик начала ХХ века.

С особняком связано немало загадок, как архитектурных (до последнего времени не известен архитектор, строивший дом), так и касающихся его владельцев.

Первым владельцем дома по Малому пр., 7, о котором упоминают архивные документы, был некий мещанин Клипин. В ЦГИА имеются план двора Клипина 1859 года и чертежи маленького деревянного дома в три окна. Согласно документам, за домом располагался сад, а сам дом требовал «исправления крыши».

В 1862 году участок переходит в руки царскосельского купца 3-й гильдии Алексея Тимофеевича Дылева. Его отец Тимофей Дылев слыл известным в городе лепщиком. По происхождению крестьянин из Ярославской губернии, он приехал в Петербург в 30-е годы XIX века и прославился благодаря работам артели «лепных мастеров» по восстановлению Зимнего дворца, пострадавшего от пожара, а также многочисленным штукатурным и лепным работам в Фонтанном доме Шереметевых, в Царском Селе и Петергофе. Быстро сколотив капитал, Тимофей Дылев уже в 1850 году построил себе на берегу Обводного канала особняк «с претензией» по проекту архитектора Ипполита Монигетти.

Первоначальный вид особняка Дылева по Малому проспекту, 7. Эскиз фасада. 1863 год

Его сын Алексей Дылев пошел по купеческой линии. Приобретя участок на Малом проспекте, он затеял здесь масштабные перестройки. Где-то в начале 1860-х годов строится двухэтажный каменный особняк, а в 1863 году к нему пристраивается чердак в виде мезонина и трехэтажная левая часть. Согласно чертежам, дом был богато украшен лепниной – фирменный стиль Дылевых – и явно выделялся на фоне «деревянного царства» Малого проспекта. В справочниках фигурирует дата постройки особняка, но отсутствует имя архитектора. Известно лишь, что для Анастасии Копец перестраивал дом в 1909 году гражданский инженер Павел Константинович Лежоев.

План участка Дылева. Середина XIX века

В поисках архитектора логично обратиться к чертежам, однако в сохранившейся документации того времени подпись архитектора неразборчива. Судя по архитектурному стилю, можно предположить, что им был профессор Ипполит Монигетти, много строивший в то время. Да и по логике вещей, построив особняк Тимофею Дылеву на Обводном, он мог построить похожий особняк его сыну на Малом проспекте. Но эта гипотеза еще требует своего подтверждения…

В последующем участок часто менял владельцев, среди которых были даже наследники египетского шейха Аяда Мухаммеда Тантави. Выходец из Египта, шейх занимал в 4050-е годы XIX века должность профессора арабской словесности в Азиатском департаменте МИДа и оставил книгу «Описание России», ставшую памятником арабской литературы XIX века. Его наследники, судя по документам, некоторое время владели домом, но никаких серьезных перестроек на участке в это время не происходило.

Активным строительством занялась последняя владелица участка (с 1904 г.) Анастасия Николаевна Копец. Ее муж статский советник Яков Копец занимал важную руководящую должность в организованном в 1901 году товариществе торговли металлом Александра Износкова («Износков, Зуккау и Ко»). По заказу семьи Копец в 1909 году архитектором Лежоевым в Городскую управу передается строительная документация сразу на два объекта: на переделку особняка по Малому пр., 7, и постройку пятиэтажного флигеля в глубине двора. Флигель занимает пустующее место, где некогда у Дылева располагался сад, а перестройка особняка, очевидно нуждавшегося к тому времени в ремонте, приводит к существенному изменению его облика. Трехэтажная левая часть здания становится, как и весь дом, двухэтажной; над парадным входом появляется надпись «КОПЕЦЪ», явно указывающая на тщеславие владельцев. В целом же на доме становится меньше лепнины. Соответственно перестройке подверглись и интерьеры особняка. Можно предположить, что П. Лежоев лишь вернул дому облик, который он имел до 1863 года, когда к нему был пристроена трехэтажная левая часть.

Современный вид особняка Копец. Малый проспект, 7

В советский период особняк Дылева-Копец во время очередного ремонта полностью лишился своего декора, фамилия владелицы с фасада исчезла, и если бы дом снесли, едва ли кто пожалел. Он стоял как большой каменный сарай, забитый ломаной мебелью (дом занимали различные мастерские, в частности мастерская по починке мебели), но все-таки достоял до постсоветских времен. Автор этих строк, учась в школе по соседству, в конце 1960-х годов бывал в этом здании: ничего запоминающегося там не было, кроме пыли, ломаных кресел и облезлых стен.

К концу ХХ века пришедший в упадок дом выставили на продажу. Однако покупатель нашелся не сразу. На фасаде несколько месяцев висела огромная рекламная растяжка с номером телефона и продажной ценой: 500 тысяч долларов. Смешная сумма для такого особняка. Купивший здание банк, надо отдать ему должное, восстановил облик здания и после ремонта особняк стал выглядеть ровно так, как в чертежах, переданных в Городскую управу в 1909 году, только в надписи «КОПЕЦЪ» пропал твердый знак. Но возникает вопрос: почему нельзя было восстановить более интересный облик 1863 года?

«Живой» проспект

Еще 40–50 лет назад Большой проспект выглядел иначе, несмотря на то что его архитектурный облик вот уже целый век почти не меняется. Сейчас это бутики, где посетителей раз-два и обчелся, а тогда на каждом шагу булочные, гастрономы, телеателье, пошивочные мастерские, парикмахерские, кафе-мороженое. И не какие-то особо респектабельные, а самые обычные, в которых можно было, например, подстричься за 15–30 коп., съесть пломбир за 19 коп. или сдать в пошив ткань, с тем, чтобы через две недели получить неплохо сшитый недорогой костюм. В конце Большого в подвальчике существовала вполне «демократичная» рюмочная. Не удивительно, что субъективно проспект выглядел куда более живым и «народным»: раз в двадцать меньше машин, и раз в десять больше людей. Суета, очереди…